Из морга в дурдом и обратно - Андрей Шляхов

— О Высоцком, — ответил Паша. — о Владимире Семеновиче. Я ему все песни писал и даже собирался на его дочери жениться…

— Разве у Высоцкого была дочь? — удивился Данилов. — Никогда не слышал.

— Была, — кивнул Паша, — от…

Взгляд Паши переместился куда-то за спину Данилова. Данилов обернулся и увидел приближающуюся троицу — профессора, заведующего отделением и лечащего врача. Когда он повернул голову обратно — Паши уже не было. Исчез, словно растворился в воздухе.

«Ну что ж, — подумал Данилов, глядя на „триумвират“. — Сейчас я стану вас удивлять, а вы будете радоваться…»

— Здравствуйте! — Профессор поздоровался первым. — Что, не ждали нас?

— Здравствуйте. — Данилов не видел причин для того, чтобы быть невежливым с самого начала разговора. — Не ждал, но раз уж вы пришли…

— Геннадий Анатольевич! — Профессор огляделся по сторонам. — Может, мы все вместе пройдем в ординаторскую? Там удобнее.

— Все зависит от Владимира Александровича, — улыбнулся заведующий отделением. — Если он будет вести себя благоразумно…

— Я уже веду себя благоразумно, — буркнул Данилов.

— Тогда пойдемте, — распорядился Лычкин.

Шли так — впереди профессор, за ним Данилов, поддерживаемый, а на самом деле удерживаемый под руку заведующим, а замыкала процессию Безменцева. В ординаторской врачи усадили Данилова на продавленный диванчик, а сами расселись вокруг него на стульях.

— Скажите мне, пожалуйста, как вы себя чувствуете? — спросил профессор.

— Нормально, — ответил Данилов.

— То, что произошло позавчера, помните?

— Помню.

— Что же толкнуло вас на отказ от лечения?

— Убежденность в его бесполезности, — ответил Данилов.

— Но сегодня вы приняли таблетки?

— Принял.

— Почему? Вы передумали и теперь хотите лечиться? — Профессор изобразил на лице радость.

«Вольдемар, ты застрянешь здесь на год, если станешь поддаваться на провокации», — напомнил самому себе Данилов.

Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше, чем сразу после пробуждения. То ли разошелся понемногу, то ли действие уколов постепенно проходило.

— Да, наверное, хочу, — подтвердил Данилов.

«Наверное» он добавил для пущего правдоподобия.

— Что же помогло вам измениться? — Профессора так и распирало от любопытства.

— Наверное, уколы, — ответил Данилов. — После них стало так хорошо, беспокойство ушло, головной боли не стало. Проснулся я сегодня и вспомнил, что я же врач, а веду себя черт-те как. Подробностей не помню, но помню, что поскандалил…

«Хватит меду, теперь — каплю дегтя».

— Вот, чувствую, что сразу надо было мне уколы назначить, тогда я уже в норму бы вошел.

Заведующий отделением на эти слова улыбнулся, а лечащий врач фыркнула.

— А давайте поподробнее… — попросил профессор.

Сегодня ему досталась главная роль. Очень грамотно — ведь с ним у Данилова конфликтов не было.

— Давайте, — легко согласился Данилов. — Таблетки я не пил по глупости, отрицать не стану. Думал, что они не нужны и не хотел грузить печень…

— Забота о своей печени очень похвальна! — сказал профессор, переглядываясь с коллегами. Те кивнули.

«Да, если я начал заботиться о здоровье, то, значит, мысли о самоубийстве меня больше не посещают, — мысленно прокомментировал Данилов. — Значит — иду на поправку».

— И беспокойство внутреннее было, грызло, не отпускало, спал плохо… А теперь выспался за весь прошлый год, на душе умиротворение, только голова малость шальная и ноги ватные, но я понимаю, что это побочные действия… Но это нестрашно, все равно пока весь день на койке валяюсь…

— А умиротворение — оно какое? — вступил в разговор заведующий отделением.

— Как после бутылки водки, — после небольшой паузы ответил Данилов. — Не только на душе хорошо, но и есть уверенность, что дальше тоже все будет хорошо.

— Это прекрасно, — похвалил заведующий.

Дальше началось главное — нечто вроде перекрестного допроса, когда все трое вразброс принялись закидывать Данилова вопросами, явно пытаясь подловить его на лжи.

Данилов на правах психически больного, да еще накачанного антипсихотическими препаратами человека исправно тупил в малом и твердо стоял на своем в большом, не забывая время от времени умолкать, чтобы собраться с мыслями. Здесь имело значение не то, как быстро ты отвечаешь на вопросы, а то, что ты на них отвечаешь и насколько разнятся твои ответы.

Самые заковыристые вопросы задавал профессор, Валентин Савельевич.

