Чекисты рассказывают... - Владимир Листов

Форд вернулся в Англию незадолго до встречи с нами, и в тот период газеты еще продолжали много писать о нем, полностью отрицая его принадлежность к английской разведке. Помнится, в конце беседы, когда, как обычно, мы задавали вопросы докладчику, я спросил его:

— А где вы работаете сейчас?

Форд, не задумываясь, ответил:

— Как где? Конечно, в Форейн Оффис!

При этом на лицах многих из нас невольно пробежала ироническая улыбка — с каких это пор стали работать в Форейн Оффис бывшие сержанты войск связи?

После дискуссии (все на семинаре шло по строгому регламенту) мы переходили за накрытый стол и продолжали беседовать за чаем, в более непринужденной обстановке. Однако самое главное для меня было после семинара, когда большая часть его соучастников дружно отправлялась в одну из расположенных поблизости пивных. Возглавлял это шествие Саймонс-младший.

Надо сказать, что в Англии, особенно в Лондоне, невероятное количество пивных. Часто встречаются две, три, а то и четыре пивные на одном перекрестке, точно так, как это бывает с бензоколонками в США. Что касается пивных, то и в США и в Канаде их ничтожное количество по сравнению с Англией. Почти у каждого англичанина есть пивная, которую он считает «своей», причем зачастую эта пивная может быть расположена на значительном расстоянии от его дома. В «своей» пивной англичанин знает большинство завсегдатаев и чувствует себя как дома. По сути дела, такая пивная заменяет рядовому англичанину клубы аристократов. В данном случае мы посещали любимую пивную нашего руководителя семинаров, расположенную метрах в ста от университета.

Обычно в пивную шло человек десять, причем каждый раз состав частично менялся, так как несколько человек всегда оказывались занятыми какими-то делами. Я тоже иногда пропускал эти посещения, дабы не прослыть их завсегдатаем, хотя мне было полезно и интересно бывать там. Как только мы подходили к стойке, один из нас (всегда разные люди, и трудно сказать, каким интуитивным способом устанавливалась эта очередность) обращался ко всем остальным с вопросом: «Что будете пить, джентльмены?» Каждый заказывал, что хотел.

Как правило, мы пили пиво разных сортов или даже смесь из светлого и темного пива. Дело в том, что в Англии, как и в большинстве западных стран, пиво заметно дешевле в переводе на градусы, чем крепкие напитки. Таким образом, англичанин может провести весь вечер в пивной, заказав две-три кружки пива. Что называется — и дешево и сердито! Разные напитки наливаются в посуду разной формы, и это помогает барменам запоминать, кто что заказывал, и при словах «повторите всем то же самое» мгновенно подать новый «круг». Число кругов определяется числом участников. Если нас было, скажем, восемь человек, а один из нас заказывал девятый круг, то это означает, что нам предстоит еще семь кругов!

Для человека, не расположенного к пиву, например для меня, это довольно неприятная процедура. К счастью, пиво можно было заказывать и по полкружки, и это несколько облегчало мою участь. Однако это означало, что за других я платил за полную кружку, а мне покупали по полкружки. Это явно невыгодно, и большинство предпочитало пить полными кружками.

Мне это было на руку, и я мог легко убедиться в справедливости поговорки: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке».

В процессе еженедельных посещений пивной я многое узнал о своих однокурсниках и сумел завязать неплохие отношения почти со всеми. Хорошо помню такой инцидент. После 10 или 12 кружек один из типичных «чиновников» по фамилии Ватсон неожиданно утратил обычную для английских офицеров манеру растягивать, или «тянуть», слова и заговорил с явным простонародным лондонским акцентом «кокни». Стоявший рядом со мной некий Венаблс (позднее я установил, что сам Венаблс был капитаном) повернулся ко мне и с презрительной усмешкой шепнул: «И эта серость недавно получила «майора»!». Нужно сказать, что в английских вооруженных силах в различных родах войск установлены различные наименования воинских званий. Этих слов Венаблса было достаточно для того, чтобы узнать, что Ватсон служит в армейской разведке или контрразведке.

В результате дружеских встреч в пивной между большинством из нас установились неплохие отношения, и мы стали встречаться помимо занятий. Однажды канадский дипломат Томас Поуп решил устроить «мальчишник» и пригласил к себе всю группу и некоторых преподавателей. Жил он на широкую ногу, снимал нижний этаж шикарного особняка в одном из самых фешенебельных районов города. Будучи дипломатом, он мог покупать вино и другие напитки с большой скидкой.

