Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чуть позже Дмитрию передали, что его хочет видеть граф Кутайсов, адъютант императора, которому поручили сопровождать Дмитрия на Кавказ. Вошел чрезвычайно взволнованный граф. Он был расстроен и возмущен порученным заданием, считая себя тюремщиком, и даже не пытался скрывать свои чувства перед Дмитрием, которому в итоге пришлось его успокаивать.
В довершение картины позвольте мне добавить одну деталь, однополчане Кутайсова с таким презрением отнеслись к возложенному на него поручению, что после его возвращения с персидского фронта хотели выгнать графа из полка, и лишь с огромным трудом удалось убедить их этого не делать. По сути, такое отношение было сродни бунту, но в то время все вышло из-под контроля, и поэтому эти разговоры никого не удивили.
Около шести вечера объявили о приходе шефа полиции. Он сообщил Дмитрию, что все готово к его отъезду. Специальный поезд отходит с Николаевского вокзала в полночь. Дмитрий поедет в сопровождении Кутайсова и Лейминга, который испросил особого разрешения.
Юсупов уезжал раньше под охраной одного из офицеров Пажеского корпуса.
После отъезда шефа полиции Дмитрий стал собираться. Я осталась одна, в полной растерянности и недоумении. Старое прочное здание, на котором мы строили свои жизни, из которого мы смотрели на мир и думали, что знаем его, – весь смысл нашего существования – рухнуло. Что привело нас к хаосу? Кто выпустил эти темные тайные силы разрушения? Где справедливость? Как нужно было поступить? На чьей стороне правда – на стороне Дмитрия или Царского Села, где правит в одиночестве неуравновешенная женщина?
Я не смогла найти ответы на эти вопросы. Но мне хотелось иметь веру в будущее. Склоняя голову перед поспешным поступком брата, я хотела верить, что его страшная жертва была ненапрасной.
Забыв о себе, он встал между народом и императорской четой; он пытался спасти своих правителей вопреки их воле. Смогут ли они когда-нибудь это понять?
Мои мысли перенеслись в Царское Село. Я представила императрицу, склонившуюся над кроватью внезапно заболевшего сына. Распутин без конца твердил: “Пока жив я, жив и царевич”. Что могла она чувствовать по отношению к тем, кто отнял у нее единственный источник надежды? И, несмотря на то, что сейчас я испытывала к ней неприязнь, мое сердце понимало ее страдания.
Мысли перескакивали с одного на другое. На меня нахлынули патриотические чувства, по-юношески легкомысленные, недальновидные. Нужно положить конец тому, что происходит в России, тому, что ведет страну к разрушению, изжившему себя режиму.
Но как же Дмитрий? Какие доводы заставили отправить его на персидский фронт? Сколько продлится его ссылка? Кто защитит его от мести распутинских приспешников?
Собрав вещи, Дмитрий вернулся, и мы в сотый раз взвесили и обсудили обстоятельства его отъезда. Судя по всему, единственным человеком, который мог повлиять на императора, была его мать. Другие члены семьи исчерпали все средства убеждения. Мы решили, что я проведу пару дней в Царском Селе, а потом поеду в Киев, где в то время жила вдовствующая императрица Мария Федоровна, руководя работой Красного Креста. По дороге заеду в Москву к тете Элле.
Я страстно желала продолжить начатое Дмитрием дело и чувствовала, что ему будет легче переносить изгнание, если он будет знать, что кто-то защищает его интересы.
За обедом мы старались говорить на другие темы и не задерживаться на терзавших нас мыслях. После обеда за Юсуповым приехал молодой капитан, преподаватель Пажеского корпуса, чтобы сопроводить его на вокзал. Мы все вышли в холл, чтобы попрощаться. Капитан ждал на площадке, явно чувствуя себя неловко.
Феликс надел свою серую солдатскую шинель и попрощался с нами. Феликс спустился по лестнице в сопровождении капитана, и входная дверь с тяжелым стуком захлопнулась за ним.
Мы вернулись в комнату. Дмитрий стал перебирать бумаги в ящиках своего стола. Он достал несколько больших фотографий очень красивой женщины и задумчиво рассматривал их, выбирая, которую из них взять с собой; но все они были слишком большими, и он, вздохнув, положил их обратно в ящик. Его руки машинально прикасались к знакомым с детства предметам. Наконец, его взгляд остановился на акварельном портрете нашей матери в кожаной рамке. Потом он встал и медленно обошел комнату. Я молча следила за его движениями и направлением его мыслей. Мы оба понимали, что он никогда больше не увидит этих вещей.
Кто-то постучал в дверь. Вошел камердинер брата с небольшой квадратной коробочкой из некрашеного дерева.
– Ваше Императорское Высочество, это только что принесли для вас, – смущенно произнес он.
– Что это? Дай мне, – сказал Дмитрий.
<…> На дне коробки, аккуратно упакованной в вату и салфетки, сверкал голубой эмалью сербский орден. Это маленькое происшествие на время отвлекло нас от мрачных мыслей.
Час отъезда неумолимо приближался. Несмотря на запрет, я решила проводить брата на вокзал. Два наших дяди, великие князья Николай и Александр Михайловичи, обещали поехать с нами. Они появились за несколько минут до полуночи.