— Вы представляете себе обнаженными тех женщин, которых видите в отделении?

— Пока не пил таблетки, делал это регулярно, — соврал Данилов, которого большей частью тошнило от вида местных служительниц Гиппократа, а от лечащего врача так вообще трясло. — Но сегодня как-то все сонно, вяло… не до женщин, больше тянет о жизни подумать. Здесь, я знаю, у вас мастерские есть, может, назначите мне трудотерапию?

— Трудотерапия пока подождет, — сказал заведующий отделением. — А не хотелось ли вам когда-нибудь стать очень известным человеком? Так, чтобы о вас говорили, чтобы вас узнавали?

— Это уже пройденный этап, — улыбнулся Данилов. — Когда я работал на «скорой», то меня узнавали в троллейбусе или на улице и без синей формы. Известность, она, знаете ли, утомляет…

Спустя час психиатры шепотом посовещались между собой, не спуская при этом с Данилова настороженных взглядов. Вердикт объявил Лычкин:

— Что ж, можно сказать, что кризис миновал и это не может не радовать. Вы, Владимир Александрович, наконец-то пошли на поправку… Несколько дней наблюдения, и мы будем решать вопрос о дате вашей выписки. Только пару дней пока проведете без прогулок и свиданий, договорились? Нам надо окончательно убедиться в стабилизации вашего состояния.

— Ладно, — легко согласился Данилов. — Стану отсыпаться дальше. Укольчик на ночь будет?

— Конечно, будет, — пообещал Лычкин.

Он был уверен, что благоразумие Данилова показное. Профессор пришел к обратным выводам, а Безменцевой было все равно. Ее больше занимал другой вопрос — как выжать из своего скуповатого любовника очередную «побрякушечку» — колечко или сережки, а то и все вместе. Последний подарок был так давно — почти полгода прошло.

«Мы с тобой играем сейчас в одну игру, — думал Лыч-кин. — Я хочу побыстрее от тебя избавиться, а ты хочешь побыстрее уйти. Пожалуйста, я не против. Мне совсем не улыбается ежедневно беседовать с твоей истеричкой женой и слышать ее угрозы. Вали на все четыре стороны и жалуйся на меня кому хочешь. Ты теперь псих — законченный, диагностированный, подлежащий учету. Грош цена твоим жалобам».

Так всегда поступают умные заведующие отделениями — избавляются от чрезмерно проблемных больных всеми законными путями. Суть в том, что выписанный жалобщик доставляет куда меньше проблем, чем лежащий в отделении. В первом случае все действия вышестоящих органов будут сводиться к изучению истории болезни, затребованной из архива. Изучайте на здоровье, все равно не найдете к чему прицепиться. А жалобщик, продолжающий стационарное лечение, это неплохой повод для комиссии или просто для неожиданного визита ответственного лица, которому поручено «разобраться и доложить». Опять же — родственники перестают таскаться к заведующему отделением и лечащему врачу и сверлить им мозги своими заумными требованиями. Жизнь сразу становится спокойнее… Конечно, не навсегда, а лишь до тех пор, пока очередной придурок в отделение не ляжет, но порой перерыв между придурками растягивается больше чем на полгода. Красота!

Он бы выписал Данилова и сегодня, но чего нельзя, того нельзя. Был случай обострения с буйством? Был. Значит, надо стабилизировать состояние и только тогда выписывать. Иначе — дефект лечения. И страховая компания откажется оплачивать такую историю болезни, и все проверяющие будут цепляться к поспешной выписке. Опять же — подозрительно. С чего бы это вы, уважаемые доктора, так поспешили от своего пациента избавиться? Нет, все должно быть как положено.

По окончании «допроса» Безменцева «отконвоировала» Данилова до его койки. Когда она вернулась в ординаторскую, профессора там уже не было.

— Значит так, Тамара Александровна, — расхаживая по ординаторской, Лычкин начал подводить итоги, — диагноз тот же, окончательно. Валентин Савельевич полностью поддерживает. Сегодня отмечай значительное улучшение состояния и каждый день добавляй плюсов. Не забудь отметить, что сам попросился на трудотерапию.

— Готовим к выписке? — улыбнулась Безменцева, пиная ногой воображаемый мяч.

— Планируй на следующий четверг, но пока ему ничего не говори.

— А если он или жена начнут возбухать по поводу диагноза?

— Твой вопрос, Тамара, содержит в себе и ответ. Прямо как в даосской притче. — Лычкин остановился посреди ординаторской. — Они будут возбухать, они уже возбухали, и вообще они скандалисты. Поэтому диагноз должен работать на нас. Он должен быть таким, какой нужен нам. И он должен быть, что называется, железным! Именно для этого я сегодня попросил профессора уделить часок твоему Данилову.