Затея - Александр Зиновьев

По отношению к научному ибанизму и его воплощению в ибанскую реальность я прошел все стадии, какие проходят обычно ибанские гнилые интеллигенты: признавал научный и думал, что реальность еще далека от его идеалов; признавал научный, но думал, что реальность есть нехорошее отклонение от него; отвергал научный, но считал, что реальность и есть настоящий ибанизм; и т. п. и т. п. И в конце концов пришел к выводу, что все правы. И правы вот почему. Реальный и научный (слово «научный» здесь, конечно, не имеет смысла науки) ибанизм, по существу, адекватны. Но между ними есть небольшая разница. Эта разница аналогична разнице между добрым, благородным, великодушным, умным, слегка грустным крокодилом из детских книжек и мультфильмов и живым крокодилом. Последний тоже крокодил. Но это — тупая тварь, способная сожрать тебя с потрохами, даже не отдавая себе отчета в том, что она делает. У нее нет такого органа, которым можно было бы отдавать себе отчет в своих действиях и тем более удерживать себя от них. Раздумывая на эту тему, я пришел к совершенно неожиданному для меня выводу.

Среди апологетов ибанизма господствует такая точка зрения: наука о полном ибанизме давно существует, а вот самого этого полного ибанизма пока нет. Очень удобная точка зрения. Всегда можно сказать, что кошмары нашей реальной жизни преходящи, что вот наступит полный ибанизм, и все будет прекрасно. А когда он наступит? Сначала называли точные даты. Но время проходило, а никаких признаков рая земного не было. И тогда от точных сроков отказались. Стали просто каждую свою акцию (план, съезд, пленум, отчет, пуск, запуск и т. п.) рассматривать как очередной шаг на пути к полному ибанизму. Оппозиционеры тоже в большинстве случаев стоят на этой позиции, хотя и с отрицательным знаком. Мол, где он, ваш обещанный полный изм?! Но на мой теперешний взгляд, все это — чушь. Дело обстоит как раз наоборот. Полный ибанизм существует давно. И самый полный он был при Хозяине. Не исключено, что еще полнее будет. Но вот науки об этом полном ибанизме пока нет никакой. Официальный «научный ибанизм» — чистая идеология. Наука об ибанизме должна иметь принципиально иной вид. Она должна исходить из самых сильных допущений, а именно — что все основные идеалы ибанизма реализованы на самом деле. Я думаю, что у нас давно реализован принцип «от каждого по способности», каждому но потребности. Отмерла политика. Отмерла мораль. Отмерло право. Даже деньги. Разве это деньги? Что это за деньги, если чиновник из высших органов, например, получает меньше, чем получал я, а реально потребляет раз в десять больше (квартира, дача, санатории, закрытые распределители и т. п.). Надо скорее кончать квартиру и серьезно заняться этой проблемой. Я хочу в этом разобраться досконально. Жаль, не с кем поговорить.

Об искусстве

Я заметил еще одно поразительное явление в ибанском искусстве, претендующем на изображение ибанского образа жизни. Если это искусство выглядит нормально и профессионально с точки зрения изобразительных форм искусства, оно лживо от начала до конца. Если же оно правдиво, оно кажется патологическим, непрофессиональным, неумелым, примитивным, нарочито карикатурным. В лучшем случае оно имеет вид среднеспособного капустника. И это касается лучших образцов как того, так и другого. Даже Правдец, Певец, Мазила и прочие крупные фигуры правдивого искусства кажутся непрофессиональной самодеятельностью. Профессиональная среда их так и воспринимает. И относит их скорее к сфере политики, чем искусства. Причем вполне искренне. Находят и объяснения этому факту: мол, условия жизни и работы не дают им возможности стать профессиональными, политическая ориентация мешает развиться способностям, а способностей на настоящее (то есть официально признанное) искусство у них, мол, маловато. Так ли это? Думаю, что нет. Дело тут главным образом (я не отрицаю влияния прочих факторов) в самом ибанском образе жизни, в характере его явлений. Попробуй, например, опиши в рамках привычной возвышенной поэзии собрание, контору, очередь, стукачей и т. п. Получится скучно и лживо. А точное их описание должно быть лаконичным, гротескным и, по видимости, карикатурным. Но это не карикатура на что-то хорошее. Это — хороший портрет карикатурного в самой действительности. Ибанск есть общество плохо работающих людей, делающих плохие вещи. И в социальной жизни так же: это — общество нормально-карикатурных персонажей и их действий. Они сами по себе смешны, уродливы, скучны, страшны и т. п. Книгу Правдеца с этой точки зрения нельзя рассматривать просто как описание репрессий в Ибанске во времена Хозяина. И нельзя ее оценивать на правдивость как исторический документ. Она может быть ложной в качестве такового. Но она правдива как художественное произведение, описывающее обычную ибанскую жизнь. Замените только в ней имена реальных лиц ибанской истории на вымышленные. Эта Книга есть явление в ибанской литературе, а не в политике и науке. Другое дело, социально правдивое ибанское искусство и наука немедленно оказываются в сфере политики и идеологии, с первого же своего шага вступают в оппозицию с ибанским образом жизни и властями. Это — тоже объективный факт ибанского общества.

