Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

Он держит секиру, но никак не может ее опустить, Потому что перед ним бессильно раскинулся на земле и не Арескои вовсе, а молодой послушник ордена Гельмольда, широкоплечий и высокий, с сильными руками, в которых мертвой хваткой зажата точная копия Ущербной Луны. И она для него чуть‑чуть тяжеловата. Перед Бордонкаем сейчас был его любимый брат, и исполин побоялся совершить ту же ошибку, что и многие годы назад.

Он осторожно опустил смертоносное оружие и отошел на шаг.

И потрясенный этим неожиданным кратким промедлением, потрясенный, но не опешивший, Арескои вскочил на ноги и изо всех сил вонзил лезвие секиры в грудь Бордонкая. Раздался треск доспехов. Секира прорубила грудь воина и обагрилась теплой человеческой кровью. Бордонкай сделал один неуверенный шаг, потом. другой. Ему полагалось умирать от страшной раны, биться в агонии на зеленой траве холма, а он все шел понаправлению к отступавшему Арескои и шептал:

— Брат, брат, брат…

Затем наконец споткнулся, остановился, шатаясь, как под порывами ураганного ветра, взмахнул огромными руками и упал лицом вниз на мягкий ковер травы.

Сам не понимая, что делает, Арескои подошел к поверженному противнику и, пачкаясь в крови, перевернул, его на спину. Затем протянул руку, расстегнул застежки. и снял с него шлем. Густые волосы, смоченные потому рассыпались по плечам, и Арескои дрожащей рукой вытер влажный лоб Бордонкая. Он все время порывался что‑то сказать, но ничего не получалось — во время схватки горло пересохло и теперь словно было сдавлено могучей рукой. А по щекам текли капли влаги — Арескои прежде никогда их не чувствовал и мог только до гадываться, что это та влага, которую смертные зовут слезами.

— Ты плачешь? — разлепил губы все еще живой гигант.

— Мне больно, — ответил бог. — Вот тут..

И указал рукой на грудь.

— Бывает, — прошептал Бордонкай, изо рта которого текла тоненькая струйка крови.

— Я смогу забрать твою душу после смерти, — спросил Победитель Гандарвы.

Глаза Бордонкая были подернуты туманной дымкой, которая, говорят, всегда висит над полями Смерти. Он не видел лица своего собеседника, а только нависший над ним череп дракона, который о чем‑то спрашивал И Бордонкаю стало смешно, что он разговаривает со старым драконьим черепом, и губы его растянулись в улыбке.

— Нет, — ответил он.

Арескои держал на коленях огромное тело умирающего воина, и это было в его жизни впервые. Впервые человек уходил туда, куда не мог за ним последовать ни, сам Бог Войны, ни его желтоглазый брат. Видимо, Бордонкай прошел уже довольно большое расстояние по этой неведомой дороге, потому что он отчетливо увидел как бы с высоты птичьего полета огромную бескрайнюю степь, которая простиралась во все стороны. И по этой степи птицами стелились два коня — вороной и светлый. Маленькие фигурки буквально лежали на спинах легконогих скакунов — это Каэтана и Воршуд во весь опор скакали к хребту Онодонги. А там, за хребтом, Бордонкай увидел прекрасную и великую страну…

Арескои пристально всматривался в глаза умирающего исполина. В них не было ни страха, ни горечи, но только свет и покой. Внезапно Бордонкай вздрогнул всем телом, улыбнулся и прошептал внятно и отчетливо:

— Кахатанна…

И обмяк на руках Арескои.

Бог Войны долго еще сидел на холме, обнимая холодеющее тело своего недавнего врага. Затем тяжело поднялся, достал меч и принялся за удивительное дело.

Лесные любопытные гномы и бесстрашные маленькие, альсеиды из окрестных рощ, степные хортлаки и прочие духи перешептывались, наблюдая за тем, как на вершине холма во все стороны разлетается земля, вывороченная божественным мечом.

Седые скакуны, расседланные и стреноженные, спо — койно щипали траву; неподалеку бесформенной кучей были брошены доспехи. И на самом верху лежал череп? Гандарвы — шлем Бога Войны. А рыжий зеленоглазый гигант неуклюже и торопливо рыл рыхлую податливую землю. Когда могила была наконец выкопана, он бережно опустил в нее холодное тело Бордонкая и похоронил его.

Арескои сидит на высоком могильном холме, не обращая внимания на то, что его драгоценный плащ выпачкан свежей землей. Он при полном вооружении и в шлеме. В руках Бог Войны держит Ущербную Луну, которая станет его постоянной спутницей до самого конца, несмотря на то что секира все же тяжела для него. Самую малость — но тяжела.

«Прощай, брат», — доносит эхо тихие слова.

Но кто их сказал?..

