Охота на ясновидца - Анатолий Королев

— Вот она! — оставив труп в первоначальном положении, ликующий Мальчик-с-пальчик достает из нагрудг ного кармашка пулю в прозрачном пакетике, поднимая свинец высоко над головой, — Это пуля от «Магнума». Она прошла прямо сквозь сердце. Разорвала оба желудочка, предсердие, аорту… Одним словом она мертва уже четвертые сутки. Мертва!

Все зааплодировали, все кроме дамы с собачкой.

Только тут я вдруг вздрогнул, словно очнулся — боже, идиот, ведь Гepca мертва. Ее застрелили! Мертва! И значит моя миссия выполнена. Не надо никого душить. Жизни Учителя больше никто не угрожает.

— И все-таки она жива! — упрямо перебивает аплодисменты змея в зеленых очках, брезгливо касаясь головы кончиком пальца в висок, — Это не Лиза.

Свою собачку она вручила падчерице, освободить руки, чтобы обыскать голое тело.

— Почему вы не сделали вскрытие? — палец зеленой мадамы полез в мертвое ухо.

— Это желание клиента, — вмешалась Ирма.

На этом месте общее ликование было прервано самым, внезапным страшным образом — красная адовая лампа, похожая на налитый кровью глаз циклопа во лбу, разрывается с оглушительным звуком и кривые багровые, пунцовые, рубинные осколки стекла, кружась, вертясь и прыгая в воздухе — по непонятной игре случая — все до одного ударяют, вонзаются, впиваются, ввинчиваются штопором исключительно только лишь в голое мертвое тело девушки, не задев никого из тех, кто столпился у трупа.

Дальше происходит еще более невероятное, я отказываюсь верить своим глазам! От падения осколков и острых ударов, мертвая вдруг пронзительно вскрикивает, испуская страшный тоскливый вой, веки ее на один миг открываются — это хорошо видно в свете настенных бра — потому что зрачки давно закатились под надбровные дуги черепа и открытые глаза сверкают белками!

Вместе с истошным криком из уст белоглазой бестии вырывается леденящий душу скрип раскрываемых челюстей, хруст замороженного мяса, а затем синий — жалом — язык.

Багровые осколки впились в ее лоб, щеки, рассекли ухо, густо-густо врезались в обе груди, протаранили живот, воткнулись в ноги и даже застряли между пальцев.

Страшно вскрикнув, тело, что казалось абсолютно мертвым, изогнулось дугой, словно в припадке бешенства, и слепо вскинув руки, стало шарить пальцами по коже в поисках жал и выдрало несколько стекол из мяса, пока окончательно не испустило дух.

Спина рухнула на столешницу. Руки упали на бедра. Веки закрылись. Только рот продолжал, осклабившись, жутко сверкать синеватой эмалью зубов.

Все потрясение смотрели как сочится живыми струйками кровь из бесчисленных ран.

Первой опомнилась эсесовка Ирма:

— Доктор, немедленно расчлените труп. Мы должны быть уверены, что она совершенно мертва! Я уверена, клиент одобрит мое решение. Расходимся по каютам! Все… — и стюарду, — а вы уберете все следы крови.

После чего все в панике кинулись к выходу.

— Это она, она! — лихорадочно шептала зеленая дама, прижимая испуганную собачку к груди.

Тело накрыли простыней и укатили. На этот раз я успел заметить сиделку сомнамбулы — она толкала ручки стальной тележки. Через минуту кают-компания опустела. Последним ушел лже-стюард, он переставил все куверты на рояль, сдернул багровое сукно с поверхности стола и оставил за собой голый овал столешницы. За ним и я осторожно покинул свое убежище.

Я вышел на палубу в полночь.

Над морем и миром царила луна. Балтийская белая ночь была так жидка, что больше походила на пасмурный вечер, чем на полнокровную тьму. И луна была так же туманна и бестелесна. Она почти растворилась — таблеткой сахарина — в небесной воде. На море по-прежнему царил полный штиль, вода остекленела, и если бы не напор корабля, на всем просторе подлунного катка глаз не заметил бы ни одной морщины.

Впрочем, было в панораме стихий одно тревожное пятнышко. Слева по борту, у самого горизонта, я заметил темное штормовое облачко. Оно быстро двигалось в нашу сторону и странно переливалось оттенками лунного камня.

Не смотря на полночь, в бассейне плескалось несколько любителей ночного купания, среди которых я заметил мальчишескую фигурку кокаиновой падчерицы с наколками на плечах: она явно пыталась смыть с души недавний кошмар.

