Дети леса, дети звезд - Мерри Джинн

Глава 25

Утро на «Крыле», плавно перешедшее в день, началось для гостей базы со звонка доктора Ренна.

Вернее, началось оно гораздо раньше, но первую половину дня Грина с Тессом, судя по всему, «не тревожили». Не было сигнала будильника, по которому полагалось встать, спуститься в общую столовую, а после заняться делом, не было — пока что — дела этого самого, и до полудня Серазан успел допоказать Грину все, что осталось забытым с вечера, пробежаться по доступным разделам внутрибазовой сети на предмет интересностей с родины, перебрать в памяти предыдущий день… Там оставались легкое чувство неправильности от разговора с полковником, холодный взгляд особиста, как подозревал Тесс, единственного блондина на базе, хотя это было неважно, важнее было, что тот под властно-прохладными манерами фонил ощущением шухера, усилившимся в тот момент, когда Серазан отпихался от общей части инструктажа, предложив его просто сразу же проэкзаменовать, оставалось с ночи подозрение, что Грин таки рассчитался с ним за нечаянную дневную обиду по вопросу полукровного происхождения… Рассчитался тоже нечаянно, но вполне жестко и эффективно.

А в дне сегодняшнем было постепенно нарастающее раздражение от безделья и неизвестности, и только прервавший наконец это облеживание кресел и обшаривание сетки вызов доктора Ренна не дал ему перейти в нечто серьезное. У гостей любезно интересовались — наконец-то! — удобно ли они устроились и хорошо ли провели ночь, а заодно предлагали — тоже наконец-то, — встретиться и определиться, что и как они здесь будут делать.

Встретиться можно было где угодно, но желательно было бы, конечно, если бы они согласились пройти в исследовательский сектор, в кабинет к Ренну для начала, поскольку он лучше всего приспособлен для работы.

От вежливости формулировок вяли уши, а что было страшнее всего, так это то, как быстро, уже к середине разговора, перешел на полностью рабоче-официальный тон сам Тесс. Он был мабрийцем, и стандартные «да, это целесообразно», «мы будем через…» и «связь окончил» сами слетали у него с языка. Удивительным оказалось, что он от них так сильно и так основательно отвык.

А еще отвык от коридоров, постов охраны у дверей, возможности пройти без верхней одежды из модуля в модуль, чистоты и ровного света… Уже не чувствуя себя таким дикарем, как накануне, Серазан шел и вел Грина, и сердце пело — так было привычно и знакомо оказаться… почти дома! — а разум шипел и только что не рычал, и злорадно говорил: «Даже если найду где — стричься не буду! Не обязан», — и Тесс почти печатал шаг, зыркая на не те знаки и эмблемы на стенах — колониальный корпус, разумеется, относился к наземным войскам.

А исследовательский сектор, как оказалось, к войскам вообще не относился. Это было видно. Растения — местные — занимавшие рекреацию. Незапертые двери кабинетов. Какое-то смутное ощущение движения и легкого хаоса, который мог бы быть, если бы здесь было больше людей… Людей было действительно мало, намного меньше, чем тут предполагалось даже просто по площадям помещений — прямо там, где они прошли, прежде чем оказались на месте, все было обжито, но Серазан все равно чуял, что отдельные даже не кабинеты — блоки — стоят пустые.

И в голову закрадывалась неуютная мысль, что как бы не пустовали и некоторые купола — не только у научников.

База, рассчитанная на большой исследовательский корпус, действительно стояла полупустая. Причины тому мог бы объяснить Морэмирис Ренн, геологоразведчик. Когда полвека назад выпускник геокласса первой ступени подавал заявку для участия в проекте на вновь найденной планете и агитировал на то же самое таких же молодых и ранних Кима, Метта, Дийса и Дорра, он даже предположить не мог, что за жизнь его ожидает в предположительно перспективных координатах. Чистый воздух, девственная природа, дружелюбные аборигены — с одной стороны. Мистика, упорно неработающая тонкая электроника, нестабильный телепорт — с другой. Но, когда ты молод, то ради собственного честолюбия и амбиций можно горы свернуть в прямом и переносном смысле. Морэмирис Ренн исключением не был — он работал, как проклятый, составляя карты поверхности и недр, выделяя нужные элементы, прикидывал возможность и перспективы промышленных разработок. И удивлялся равнодушию местных — те буквально могли жить на золоте, и даже знать об этом, но обогащаться не спешили, предпочитая отговаривать лень и неумение легендами.

Причины этой деградации выяснял Дорр, всякий раз удивляя Ренна очередным «все не так просто, как ты видишь». Дорр искал контакт не в бытовом, а в глобальном смысле. И Ренн, глядя на старого друга, отмечал, как Вульфрик все больше и больше меняется, мимикрируя под слегка наивных жителей планеты, как постепенно становится главным то, что происходит здесь и сейчас, а Мабри, родина, которой должны служить и которую должны помнить, уходит в глубины памяти как смутное воспоминание о юности.

Перемещаться через телепорт было опасно. Ренн это знал, как и то, что техслужбы не могут — полвека не могут! — выяснить точную причину сбоев и нормализовать работу механизмов. Телепорт стал рулеткой, которая играла жизнями персонала, порой исправно доставляя людей и грузы, а порой без предупреждения теряя их на просторах галактики. Посылать дипломированных специалистов на полуотрезанную от Мабри базу оказалось расточительно, поэтому первый состав экспедиции постепенно таял и пополнялся только за счет энтузиастов. Но энтузиасты давно уже требовались дома, в родной системе, на незатихающей, как подпочвенный пожар, войне.

Проклятая планета, увлекшая Ренна, требовала людей, еще и еще, испытывала их временем и держала в плену. Когда погибли ближайшие друзья, а Дорр настолько ассимилировался, что стал искать контакт, подолгу не возвращаясь на базу, Ренн все-таки рискнул переместиться на родину. Ему повезло. Он успешно прошел с очередной сменой, он мог бы жить на Мабри, но уже через год добровольно вернулся обратно — единственный выживший геолог в группе, и продолжил работу над лично выданным ему когда-то ребусом под названием «планета 5-G-18AMX115VF». К сожалению, доктор Морэмирис Ренн оказался не в силах бросить свое дело незавершенным или передать его кому-то еще.

Полвека работы воспитали в докторе отменное терпение, умение мало чему удивляться и некоторое усталое равнодушие человека, который привык измерять время не часами и даже не годами, а геологическими эпохами. Но вот пропал со связи Дорр — насовсем, и эта утрата пробила в работе базы огромную брешь. Никто, кроме Дорра, не мог грамотно работать с местным населением. Запрос на социолога был отправлен, но со специалистом, как и ожидалось, оказалось глухо. Положение осложнялось тем, что никто не мог точно назвать хотя бы количество разумных рас на планете. Эти проклятые «скрытые народы» могли быть кем угодно, только не людьми в мабрийском смысле слова. На базе наблюдали только последствия случайных столкновений с непонятно кем, и последствия были трагичны. Геогруппа, на глазах у Ренна превратившаяся в камень. Врач, сгоревший за неделю от непонятного вируса. Нападения хищников и нашествия насекомых. Регулярные самоубийства среди личного состава. И люди, неизменно приветливые люди, которые пришельцев не сторонились, с удовольствием использовали показанные технические новинки, но жили по каким-то непонятно сложным законам, понять и растолковать которые мог, наверное, только тот же самый Дорр.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});