Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918 - Мария Романова

– Мы должны были оставить его на другой стороне с нашими вещами, – ответила я, так как мой муж не говорил по-немецки.

– Я просто не знаю, что с вами делать. – Офицер нерешительно улыбался. Затем, скатав в трубочку мою бумагу из шведской миссии, я пропихнула ее между досками. Он взял ее, прочитал и молча посмотрел мне в лицо. Наши глаза встретились. – Открыть ворота, – приказал он караульным.

Солдаты выполнили приказ. Ключ громко щелкнул один раз, два раза, послышался звук отодвигаемого засова, и обе створки ворот широко распахнулись. Мы вошли. Это было так же страшно, как и просто, и удивительно, как чудо.

По эту сторону ограды даже воздух казался легче. Здесь все было по-другому, начиная с выражений лиц людей и кончая чисто подметенной площадкой и аккуратным домиком таможни, который стоял у обочины. Теперь мы были в лагере своих врагов.

Никто не обратил на нас внимания, когда мы вошли. Наш офицер, постукивая по своим сапогам хлыстом, заговорил с нами, как со старыми знакомыми. Тот факт, что он спас нам жизнь, мгновенно связал нас с ним сильными узами. Он был взволнован и все же даже не намекнул на то, что прочел в моем документе.

Я попросила у него совета. Взвесив нашу ситуацию, он предложил отвести нас к украинскому комиссару, который, по его мнению, даст нам визу, без которой мы не могли ни остаться здесь, ни продолжить наш путь.

Но слово «комиссар» испугало меня; казалось, оно олицетворяет весь ужас, который мы пережили за последний год. Я наотрез отказалась явиться к украинскому комиссару, и никакие аргументы не могли поколебать меня. Я сказала, что предпочитаю иметь дело с немцами, и попросила, чтобы нас отправили к местному начальнику. Наконец, офицер уступил моему требованию, добродушно пожав плечами.

– Но уверяю вас, вы делаете ошибку, большую ошибку, – добавил он, передавая нас под расписку невысокому солдату.

Вместе с этим солдатом мы пошли по пыльной дороге, и, несмотря на жажду и голод, который испытывали – мы не ели с самого утра, – не могли не удивляться окружавшему нас порядку, мы так отвыкли от него.

Путь был долог; он занял у нас около часа. Наконец, мы добрались до поля, на котором стояли несколько деревянных домиков, раскрашенных в защитный цвет. Наш страж сказал, что здесь находится контора начальника, и добавил, что он пойдет и узнает, примет ли он нас.

Его не было очень долгое время. По вытоптанному полю ходили или стояли люди в серой военной форме.

Ординарцы постоянно входили и выходили из этого здания. Везде была заметна эффективная и неспешная организация.

Наш солдат вышел из казармы и, не объясняя причины, сказал нам, что мы должны подождать. Мы сели на рядом стоящую повозку с невыпряженными лошадьми. Я огляделась вокруг, и мои мысли стали обретать форму. Спасшись от большевиков, мы теперь оказались в стране, где хозяйничали немцы, и все же это была Россия. Боже правый!

Время шло. Солнце, которое безжалостно палило с утра, теперь неподвижно висело над нашими головами. Во рту у нас было сухо, в руках и ногах – тяжесть. На плацу перед домом продолжалась та же самая неспешная деятельность: взад и вперед передвигались серые военные френчи, дверь барака постоянно хлопала. Наш охранник серьезно оглядывал небольшую, дурно пахнущую сигару, которой он жадно затягивался несколько раз, а затем, загасив, аккуратно прятал в карман, чтобы через несколько минут снова достать ее и начать все сначала.

Было необыкновенно тихо. Трудно было поверить в эту тишину. Казалось, что в любую минуту начнут трещать пулеметы или громыхать канонада.

Так прошло еще несколько часов. Время от времени наш солдат по моей настойчивой просьбе заходил в дом, чтобы узнать, не примет ли нас начальник, но обычно покидал нас с неохотой, словно боясь, что мы можем убежать, и возвращался, не добившись ни малейшего результата.

Время от времени мой муж или я вставали и прохаживались по лужайке. Часы тянулись бесконечно. В конце концов, даже солнце устало и начало медленно склоняться к горизонту. Мы не верили, что начальник примет нас. Но как раз когда мы потеряли уже последнюю надежду, солдат сделал нам знак следовать за ним. Мы решили, что мой муж пойдет на эту беседу один, начальник, как нам сказали, говорил по-русски. Возможно, солдат лучше договорится с солдатом, когда рядом нет женщины. Я должна была вступить в переговоры только в самую последнюю очередь.

Мой муж вошел в хибару. Я осталась одна с нашим охранником. Через короткое время муж возвратился и сказал, что требуется мое присутствие; начальник отказывался дать нам пропуск через границу без визы украинского комиссара.

Я пошла с мужем к начальнику. Мы вошли в пустую, плохо проветренную комнату, пахнущую краской и нагретым деревом. За некрашеным столом сидели два или три офицера с усталыми лицами. Один из них поднялся и подошел к нам. Я сразу увидела, что заставить этого человека изменить свое решение будет невозможно. Выражение его лица было холодным и высокомерным. Я обратилась к нему по-русски и, тем не менее, попыталась разжалобить его. Он равнодушно выслушал меня и повторил то, что он уже сказал моему мужу. Без украинского комиссара он не может ничего сделать. Это был окончательный ответ.

Мы ушли. Бесконечная апатия охватила меня. Наше положение казалось нам теперь абсолютно безнадежным. Тяжело ступая, мы пошли в направлении границы. Нам оставалось только возвратиться в Оршу к большевикам. Я едва могла идти. Надежда оставила меня, но мне было все равно, такой уставшей я была.

Солнце садилось. Я шла, опираясь на руку мужа, и спотыкалась почти при каждом шаге.

Было уже почти темно, когда мы добрались до германского сторожевого поста. Вдруг из темноты появилась знакомая фигура: это был немецкий офицер, наш спаситель. Он сразу же понял, что мы потерпели неудачу.

– Зря вы не послушались меня, – рассмеялся он. – К счастью для вас, я снова дежурю. Подождите здесь. Я думаю, что украинский комиссар еще не ушел. На этот раз вы не откажетесь разговаривать с ним?

Он повернулся ко мне.

– Но вы едва стоите на ногах, – воскликнул он, – вы, наверное, давно не ели! Пойдемте в наше караульное помещение. Может быть, мы найдем вам что-нибудь поесть.

Когда он взял меня под руку, меня уже качало, голова кружилась, глаза были затуманены.

– Дайте мне воды, – вот все, что я смогла сказать.

Не помню, как я добралась до небольшого крыльца дома. Я сидела на лавочке под деревянным карнизом и, словно во сне, слышала, как кто-то открыл бутылку содовой. Шипучая жидкость наполнила протянутый мне стакан. Я схватила его и жадно выпила воду, а затем с той же жадностью съела предложенную мне плитку шоколада. Вскоре силы вернулись ко мне, и муж, в свою очередь утолив голод, пошел разговаривать с только что приехавшим комиссаром.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});