— У меня странное чувство, — обратился Воршуд к спутнице, подгоняя свою лошадку, чтобы она пошла рядом с Вороном, — будто я возвращаюсь домой, выполнив все, что хотел. — Он солнечно улыбнулся. — Помните, я вам часто рассказывал, что хочу работать в библиотеке и быть свободным от вечного страха за собственную шкуру. Что хочу познавать жизнь, углубившись в труды великих мыслителей?

— Конечно, помню. Ты всегда так заманчиво об этом рассказываешь, что и я думаю: да ну к черту этот Безымянный храм — пойду‑ка лучше работать в библиотеку.

Альв расхохотался, но с любопытством спросил:

— А кто такой черт?

— Если коротко — это демон в том мире.

— Понятно. — Альв слегка потрепал лошадь между ушей и продолжил: — Я как бы прожил ту жизнь, о которой читал в книгах, сам прожил. И теперь могу написать собственную книгу. Что вы на это скажете? — Что это прекрасно, милый Воршуд. И что я очень рада…

— Правда? — обрадовался альв.‑Я ведь, знаете ли, никогда не чувствовал себя в такой безопасности, как в этом путешествии, где наша жизнь иногда не стоила ни гроша. Я открыл, кажется, вечную истину, которую каждый должен сам для себя отыскать: свобода — она находится не вовне, а внутри того, кто ее ищет.

Мне теперь все равно, где жить — в лесу, в городе, в замке. Я не боюсь больше ни людей, ни духов. Если бы вы знали, Каэ, как это прекрасно — ничего не бояться. Спасибо вам и спасибо нашим друзьям, — На глаза маленького человечка набежали слезы, но он справился с ними и продолжил довольно спокойным голосом: —, Я искал место, где мог бы скрыться в безопасности, а нашел самого себя. И теперь чувствую, что в состоянии принять в себя весь этот огромный мир и обеспечить ему максимальную защиту и безопасность. Может, это и звучит со стороны немного смешно, но я открыл великую истину. Я бессмертен, ибо живу многими жизнями — ношу в себе наших друзей, ношу в себе вас. Я остался в них и останусь в вашем сердце, когда придет мой смертный час. Но что значит прикосновение га‑Мавета в сравнении с той жизнью, которая мне обещана?

— Ты уже не боишься называть его по имени? Ведь легок на помине, — лукаво спросила Каэ.

— Чего бояться? Рано или поздно он все равно придет за мной. Я готов.

В этот момент лесная тропинка резко свернула влево, и кони вынесли собеседников к замшелому валуну, неизвестно откуда скатившемуся на прогалину. Около валуна протекал небольшой ручеек, весело журчащий среди мха и высокой сочной травы.

Обрадовавшись, спутники спешились и с наслаждением погрузили разгоряченные лица в прозрачную воду которая пахла свежестью, прелой землей и цветами одновременно.

— Упоительный запах, — произнесла Каэ, на секунду отрываясь от воды, чтобы отдышаться. — Кажется, такого вообще не может быть на свете, но есть — и это самое прекрасное.

— Жизнь вообще похожа на то, чего на самом деле быть не может, — улыбнулся Воршуд.

Он старательно тер лапками густой мех, смывая пыль и грязь со своего смешного личика.

— Завидую я вам, Каэ, дорогая. Раз‑два — сполоснули лицо, и готово — умылись. А мне еще ох сколько мучиться..

— Это не мучение, Воршуд, а одно удовольствие. — И Каэтана окунула голову в воду. Подняв ее, она несколько секунд не открывала глаза, ожидая, пока вода стечет с волос, а когда приоткрыла веки, то обмерла.

Прямо около валуна, небрежно опершись на него, стоял, улыбаясь, Черный бог — Малах га‑Мавет. Каэтана перевела взгляд на. Воршуда. Тот сидел в прежней позе, приводя в порядок, мех, и с любопытством разглядывал желтоглазого.

— Странно ты на меня смотришь, альв, — усмехнулся бог. — Я разве сильно изменился?

— Это я сильно изменился, га‑Мавет, — ответил Воршуд, и Каэ поразилась твердости его голоса. Словно Ловалонга или Бордонкай говорили. — Вот хочу рассмотреть тебя как следует, а то все боялся, знаешь ли.

— Теперь не боишься?

— Не то чтобы не боюсь — только дураки не боятся умереть, но не страшусь. Разницу чувствуешь?

Га‑Мавет помрачнел:

— Я мог бы грозно возвестить, что ты ничтожен по сравнению со мной, раздавить тебя во гневе, но ты действительно не боишься этого. Я пришел не за тобой — у тебя еще есть время. Ты получил в этом странствии все, что хотел. Получишь еще — только поверни коня.

— Я не так дешево стою, как ты думаешь, бессмертный, — тихо ответил альв. — Я поделюсь с тобой истиной, которую открыл для себя совсем недавно. То, что делается ради чего‑то, имеет свою цену. И она действительно невелика. А то, что происходит во имя, — бесценно. И если отказаться, то никто и никогда не возместит мне эту потерю.