Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим (XXX-LXIV) - Чарльз Диккенс

И теперь я думал о прошлом, думал с грустью, но без горечи. Не теряя бодрости, я мог теперь думать и о будущем. Домашнего очага у меня не было. Той, кто могла бы меня полюбить, я внушил, что она мне сестра. Когда-нибудь она выйдет замуж, и кто-то другой станет притязать на ее нежность, а она даже не узнает о том, что я люблю ее. За свое безрассудство я должен нести расплату, и это справедливо. Что посеешь, то и пожнешь.

Я думал об этом, но думал и о том, смогу ли заставить свое сердце быть покорным, смогу ли вынести испытание и довольствоваться тем местом у ее домашнего очага, какое она занимала у моего… И вдруг передо мной возникло одно лицо, оно возникло, казалось, прямо из пламени и связано было с ранними моими воспоминаниями.

В противоположном углу зала сидел, погрузившись в чтение газеты, маленький доктор Чиллип, который оказал мне такую услугу в первой главе этого повествования. Теперь он был уже изрядно стар, но на этом робком, кротком, тихом человечке годы мало отразились, и я подумал, что точь-в-точь таким он мог казаться и тогда, когда сидел у нас в гостиной и ждал моего появления на свет.

Мистер Чиллип уехал из Бландерстона лет шесть-семь назад, и с той поры я его не видел. Склонив голову набок, он мирно читал газету, а рядом с ним стояла рюмка подогретого хереса с пряностями. Он держал себя так застенчиво, что, казалось, читая газету, просил ее простить ему эту дерзость.

Я подошел к нему и сказал:

– Как поживаете, мистер Чиллип?

Неожиданное обращение незнакомца крайне его смутило, и он ответил, как всегда, медленно:

– Благодарю вас, сэр. А вы как? Надеюсь, хорошо?

– Вы меня не узнаете? – спросил я.

– Не узнаю, – повторил мистер Чиллип с улыбкой, внимательно всматриваясь в меня. – Ваше лицо кажется мне знакомым, сэр, но я действительно не могу припомнить вашей фамилии.

– А ведь вы знали ее еще до той поры, как я сам ее узнал.

– Да что вы, сэр! Возможно, что я был при исполнении своих обязанностей, когда вы, сэр…

– Вот именно, – сказал я.

– Боже мой! – воскликнул мистер Чиллип. – Но, должно быть, вы очень с той поры изменились, сэр?

– Вполне возможно, – согласился я.

– Но тогда простите меня, если я возьму на себя смелость и попрошу вас назвать вашу фамилию.

Когда я назвал себя, он взволновался не на шутку. Он даже потряс мне руку, что являлось для него очень бурным проявлением чувств, так как обычно он подавал свою тепловатую руку лопаточкой, выдвигая на дюйм-два от бедра, и крайне смущался, если кто-нибудь ее сжимал. Даже теперь, высвободив руку, он мгновенно засунул ее в карман, словно у него на душе полегчало, когда она оказалась в полной безопасности.

– Боже ты мой! Так вы – мистер Копперфилд! – склонив голову набок и разглядывая меня, сказал мистер Чиллип. – Простите, сэр, но, мне кажется, я вас узнаю, если осмелюсь рассмотреть вас внимательно. Вы очень похожи на вашего покойного отца, сэр.

– Я не имел счастья видеть своего отца, – сказал я.

– Совершенно верно, сэр, – мягко подтвердил мистер Чиллип. – Это большое горе. А мы, сэр, в нашем краю тоже прослышали о вашей славе, – тут мистер Чиллип снова покачал головой и, постучав себя пальцем по лбу, добавил: – Здесь у вас должно быть сильное возбуждение. Ваши занятия должны вас очень утомлять, сэр.

– А где вы сейчас живете? – спросил я, усаживаясь рядом с ним.

– Живу я, сэр, в нескольких милях от Бери-Сент-Эдмундс, – ответил мистер Чиллип. – Отец моей супруги оставил ей по завещанию в тех местах небольшую недвижимость, а я купил там практику. Смею надеяться, вам будет приятно узнать, что мои дела идут хорошо. Моя дочь, сэр, очень выросла, – мистер Чиллип снова слегка потряс головой. – Только на прошлой неделе, сэр, ее матушка выпустила на ее платьях две складки. Вот как идет время, сэр!

После такого заключения человечек поднес к своим устам рюмку, но она была пуста, и я предложил выпить еще по рюмке.

– Правду говоря, сэр, – медленно сказал мистер Чиллип, – обычно я выпиваю одну, но на этот раз не могу отказать себе в удовольствии побеседовать с вами. Кажется, будто только вчера я лечил вас, когда вы болели корью. Вы чудесно перенесли ее, сэр!

Я поблагодарил его за комплимент и заказал негуса, [43] который скоро подали.

– Какая невоздержность! – сказал мистер Чиллип, размешивая напиток. – Но ничего не поделаешь, такой непредвиденный случай. У вас есть дети, сэр?

Я покачал головой.

– Я слышал о вашей утрате, сэр. Узнал от сестры вашего отчима. Не правда ли, очень решительный у нее характер, сэр?