Пора было выходить из дома. Дмитрий бросил последний взгляд на родные стены, потрепал любимую собаку и надел шинель. Все слуги собрались в холле. В памяти отчетливо возникли многочисленные сцены прощания, такие грустные и такие похожие.
Многие слуги тихо плакали. Адъютант Дмитрия громко всхлипывал, и слезы падали ему на грудь. Мы спустились вниз и сели в машину.
Дверь закрылась. Мы ехали по ночным пустынным улицам. Подъезжая к вокзалу, увидели, что вся площадь расчищена и окружена полицией. Сам шеф полиции открыл дверцу нашей машины, но не сказал ни слова при виде меня или наших дядей, приехавших на другой машине.
Мы молча проследовали за ним на платформу. Стоял жгучий мороз. Кружилась снежная поземка. Перед нами стоял поезд – паровоз и три вагона. По всей длине поезда растянулись высокие жандармы, окружив нас плотным полукругом. Кроме них, на вокзале никого не было.
Непривычная обстановка, полная тишина, тускло освещенная станция придавала трагизм ситуации. Мы сбились в кучу и ждали.
Взволнованный начальник вокзала подошел к Дмитрию. Он явно хотел с ним поговорить, но не осмеливался.
Решившись, наконец, он испросил позволения сказать несколько слов. Потом я узнала, что он предложил перевести поезд на боковую ветку после его выхода со станции – тогда Дмитрий сможет выпрыгнуть из вагона и бежать.
Охрана попросила брата войти в вагон. Мы обнялись и перекрестили друг друга. Он сел в поезд, который медленно тронулся. Еще долго сквозь слезы я видела руку Дмитрия в белой перчатке, машущую фуражкой» . (Воспоминания великой княгини Марии Павловны. М., 2003. С. 227–235)Из дневника великого князя Андрея Владимировича за 1916 г. об убийстве Г.Е. Распутина и ссылке участников преступления:
« 23 декабря 1916 г.
Я лежал в постели весь день и чувствовал себя очень плохо. Около 10 ч. вечера, когда я уже засыпал, ко мне по телефону звонит Гавриил и сообщает, что в 2 ч. утра Дмитрия высылают в Персию в отряд генерала Баратова. Он едет с экстренным поездом, в сопровождении генерала Лайминга и флигель-адъютанта графа Кутайсова, который получил личную инструкцию от Государя везти Дмитрия и не давать ему возможности сообщаться с внешним миром: ни телеграфом, ни письменно. Я немедленно позвонил к Кириллу и хотел ехать к нему, но он сказал, что мама, Dicky и он сами приедут ко мне сейчас. Я просил и Гавриила приехать, и сам стал быстро одеваться. Скоро все приехали, и надо было решить, что предпринять. Попытаться ли спасти Дмитрия и помешать его отъезду или предоставить событиям идти своей чредой. Решили последнее, но все же мы хотели иметь мнение председателя Государственной Думы М.В. Родзянко, но он отказался приехать из-за позднего часа, было уже 12 ч., боясь вызвать излишние толки. Затем приехал ко мне и Сандро. Он тоже находил, что в данную минуту ничего нельзя делать. Феликс тоже сослан под охраной в Курскую губернию в свое имение. Затем он передавал нам весь свой разговор с Ники, с Треповым и Протопоповым. Разговор с Ники он вел в духе, как мы решили на совещании с дядей Павлом, что все дело надо прекратить и никого не трогать, в противном случае могут быть крайне нежелательные осложнения. По словам Сандро, он ярко охарактеризовал современное положение и всю опасность, но ничего не вышло. Сандро просил Ники сразу кончить дело при нем же по телефону, но Ники отказался, ссылаясь, что он не знает, что ответить Аликс, ежели она спросит, о чем они говорили. Сандро предложил сказать, что говорили об авиации, но Ники сказал, что она не поверит, и решил обождать доклада Протопопова, обещав дело все же прекратить. На этом Сандро должен был уехать, не добившись освобождения Феликса. Трепов ничего не мог тоже сделать и был, по словам Сандро, совершенно беспомощный. После этого мы решили ехать немедленно к Дмитрию, проститься с ним, что немедленно и выполнили, оставив мама и Dicky у меня. Дмитрия мы застали спокойным, но бледным как полотно. Вот как он нам передал, как сам узнал о своей ссылке.
- Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг. - Хрусталев Денис Григорьевич - История
- Над арабскими рукописями - Игнатий Крачковский - История
- История государства Российского. Том 4. От Великого князя Ярослава II до Великого князя Дмитрия Константиновича - Николай Карамзин - История
- Неизвращенная история Украины-Руси Том I - Андрей Дикий - История
- Алиенора Аквитанская. Непокорная королева - Жан Флори - История
- Поп Гапон и японские винтовки. 15 поразительных историй времен дореволюционной России - Андрей Аксёнов - История / Культурология / Прочая научная литература
- Загадка народа-сфинкса. Рассказы о крестьянах и их социокультурные функции в Российской империи до отмены крепостного права - Алексей Владимирович Вдовин - История / Культурология / Публицистика
- Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского (СИ) - Автор Неизвестен - История
- Великий князь Рюрик. Да будет Русь! - Михаил Савинов - История
- Мой Карфаген обязан быть разрушен - Валерия Новодворская - История