Танцующие на каблуках - Юлия Фёдоровна Ивлиева

мысли. Может быть, даже посплю, подумал он, незаметно погружаясь в сон. Спал следователь крепко, поэтому не заметил ни плохой дороги, ни выжженных полей, ни темных мрачных лесов, трещащих от зноя.

Глаза Егерь открыл, когда замолчал двигатель машины.

По ощущениям он всего лишь моргнул. Закрыл глаза в городе, открыл перед каменной стеной Соколовского РОО.

– Приехали, – сообщил Серега.

Машину обыскали и пустили внутрь. Скучающие охранники, зевающие собаки, автоматы наперевес и стрелки в точках обзора. По Егерю бегали мурашки. Под ногами хлюпала грязь: даже в эту жуткую жару двор наполняла каша из глины. Специально они, что ли, воду лили? Пропуск Вероника заказала только на Егора Константиновича, но Серега вышел следом и хмуро побрел за шефом. Всем своим видом выказывая, что он не останется в машине, не покинет шефа и даже обсуждать ничего не собирается. Егерь ждал, что их остановят, разгорится спор, придется звать администрацию, но охранникам оказалось безразлично. Оба мужчины пошли по бесконечным туннелям и коридорам.

Заключенный Евгений Захаров № 65456 ждал следователя по особо важным делам в комнате для допроса. По всей видимости, привели давно, лишь бы следователь лишнего по РОО не шастал. Егерь и не собирался. Только поговорить с заключенным.

Щуплый, худенький старый мальчик. На фото он выглядел лучше, уж точно здоровее. Совсем скоро он окажется в больничном изоляторе. Егерю хватило одного взгляда, чтобы понять, что убить Кабирову он не мог и сделать из нее куколку шибари тоже. Банально не хватило бы сил. В сравнении с жертвой юноша был, как мышонок рядом с толстой откормленной кошкой.

Егор видел фото Фаины Кабировой из числа последних и те, где она уже висела на крыльях из веревок. Хрупкость балерины она давно утратила. Да, статная, гибкая и грациозная. Но уже оплывшая, пополневшая и существенно потяжелевшая.

Егор представился, Женя молча кивнул, назвал номер. Он не понимал, зачем Егор здесь, но не спорил. Он теперь вообще никогда не спорил, не сопротивлялся, не возражал. Делал, что скажут, говорил, что спросят и старательно пытался не попадаться никому на глаза. Во взгляде так очевидно сквозила сломленность, смирение и болезнь, что Егерю стало не по себе.

– Евгений, за что вы отбываете срок?

– За намеренное причинение вреда здоровью, повлекшему смерь, статья… – оттарабанил Женя.

– А ты действительно ее убил? – прервал Егерь.

– Да. Она умерла, – он подумал немного и уточнил. – Я видел ее мертвой.

– А зачем ты ее убил?

– Я не хотел, но в порыве, в безумии, – Женя явно подзабыл слова, которые рассказывал в процессе следствия. Слова, которые ему подсказали.

– Скажи, почему такой сложный способ убийства? Вы ведь готовились? Долго плели эту паутину, продумывали детали.

Женя молчал долго. Егерь не мешал. Он сидел уже шесть месяцев, ему предстояло сидеть всю оставшуюся жизнь. С пучком его заболеваний умрет он в тюрьме. У него должна быть причина, по которой с ним это случилось. Хотя бы для себя самого.

– Я долго думал. Я ведь любил Фаину. Не как женщину, конечно, как творческую личность. Она была особенной: понимающей, тонко чувствующей, сложно организованной. Мы хотели сделать с ней творческое пространство. Такое универсальное и свободное. Для танца, для фотографии, для музыки… Она сняла помещение, самое подходящее, что нашлось в нашем городе. И мы уже начали творить.

Он поежился и в то же время блаженно улыбнулся. На его лице читались радость, предвкушение, надежда на что-то волшебное, потом лицо заволокли печаль и грусть.

– Фаина танцевала, она так танцевала, по-особенному, в разных стилях и направлениях. Она неузнаваемо менялась в танце. Она умела танцем говорить, рассказывать истории, она пела танцем. Такой талант бывает только от бога. Ее отметили. Я фотографировал, старался поймать мгновение, особенное движение, эмоцию. У нее было необыкновенно эмоциональное лицо. Иногда я любовался и забывал запечатлеть. Чтобы фотографировать ее, надо быть тоже очень-очень талантливым. Мне, конечно, не хватало способностей и знаний.

Женя рассказывал про танцы Фаины каким-то экзальтированным, потрясенным голосом, с необыкновенно просветленным лицом. Как о лучшем, что случилось с ним в жизни.

– Понимаете, она была… как слово на воде, – за всю беседу юноша первый раз взглянул Егерю в глаза. – Проводили такие эксперименты. На воду, простую чистую воду произносили разные слова, красивые и нежные, ругательные и со злобой и в это же мгновение быстро замораживали, очень быстро, за одну секунду.

Егерь кивнул, не потому что он слышал о подобном опыте, просто увлеченность Жени завораживала, вела за собой.

– И вот, рисунок во льде получался разный, он менял свой вид в зависимости от того, что за слова произносились над водой. Красивый и симметричный, жесткий, колючий или вообще хаотичный. Фотографировать танец – это как замораживать слова в воде. Женщина танцует, она испытывает гамму чувств, ее разрывают эмоции, она дарит самые разные чувства тому, кто на нее смотрит, и фотообъектив на одну секунду улавливает что-то необычное, особенное и щелкает. В статичном снимке получается картинка, которая передает одно мгновение и целое море событий и чувств. У Фаины все мгновения ее жизни и танца были прекрасны, я не успевал за ней. Вы не представляете насколько эта женщина особенная. Она видела мой талант, а я его нет. Она верила в меня, а я в себя нет. Чтобы успевать за ней, мне нужна была стимуляция. Тогда я становился быстрее, умнее, тоньше чувствовал, больше понимал.

– Наркотики? – безэмоционально спросил Егерь.

– Да, – просто ответил Женя и воодушевленно продолжил. – Мы с ней творили. Ей, правда, не нравилось, что я принимаю, и я планировал вскоре завязать. У меня бы обязательно получилось. Она в меня верила, я бы смог. Надо было только найти себя.

Егерь внимательно слушал. Паренек был под наркотой, он не помнит, как все случилось. Он рассказывает о Фаине и ни слова о том дне, когда произошло убийство.

– А вы давно увлекаетесь шибари? У вас получилась очень сложная и талантливая работа. Да, она повлекла за собой смерть, но получилась выдающаяся вещь. Настоящее произведение искусства.

– Да, – Женя воодушевился. – Вы видели? Я был потрясен. Вы видели фотографии? Она, как бабочка, пойманная в сеть. Я ловец бабочек. Фаина такая красивая, неземная, неживая и в то же время теплая и прекрасная. Я бесконечно долго любовался на нее. Стоял перед великим произведением искусства и не мог оторвать взгляд.

– Сколько вы там стояли?

Женя не слышал вопроса следователя, он углубился в себя.

– Несколько часов, три или пять. Я не помню. Мне стало плохо, передозировка. До сих пор, закрыв глаза, я вижу