Генерал Ермолов - Олег Михайлов

«Сфинкс новейших времен» — так многозначительно назвал Ермолова Грибоедов. При всей своей скрытности Алексей Петрович иногда не мог сдержаться, выказывая свои истинные взгляды. Например, когда военный министр и член следственной комиссии А.И.Чернышев стал преследовать своего родственника декабриста 3.А.Чернышева в надежде получить наследственный графский майорат, Ермолов сказал:

— Что же тут удивительного: одежды жертвы всегда поступали в собственность палача…

В этом скупом заявлении ощущается нечто большее, чем простое сочувс!вие революционному дворянству, смело поднявшему оружие против деспотизма.

Существование «загадки Ермолова» в связи с восстанием 14 декабря 1825 года несомненно. Быть может, какой-то дополнительный свет на нее проливают подробности ареста Грибоедова.

2

Встретив рождество 1825 года в штаб-квартире Гребенского казачьего полка в станице Червленной, Ермолов 28 декабря с батальоном любимого Ширванского полка и двумя сотнями казаков отправился в крепость Грозную. Время было опасное: в Чечне полыхали волнения, разжигаемые имамом Бей-Булатом. Грибоедов находился при командире Кавказского корпуса. Отсюда он писал Кюхельбекеру:

«Кстати о достоинствах: какой наш старик чудесный, невзирая на все о нем кривые толки; вот уж несколько дней, как я пристал к нему вроде тени, но ты не поверишь, как он занимателен, сколько свежих мыслей, глубокого познания люден разного разбора, остроты рассыпаются полными горстями, ругатель безжалостный, но патриот, высокая душа, замыслы и способности точно государственные, истинно русская, мудрая голова».

Жалея ногайцев, поставлявших провиант, Ермолов запретил усиливать перевозочные средства, и под вещи Грибоедову дали одну арбу вместе с адъютантом наместника Шимановским.

Расположившись в доме коменданта Грозной, Ермолов ожидал подхода остальных войск и коротал время за беседой с Грибоедовым, которой не мешало раскладывание новолюдного пасьянса «гробница Наполеона».

А для серьезного разговора было немало причин.

Утром на рождество в Червленную прискакал фальдъехерь с известием о событиях 14 декабря и восшествии на престол императора Николая.

Говорили короткими фразами, понимая друг друга с полуслова, и перемежали их длительными паузами.

— Представляешь, какая теперь в Петербурге идет кутерьма! — сказал Грибоедов, то сжимая кулак, то разводя сильные пальцы пианиста. — Чем-то все кончится!..

Без посторонних лиц наместник на Кавказе и чиновник по иностранным делам были на «ты».

— Я послал офицера к Воронцову. Выяснить, что происходит на юге… — не сразу отозвался Ермолов, выкладывая по углам четырех карточных королей на простом деревянном столе.

Из Новороссийской губернии, где начальствовал М. С. Воронцов, доходили неподтвержденные слухи о волнениях в армии.

Грибоедов поправил очки и взял колоду.

— Итак, Александр Павлович скончался. — Он накрыл червонного короля дамой той же масти. — Константин Павлович сам отказался от престола… — Та же участь постигла трефового короля.

— Остается молодой император, — мрачно-усмешливым басом подхватил Ермолов, подвигая Грибоедову короля бубеп.

— И еще не известный нам благородный мужчина, — возразил Грибоедов, Он снял очки и поднес близко к глазам короля пик: — Обладающий огромной силой в своих владениях…

Последние два тревожных года, обещавших наступление развязки, Ермолов употребил на то, чтобы укрепить Кавказскпй корпус верными ему людьми. В 1823 году, вопреки желанию императора, он назначил своей волей Н. Муравьева командиром 7-го Карабинерного полка, командиром 41-го Егерского — члена тайного общества А. Авенариуса, а командиром Грузинского гренадерского — его едипомышленшчча Г.Копылова. Одновременно Ермолов вызывает в Тифлис для службы по особым поручениям своего старого приятеля В.Ф.Тимковского. А в штабе корпуса работает еще один член тайного общества и родственник Якубовича — П.УСТИМОБПЧ.

И вот теперь развязка близка.

Когда в Червлештой Ермолов вскрыл конверт и поздравил окружающих с новым императором, то сразу понял, что означает для него эта перемена. При той ненависти, какая была к нему при дворе, он оставался у дел лишь благодаря Александру Павловичу и нескольким лицам: дежурному генералу Закревскому, начальнику главного штаба Волконскому, статс-секретарю Кикину. Теперь Александра I нет, Закревский назначен генерал-губернатором в далекую Финляндию, а начальником главного штаба стал генерал Дибич…

— На благородного мужчину есть управа, — покачал он своей львиной головой, доставая даму пик: — Зло, неудача, слезы…

Теперь он медлил с отдачей приказа о приведении войск к присяге Николаю I; ранее личный состав Отдельного Кавказского корпуса уже присягнул Константину Павловичу.