– Весьма решительный. Где вы ее встречали, мистер Чиллип?

– Вы разве не знаете, сэр, что ваш отчим снова проживает по соседству со мной? – кротко улыбаясь, спросил мистер Чиллип.

– Не знаю.

– Да, он проживает по соседству со мной. Женился на молодой леди из тех краев, у нее, бедняжки, там небольшая недвижимость… А как ваша голова, сэр? Вам не кажется, что вы ее утомили? – Тут мистер Чиллип поглядел на меня с большим любопытством.

Этот вопрос я оставил без ответа и вернулся к Мэрдстонам.

– Я знал, что он снова женился. Вы у них лечите? – спросил я.

– Не постоянно. Но иногда меня приглашают, – ответил он. – Шишка твердости, сэр, очень развита у мистера Мэрдстона и его сестры.

Я ответил таким выразительным взглядом, что этот взгляд, вкупе с рюмкой негуса, вселил в мистера Чиллипа смелость, и он потряс головой несколько раз подряд, а потом в раздумье воскликнул:

– Боже ты мой! Как далеки те времена, мистер Копперфилд!

– А брат с сестрой живут все так же? – спросил я.

– Врач, сэр, близко соприкасается с каждым семейством и должен слышать и видеть только то, что имеет отношение к его профессии. Скажу одно: они люди очень жесткие, сэр, и для этой жизни и для грядущей.

– В жизни грядущей все будет в порядке и без их содействия, а вот как они себя ведут в этой жизни? – сказал я.

Мистер Чиллип покачал головой, помешал негус и отхлебнул из рюмки.

– Это очень милая женщина, сэр, – сказал он, и в тоне его было сострадание.

– Теперешняя миссис Мэрдстон?

– Очень милая женщина, сэр, исключительно приятная. По мнению миссис Чиллип, характер у нее совсем изменился после ее замужества, и теперь меланхолия довела ее до помешательства. А ведь леди очень наблюдательны, сэр, – пугливо закончил мистер Чиллип.

– Должно быть, они хотели ее сломать и подогнать под свою гнусную мерку, помоги ей бог! – сказал я. – И так оно и случилось.

– Раньше были крупные ссоры, сэр, могу вас уверить, – сказал мистер Чиллип. – Но теперь она превратилась в тень. Осмелюсь сказать вам по секрету, сэр, что, когда ему на помощь пришла сестра, в их руках она стала почти слабоумной.

Я сказал, что вполне этому верю.

– Скажу без колебаний, но, конечно, между нами, сэр, – тут мистер Чиллип для смелости подкрепился глотком негуса, – что они уморили ее мать… а их тиранство, мрачность и преследования привели к тому, что она сделалась почти слабоумной. До замужества, сэр, это была жизнерадостная девушка, но их мрачность и суровость ее погубили. Они обращаются с ней скорей как надсмотрщики, а не как муж и золовка. Это сказала мне на прошлой неделе миссис Чиллип. И могу вас уверить, сэр, – леди очень наблюдательны. А миссис Чиллип в особенности.

– И он все еще и все так же мрачно заявляет о своей… религиозности?.. Мне стыдно употреблять это слово в применении к нему… – сказал я.

– Вы точно подслушали, сэр, одно из самых удивительных замечаний миссис Чиллип! – сказал мистер Чиллип, у которого веки стали красными от добавочной порции горячительного напитка. – Миссис Чиллип, – продолжал он спокойно и медленно, как всегда, – поразила меня: она сказала, что мистер Мэрдстон превозносит себя и считает божеством. Когда миссис Чиллип об этом рассказала, уверяю вас, сэр, я еле удержался на ногах. О, леди очень наблюдательны, сэр!

– Интуиция, – заметил я к крайнему его восхищению.

– Как я рад, что вы разделяете мое мнение, сэр! – сказал он. – Уверяю вас, я не часто решаюсь выразить свое мнение по вопросам, которые не связаны с медициной. Мистер Мэрдстон иногда произносит речи публично, и говорят… словом, таково мнение миссис Чиллип… что чем больше он тиранит свою жену, тем более жесток в своих религиозных наставлениях.

– Мне кажется, миссис Чиллип совершенно права, – заметил я.

– Миссис Чиллип даже утверждает, – продолжал кротчайший человечек, ободренный моим замечанием, – что для подобных людей убеждения, которые они ложно именуют религиозными, – только повод для того, чтобы проявить свою угрюмость и высокомерие. И знаете, сэр, я должен сказать, – тут мистер Чиллип снова кротко склонил голову набок, – что в Новом завете я не нашел оправданий для мистера и мисс Мэрдстон.

– И я никогда не находил, – заметил я.

– Надо сказать, – продолжал мистер Чиллип, – что их очень не любят. А так как они не стесняются предрекать всем, кто их не любит, вечную гибель, то в наших краях многие осуждены на гибель. Но, как говорит миссис Чиллип, наказание не миновало их самих, потому что их взгляд обращен внутрь и они питаются своими собственными сердцами, а их сердца – плохая пища. Однако разрешите, сэр, вернуться к вашему мозгу. Не слишком ли вы возбуждаете ваш мозг, сэр?