Когда мы прибыли к нему, то все мы были поражены огромным количеством спиртного — бутылки стояли не только в баре, но и на полу. Кроме того, на специальной подставке стоял бочонок крепкого сидра. Закуска, если не считать хрустящего картофеля и орехов, отсутствовала. Я, конечно, знал об обычае пить, не закусывая, и плотно поужинал перед тем, как идти к Тому.

Между прочим, в то время Поуп высказывал некоторые прогрессивные взгляды. В частности, он резко осуждал государственный переворот в Гватемале, организованный незадолго до этого американцами. Однажды он даже вступил в спор по этому поводу с одним американским дипломатом, который проводил у нас очередной семинар. Он также очень гордился своим отцом, который во время войны подал в отставку с государственной службы в знак протеста против заключения в концлагеря всех канадцев японского происхождения без суда и следствия.

Мои однокурсники знали, что фотографирование является моим страстным хобби, и никто не удивился, увидев у меня фотоаппарат и электронную вспышку. За этот весьма веселый и далеко не последний подобный вечер я сделал несколько десятков снимков и пообещал всем прислать фотографии. Поскольку это было в последний день семестра, я записал адреса присутствующих.

С течением времени мои однокурсники все меньше и меньше придерживались своих легенд, и постепенно удалось узнать их звания, специальные службы, к которым они принадлежали, и даже их предыдущую карьеру. Надо признаться, что этому во многом способствовал, сам того не подозревая, Том Поуп, который регулярно устраивал вечеринки и приглашал всю группу. Иногда он устраивал «мальчишники», а иногда приглашал всех с женами. Таким образом, в моем альбоме (и, разумеется, в Центре) появились и фотографии некоторых из жен.

Среди регулярных посетителей вечеринок у Поупа был и некий капитан ВВС Харпер. Однажды он рассказал о том, что в начале 50-х годов работал помощником военно-воздушного атташе в Москве. Большинство из присутствовавших на вечеринке заинтересовались этим и стали задавать Харперу многочисленные вопросы о Советском Союзе. Я, естественно, с большим интересом слушал его ответы. Его невежество было поразительным — он не знал толком даже центра Москвы. То, что он рассказывал о повседневной жизни советских людей, было такой чепухой, что я усомнился в самом факте его пребывания в Советском Союзе и запросил об этом Центр. Оказалось, что я ошибся: Харпер действительно проработал несколько лет в Москве.

Он любил хвастаться своим знанием русского языка и часто на переменах с важным видом читал русские книги. Я пригляделся к одной из них и с удивлением увидел, что это были адаптированные рассказы Чехова для начинающих изучать русский язык. А ведь до прихода в университет Харпер преподавал русский язык в разведывательной школе ВВС!

Китайский шел у него исключительно туго. Он часто ругался и жаловался во время занятий.

— Зачем же ты пошел изучать китайский, если он тебе не нравится? — как-то спросил я у Харпера.

— Нужно было, иначе я умер бы капитаном!

Как оказалось, работая преподавателем в разведшколе, Харпер не мог получить очередного воинского звания, хотя по сроку службы он давно уже должен был стать майором. Вот тогда он и решил пойти учиться — неважно чему — и стать майором, так как во время учебы очередное звание присваивается независимо от должности. Я охотно помогал Харперу на контрольных работах в надежде, что помогаю английской армии разбогатеть на такого майора.

У меня установились хорошие отношения с израильским дипломатом Цвием Кедаром. Жил он недалеко от меня, и мы часто заходили друг к другу в гости и иногда вместе готовились к занятиям. Кедару было уже под сорок, и китайский язык давался ему с трудом. Поэтому он старался как можно больше тренироваться в разговорной речи со мной. Постепенно я узнал от него его биографию. Родился и вырос он в Палестине. С детства говорил по-арабски, учился в английской школе и, кроме того, изучал немецкий и древнееврейский языки. Китайский язык, по его словам, его послало изучать министерство иностранных дел. После окончания учебы и стажировки он должен ехать на дипломатическую работу в Китай. Он как-то рассказал мне, что во время арабско-израильской войны в 1948 году его забрасывали в Египет и в Сирию, и он вел там разведывательную работу. Вполне понятно, что это очень заинтересовало меня и, играя на его тщеславии, я попытался выяснить у него как можно больше деталей. С другой стороны, про себя я крайне удивлялся, что он рассказывает такие вещи малознакомому человеку.