Береговая стража - Дарья Плещеева

— Но как завещание графини Захарьиной могло тут оказаться? — Бориска совсем ошалел от изумления. — Не с неба же свалилось?!

— С неба? — переспросил старик. — А может статься! Мы ведь перед наводнением все на чердак переносим, а потом вниз стаскиваем. Не на чердаке ли оно было?

— Так замаешься взад-вперед эти журналы таскать, — сказала Федька. — Отчего они не оставляются на чердаке?

— А мыши? Вот в тот год, как того горемыку схоронили, Кирюша все добро поднял наверх, а потом ногу повредил, не стал с журналами возиться, оставил их на чердаке, — и когда полез за ними, оказалось, что многие от мышей погрызены. Диво, что хоть эти уцелели — за три года мыши и с ними расправиться могли!

— А что во втором конверте? — спросил Бориска. — Откроем?

— Откроем!

Там также оказались два листа. И также они представляли собой духовную, но уже не дамы, а мужчины — Петра Васильевича Лисицына. Там имущество распределялось между сыном, двумя дочерьми и внуком от старшей дочери, на тот час покойной. И тоже немалое имущество — крепостных душ под тысячу, доходные дома, земли, драгоценности, библиотека. Большую часть добра получал внук Дмитрий.

— Покопайся еще, Боренька, может, другие завещания найдешь! — сказала, развеселившись, Федька. — Ведь и тут нам должно быть вознаграждение! Устин Карпович, мы с тобой поделимся. Ты ведь эти конверты от мышей уберег!

— Может, и я, — согласился старик. — Кто-то же их положил между журналов и плотно увязал. Может, и я, когда наверх тащил. А может, Савельевна, которая приходила по хозяйству помогать.

— Давай-ка все же попробуй припомнить про того человека, что дедушка из воды вытащил. Неужто он про себя ни слова не сказал?

Старик маялся, страдал, хватался за голову, кряхтел и охал, но ничего путного вспомнить не сумел. Был некий человек, прибежал по льду, провалился на мелководье, где спускают в реку воду из бани, промучился в постели чуть более суток и умер. А в часть бежать или хоть десятских позвать — хотели, да не успели. Помер и помер — хорошо, добрый батюшка, отец Гервасий, особо не докапывался, а получил исправные часы и отпел новопреставленного. А похоронили на Смоленском кладбище, в дальнем конце. А что было пожитков — отдали бедным, и штаны, и чулки, и кафтан с камзолом, и старую епанчу.

— Ладно, Устин Карпыч, пора нам собираться, — сказала Федька. — Бери, Боренька, журналы, а конверты давай сюда. Я тебя знаю, ты растяпа, потеряешь. Выскользнут из-за пазухи — и поминай как звали.

— Вот веревочка, увяжи как следует, — старик стал помогать Бориске, и вместе они изготовили две увесистые пачки. — Приходи еще, Федорушка. Да свечки, свечки не забудь!

Наконец Федька с Бориской, распрощавшись, выскочили из домишки на свежий воздух. Солнце светило вовсю, они посмотрели друг на дружку — и рассмеялись.

После темной комнатушки, провонявшей старческими кислыми запахами, они оказались в белоснежном мире, под небом, которое понемногу уж наливалось весенней голубизной, и оба вдруг ощутили самое что ни на есть безмятежное счастье.

— А я ведь дело говорю. Вот «Танцовальный словарь» напечатают, я деньги получу, еще награждение за эти два завещания, — говорил Бориска, высматривая извозчика. — Может, прав Устин Карпович? Чего нам обоим искать и ждать? Мы давние приятели, мы поладили…

— Ты и впрямь готов венчаться? — спросила Федька.

— Отчего нет? Когда-то же надо жениться. А сейчас все у меня так складно выходит! И словарь скоро в типографию снесу, и Шапошников предлагает на него работать. Сколько ж можно дрыгать ногами?

— Извозчика бы скорее найти. Идем к кладбищу, — предложила Федька. — Там они, поди, водятся. А как славно вышло с завещаниями!

— Я впервые в жизни настоящее завещание в руках держал. А как прочитал про деревни и про алмазные кольца — ну, думаю, сплю и вижу сон!

— Знатные завещания!

— Так что скажешь?

— Дай подумать! Не так все просто!

Федьке страх как не хотелось обижать Бориску. Но она решила побороться за Румянцева — да и не просто решила, а сказала об этом Световиду. То-то он бы повеселился, узнав, что Фадетта ни с того ни с сего вздумала венчаться с совершенно неожиданным женихом!

— Сперва мы отдадим эти завещания Шапошникову, он человек светский, — рассуждал Бориска. — Он знает и нам…

Тут голова Бориски запрокинулась, а вместо слов раздался хрип.

Федька уставилась на него, разинув рот, и видела, как Бориска, выронив связки журналов, медленно клонится, оседает, а рядом с ним стоит неведомо откуда взявшийся человек, чье лицо замотано тряпицей.

Этот человек взмахнул рукой, словно бы что-то отбрасывал, и Федька, наконец, закричала: в руке у человека был окровавленный нож, которым он только что порешил Бориску.

Всего оружия у Федьки было — связка сальных свечек, которую она несла в руке за собранные и связанные узлом длинные фитили. Нож, данный Дальновидом, остался в палевой комнатке. И этой связкой, весившей фунта четыре, Федька ударила убийцу по лицу — ударила с размаха, что было силы.

Тряпица слетела, кровь хлынула из разбитого носа, и тут оказалось, что убийца был с товарищем.

— Ах ты, сукин сын, — сказал тот товарищ, невысокий, коренастый, и кинулся к Федьке, выставив перед собой руки. Она отскочила, попятилась — и кинулась бежать.

Надо было кричать «караул!», но Федька с перепугу лишилась речи. Она только слышала шаги за спиной и визг баб, видевших убийство и погоню.

— Имай, имай воров! — закричал мужской голос. Тут Федька перебежала улицу наискосок и ухитрилась обернуться.

Убийца с окровавленным лицом, опустившись на колени, шарил у Бориски за пазухой.

Ничего не найдя, он вскочил, и вскочил вовремя — напротив отворились ворота, на него спустили сторожевых псов.

Федькин преследователь гнался за ней, хотя и отставал шагов на двадцать. Он, видно, не понял, что имеет дело с танцовщицей, у которой дыханья хватит надолго. А Федька не поняла, что коротконогий немолодой крепыш может какое-то время бежать быстро, но не продержится и версты. Ей казалось — сейчас эти руки сомкнутся на шее.

Она подбежала к кладбищенским воротам. Там были люди — нищие, богомольцы, мужики с лопатами, пришедшие на могилки близких старики. При такой толпе она могла быть безопасна от нападения — но страх оказался сильнее разума. Федька сама не поняла, как заскочила в церквушку.

Это был небольшой деревянный храм, и возле него уже расчистили место, где ставить новый, каменный. Там, посреди будущей церкви, молилась на коленях нищенка в старом солдатском мундире вместо шубы. Бянкина не заметила ее — но она заметила Федьку и, прервав молитву, встала.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});