Стиль жизни

Плюнь на Них, говорит Кандидат. Не обращай внимания. Живи по-своему. Легко сказать, говорит Физик. А где живи? С кем живи? Они навязывают свой стиль жизни всему обществу, во всем, всегда. Никуда от Них не денешься. Они лезут в твою душу, в твою любовь, в твою семью, в твое творчество. От них нет спасения. Почему же нет, говорю я. Есть: стать Ими.

Сменщик

В забегаловке было битком народу. Накурено. Наплевано. Толпа в очередь. Толпа без очереди. Мат. Но через несколько минут я ко всему этому привык. Через полчаса я уже не замечал никакого убожества. А когда наконец-то приткнулись к заваленному окурками и огрызками столику, я почувствовал себя приобщенным к чему-то родному. Потом Сменщик рассказывал мне о своем детстве, о юности, о войне. И мне становилось стыдно за свою жизнь.

Если бы нам тридцать лет назад кто-нибудь сказал, что в Ибанске будет такая жизнь, как сейчас, мы бы ни за что не поверили, сказал Сменщик. А что же вы не ликуете? — спросил я. Сменщик пожал плечами. Лет через двадцать — тридцать в Ибанске будет такая жизнь, что если бы было можно ее показать сейчас вам, то вы тоже не поверили бы, сказал он. А вы ведь тоже не будете вопить от восторга, если доживете. Так в чем же дело? — спросил я. Жизнь меняется, сказал он, по какому-то закону. Она делает бессмысленными пережитые нами страдания и реализует не наши мечты. Наши мечты реализуются не нами. Наши страдания не окупаются и не приносят плодов. А текущая наша жизнь никакого отношения не имеет ни к тому, ни к другому. Как бы это вам пояснить? Вот, к примеру, я с женой сейчас имею отдельную комнату. Раньше людей, которые имели на двоих отдельную комнату, считали неслыханными богатеями. Мы жили в такой комнате восьмером. Мечтали? Да, мечтали брату с женой и ребенком отрезать от коридора шесть квадратных метров. Брат сейчас квартиру отдельную имеет. Через тридцать лет получил. Уже другим человеком, в другой жизни. И мечтал он уже совсем о другом: как бы разъехаться с соседями, конфликт с которыми из-за житейских пустяков перерос в непримиримый антагонизм. А мы, между прочим, даже в масштабах государства теоретически исключаем антагонизм.

Плохо мы тогда жили? Плохо. Но не хуже, чем теперь. И не лучше. Жизнь как-то сместилась относительно нас, и все. Вот у вас сейчас нет автомобиля. У большинства его нет. Я могу допустить, что через десять лет всякий сможет его иметь, как теперь большинство семей имеет холодильник и телевизор (мы в свое время даже не подозревали о такой возможности). Что от этого изменится? Жить-то мы живем, да не наша это жизнь. И работаем мы из чьей-то милости. И блага житейские имеем из чьей-то милости. Мы не хозяева этой жизни. Не наша это жизнь. Свобода слова, печать, гласность, за границу выпускать!.. Смешно все это. Надо не за улучшение жизни сначала бороться, а за участие в ней. А что это такое, не знаю. Чувствую, что собака тут зарыта, а как подступиться к этому, не знаю. Я спросил Сменщика, как он додумался до этого. Он назвал мне свою фамилию, одно время хорошо известную в Ибанске. Неужели тот самый? — спросил я. Тот самый, сказал он. Вот это — случай, сказал я. И рассказал ему свою историю. Это совсем не случай, сказал он. Для таких, как мы, Они специальные места отводят. Удобнее следить. Тут все для этого подготовлено заранее. В случае чего легко состряпать новое дело. Мы сейчас сидим вдвоем, а уж кто-то донос об этом настрочил. Группа! Вы думаете, случайно на эту контору натолкнулись? Вас заранее сюда определили. И постепенно клонили в этом направлении. Для таких, как мы, у Них случайностей не бывает. Мы недооцениваем Их. На что, на что, а на мерзости у Них ума и терпения хватает. Будьте осторожны. Обидно будет, если из-за пустяков погорите. Надо беречь себя для серьезного дела. Для какого? — спросил я. Не знаю, сказал он. Какое подвернется. Оно само придет. Ждите и готовьтесь к нему. Я спросил его, был ли он готов к своему делу. Он сказал, что его дело застало его врасплох. Но должны же мы начать извлекать какой-то опыт из своей жизни! На прощанье он пригласил меня заходить к нему домой. А группа? — сказал я. Теперь они все равно сделают из нас группу, сказал он. Так задумано было. Раз они вас пристегнули ко мне, значит, вопрос решен.