Тени исчезают в полдень - Анатолий Степанович Иванов

— О чем?

— Ишь ты, не понимаешь! Я спрашиваю, как догадался сенца-то привезти на ферму?

— Не я — другие догадались бы.

— Я не с других, я с тебя спрашиваю. — Голос Устина тоже шипел и потрескивал, будто и на него плевали, как на папироску.

— Скот же дохнет…

— А-а… — холодно протянул Морозов. — Ну-ну!

— Да ведь и ты же привез!

— Я? А как же, и я тоже. Дурак сватается — умному путь кажет.

Простукали копыта коня по деревянному настилу — Курганов вывел его из конюшни.

Фрол и Устин продолжали разговаривать во дворе, но теперь голоса доносились глухо, и Петр Иванович почти ничего не мог разобрать.

Потом Устин повысил голос, и до Смирнова явственно донеслось:

— И про Пихтовую падь догадались бы?

Ответа Фрола Курганова Смирнов не разобрал, потому что громко начала стучать в виски кровь. Возможно, она стучала уже давно, но услышал это Петр Иванович только сейчас и в ту же секунду почувствовал, как снова пощипывает тихонько сердце, словно кто делает редкие и короткие уколы тоненькой иголочкой. «Что же делать? — мелькнуло у него в голове. — Ехать домой или остаться в колхозе?»

Смирнов привстал на колени, потер холодными пальцами виски. Виски рвало изнутри, под пальцами билось что-то живое и горячее.

— Назад, назад! — услышал он голос Фрола и понял, что Курганов пятит в оглобли жеребца. — Да назад же, холера тебя задави!

А в следующую секунду до Смирнова снова отчетливо донесся насмешливый голос Морозова:

— Если лошадь в оглобли не идет, ее кнутом по морде хлещут. Понял?

— Устин! — воскликнул Курганов. Крик был отчаянным, умоляющим. — Ты меня не пугай, Устин!

— Не кричи, во-первых, — ответил Морозов. — А во-вторых, я не пугаю, я просто тебе совет дал. Попробуй-ка хлестануть. Вскинет голову, а попятится… И в-третьих, я еще поговорю когда-нибудь с тобой обо всем этом… особо.

И возле конюшни стало тихо. Устин и Фрол уехали. Петр Иванович, еще помедлив, встал и вышел из конюшни.

Утро было нисколько не теплее, чем вчера. Там, где собиралось взойти солнце, по небу от края до края стлались раскаленные на морозе розовые полосы.

Глядя на эти полосы, Петр Иванович шел в контору. Он думал о странном, нечаянно подслушанном разговоре Устина с Фролом. В чем же дело? Обязательно надо рассказать обо всем Захару. Но… только ли о сене говорили Морозов с Кургановым?

И еще подумал Петр Иванович, что из колхоза надо уезжать как можно скорее — припадок может свалить его через сутки, а может, и раньше.

Из конторы, у крыльца которой стояла запряженная лошадь, вышли навстречу Смирнову Морозов и Курганов.

— А-а, вот он! — добродушно воскликнул Устин. — А мы тебя давно ждем. Давай скорее, чтобы к десятичасовому поезду успеть. Сам уж отвезу, больше некому.

— Я… пожалуй… Зачем же беспокоиться?

— Ты чего? Хворый, что ли? — спросил Устин, не дав Смирнову договорить, и в черных глазах его плеснулась неподдельная тревога. «Что за черт, он ли возле конюшни говорил: „Дошел пешком бы до станции, не подох“?» — невольно засомневался Петр Иванович.

Фрол Курганов внимательно посмотрел на Смирнова и отвернулся. А Устин продолжал, по-прежнему приветливо улыбаясь:

— Я тулупчик сейчас принесу. Морозишко-то, не дай бог, заколеешь. Я мигом. — И быстро пошел к своему дому.

Фрол Курганов еще раз посмотрел на Смирнова и, не попрощавшись, направился в другую сторону.

— Фрол Петрович! — окликнул Смирнов.

Курганов вопросительно обернулся.

— Я вот что хотел спросить… Фрол Петрович… Большаков в конторе?

— С утра уехал по бригадам.

«С утра» означало, что председатель уехал давно, несколько часов назад.

— Я, признаться, Фрол Петрович, был удивлен вчера твоим поступком, — опять начал Смирнов. — Мы с Захаром думали — ты на базар повезешь сено.

Фрол как-то странно подергал щекой и проговорил:

— Врешь ты, парень. Что удивился, может, и верно. А сейчас, сдается, не о том хотел спросить.

Смирнов действительно хотел сказать, что слышал их разговор с Устином, хотел спросить, что значат слова Морозова: «И про Пихтовую падь догадались бы?» — да не мог сообразить, как удобнее начать. А Фрол еще постоял, подергал щекой, но, не прибавив больше ни слова, пошел прочь.

— Откуда ты знаешь, что не о том? — спросил все же Смирнов.

Курганов остановился, не торопясь, грузно ступая, вернулся к Смирнову, поглядел ему в глаза своими неприветливыми глазами:

— Вот что, друг любезный…

Смирнов невольно отступил к саням.

— Ты меня не пугайся, я человек тихий и мирный, — негромким голосом вымолвил Фрол, и усмешка чуть тронула его губы. — И я многое знаю, понял?! Знаю, например, что меня не любят тут все. И ты тоже…

— Ну, это не так уж много. Здесь ума не надо, чтоб понять, — резко проговорил Петр Иванович, одновременно сожалея, что сказал это.

— Ага, — согласно кивнул Фрол. — Но для меня и этого хватит. Знаю еще, что ты давно ходишь вокруг меня, примеряешься, с какого боку в душу мне влезть: что я да кто я? Почему волком смотрю? Верно?

— Верно, — сказал Смирнов. — И раз уж зашел такой разговор, скажу — не только один ты меня интересуешь.

— А как же! Знаем! — перебил его Курганов. — Морозов вон, например. А?

— Допустим, тоже верно…

— Ну вот… И раз зашел такой разговор, как ты говоришь, то я тебе скажу, чтоб потом не тратить время: никогда больше не лезь ко мне с такими расспросами. Все равно ничего не скажу. Понял?

— И все-таки я задам еще один вопрос, Фрол Петрович, — проговорил Смирнов. — Может быть, последний. Можно написать заметку в газету, что ты в тяжелую для колхоза минуту добровольно привез на артельную ферму три центнера своего сена? Хотя, откровенно сказать, мне очень не хочется печатать такую заметку.

Фрол Курганов опять поднял на Смирнова глаза, разжал обветренные морозом губы:

— Не надо.

— Почему? Может, где-то кто-то хоть подумает о тебе с