— Не забывай, Алексей Петрович, что по карточным законам пиковая дама рядом с благородным королем теряет свои злодейские свойства. Она становится всего-навсего женщиной темной масти, — тонко улыбнулся Грибоедов, в то время как Ермолов вдруг сдвинул густые брови и стал всматриваться в окно.

Теплый и солнечный день сменялся сумерками. Снизу по почтовому тракту подымалась тройка, окруженная двумя десятками казаков. «Еще фельдъегерь! Не к добру…» — подумал он. Дурное предчувствие, томившее его с утра, оправдывалось.

Почти тотчас появились в черкесках и полушубках ермоловские адъютанты Талызин, Шимановский и Сергей Ермолов, двоюродный племянник главнокомандующего. Они сообщили, что привезли из Червленной фельдъегеря Уклонского.

— Зови! — повелел Ермолов.

Уклонский вынул из сумки на груди один тонкий конверт и подал генералу. Ермолов надорвал конверт, развернул бумагу. В глаза ударили строки: «…приказать немедленно взять под арест служащего при вас чиновника Грибоедова со всеми принадлежащими ему бумагами, употребив осторожность, чтобы он не имел времени к истреблению их, и прислать как оные, так и его самого под благонадежным присмотром…»

Ермолов положил бумагу в боковой карман сюртука и начал расспрашивать Уклонского о событиях в Петербурге.

Фельдъегерь охотно и очень толково рассказывал о том, как 14 декабря несколько тысяч солдат и матросов с тридцатью офицерами отказались присягать Николаю Павловичу и вышли на Сенатскую площадь.

— Лейб-гвардии Московский полк… Гвардейский морской экипаж… Гренадерский полк… — перечислял Уклонский. — Духовенство явилось увещевать — не слушают…

Прискакал генерал-губернатор Милорадович — кто-то из злоумышленников смертельно ранил его… Его императорское величество изволил приказать стрелять по каре картечью…

Ермолов скосил глаза на Грибоедова, тот сделался бледен как полотно.

— В Петербурге арестовано уже около ста человек, — продолжал фельдъегерь. — Трое Бестужевых, князья Трубецкой и Оболенский, графы Коновнпцын и Мусин-Пушкин, поэт Рылеев…

Рассказ Уклонского был прерван появлением дежурного по отряду полковника Мищенко, который доложил, что голова колонны прибыла в Грозную и расположена биваком около крепости. Ермолов приказал подавать ужин. Выйдя в сени, он коротко бросил Талызину:

— Пошлешь урядника Рассветаева. Пусть скачет в обоз, отыщет арбу Грибоедова и гонит в крепость…

Походный ужин незатейлив — всего два блюда. Но россказни Уклонского заставили просидеть за столом лишнее время. А может быть, и нужно было продлить ужин для других целей. Равнодушный к выпивке Ермолов разрешил офицерам отведать спирта и угостить фельдъегеря. Талызин, как ловкий человек, предложил было вторую чарочку, но Уклонский отказался.

Наконец появился казак — ермоловский ординарец — и вьпвал Талызина. Ермолов любил всегда сиживать после ужина подолгу: тут начинались разные шутки, истории, анекдоты. Но на сей раз ничего подобного не было, и, когда люди убрали посуду, главнокомандующий, обратившись ко всем, сказал:

— Господа! Вы с походу, верно, спать хотите. Покойной ночи!..

Между тем Талызин встретил арбу, приказав грибоедовскому камердинеру Алексаше спешно сжечь все бумаги хозяина, оставив лишь толстую тетрадь — «Горе от ума». Менее чем в полчаса бумаги были преданы огню на кухне капитана Козловского, местного офицера. Затем чемоданы были внесены в комнату, где должны были располагаться на ночь Шимановский, Жихарев, Сергей Ермолов и Грибоедов. Вскоре они пришли и все, кроме Грибоедова, разделись и улеглись прямо на полу. Чтобы удержать подушки, в головах были поставлены переметные чемоданы каждого.

В фуг отворились двери, и вслед за дежурным по отряду Мищенко, который был уже в сюртуке и шарфе, вошли Таливин и Уклонский. Мищенко подошел к Грибоедову и обратился к нему:

— Александр Сергеевич! Воля государя-императора, чтобы вас арестовать. Где ваши вещи и бумаги?