И все же я вполне мог распластаться крестом на воде и, сосредоточившись, услышать голос Августа Эхо. Я уже взялся было за поручни, чтобы нырнуть в глубь бассейна, как вдруг стал свидетелем еще одного чуда, но не кошмара, а — волшебного зрелища. То, что я принял за штормовую тучку оказалось облаком перелетных бабочек голубого цвета и балетных очертаний! Какой античный бог собрал их в миллионную стаю и бросил над морем? Можно понять, как они устали от перелета! Ведь до ближайших Аланских островов не меньше пятидесяти километров… тысячи серповидных летуний стали опускаться на палубу. Вскоре на корабле не осталось ни

одного свободного клочка — куда ни кинь взгляд, всюду легкие голубые каскады трепещущих цветов. И лазоревый прибой все прибывает. Нежное бесшумное порхание перешло в такой же призрачный ливень, а затем водопад лазури. Я стоял как очарованный. Сотни психей из резной бирюзы покрыли бассейн толстым слоем гибельной красоты. Я сам превратился в изваяние, увитое живыми гирляндами голубого вьюнка с хрупкими плоскими листьями. И каждый листок норовит перелететь на мое лицо и заглянуть в душу аквамариновыми глазками.

А сколько бабочек — трепеща — повисло в воздухе! Казалось, «Посейдон» с головой накрыла волна неземного шторма. Казалось, что лазоревый шторм набрал силы за считанные минуты. Казалось, что корабль тонет в кипящей пучине небесных порханий, что «Посейдон» утонул и сейчас лежит на дне синеватой зыби, среди откосов голубой воды.

Не только я, все свидетели чуда, были поражены красотой внезапного налета. Только татуированная дрянь вопила от омерзения, выскочив из бассейна и обдирая налипших бабочек.

Каким стремительным был спуск психей, таким же быстрым и взлет — внезапно, словно по команде, вся масса серпокрылок, как один бесконечный мотылек, поднялась в ночной воздух и — вихрем лазури понеслась дальше, в прозрачные сени светлой балтийской ночи. И вот уже облачко мелеет, меркнет и затухает в пространстве лунного сна.

На палубы высыпают матросы ночной команды и принимаются наводить порядок. Тысячи мертвых бабочек не смогли взлететь. Из бассейна пришлось спустить воду. Гибель лазури швабрами сгребали в грязные груды… одним словом, прошел еще целый час прежде, чем я смог уплыть на середину бассейна с новой водой и, перевернувшись на спину, раскинуть руки крестом!

Я весь сосредоточился на желании услышать голос Учителя.

Все силы души собрались в одной точке, в солнечном сплетении.

Теперь я был один на один с куполом звездного неба.

Зрение настолько острое, что я замечаю как шевелит лопастями последняя серпокрылка на самой макушке корабельной мачты с норвежским флагом. Наш корабль приписан к порту Кристиансанн… Я отчетливо вижу как серпокрылка взлетает. И вот она — плавно и страстно опустилась на мой лоб; я поднял руку, чтобы спугнуть бабочку — она перелетела смело на кончики моих влажных пальцев и вдруг я узнал в ней… Августа Эхо… непостижимым образом это крохотное двухкрылое создание из голубой слюды с парой синеватых глазков посередине порхалок было как две капли похоже на — скомканную в карикатуру, — фигуру генерала, который смотрел на меня из бездны через старинный голубой лорнет, что твердо держал за ручку из белой слоновой кости.

Его глаза приблизились.

Огромное лицо заглянуло через край бассейна, заслоняя головой луну и корабельную трубу теплохода. По выражению лица я понял — маэстро в гневе, но он еще не видит меня. Поворачивая перед глазами лорнет, он пытался разглядеть сквозь голубые линзы поверхность бассейна. Взгляд его злобно шарил по углам — и мне стоило огромных усилий перебороть страх и заставить себя подать генералу знак — хлопнуть по воде рукой: я здесь, Учитель!

Услышав сырой хлопок и мой комариный писк, он наконец разглядел через огромное расстояние копошение на водной глади. И как только он засек мое шевеление, и глаза его вперились в одну точку, туда где был я, и как только наши взгляды встретились, я сразу услышал его голос в царапинах радиопомех и треске эфира.

Эхо был обозлен не на шутку:

— Кровь слона охлаждает кровь дракона, Герман! Единорог склоняется перед светлой девой и на лбу его сверкает круглое зеркало… Ну, здравствуй! Я все вижу и все знаю, мой глупый мальчик. Ты обманут — она жива, Герман, жива. И не пугайся исправлений, которые Герса сделала в тексте дрянной книжонки. Текст судьбы пишется клыками мойр на незримых скрижалях и никому не дано его переписать, Херман. Никому! Она заметила, что ты рылся в сумке и ушла в запасную каюту. Ты знаешь какую. Спеши туда, Герман! Живо! И помни —ты убьешь ее, следуя правилам охоты на Гepcy: только уложив в постель, только перекрыв кислород! Задуши ее, Терман! И смотри на нее через зеркало, идиот!