Созданный монстр (СИ) - "Liziel"

— Но почему?!

Вопрос казался очевидным. Как и то, что без дальнейшей работы с кристаллом напрямую этот полиморф может просто сойти с ума и потерять остатки личности. Его просто в обязательном порядке нужно взять на восстановление! А это можно сделать только добравшись до кристалла и подключив к системе питательной среды.

— Вы узнали с него достаточно. Большего он не вспомнит. Я его забираю.

Лаккомо вновь заговорил короткими и рублеными военными фразами. Это помогало ему держать себя в руках и не срываться.

— Но трещины в кристалле… — попытался недоуменно воскликнуть Лоатт-Лэ.

— …Способны заращиваться самостоятельно, — отрезал командир «Стремительного». — Я знаком со свойствами нейролита и могу обеспечить ему благоприятную среду. Прикажи своим людям собрать его. Вечером он должен быть на моем корабле.

Эйнаор быстро отошел от первого ступора и теперь старательно скрывал свое негодование. Но Лаккомо все видел. И порозовевшие от тихой злости щеки, и плотно стиснутые губы. Даже заметил, как быстро забегал взгляд брата по лаборатории и подчиненным. Острый и колкий, словно выискивающий главного виновника разрушенного плана. Лаккомо по себе прекрасно знал, каков Эйнаор в бешенстве. И тогда это состояние качнулось на грани.

— Хорошо, — тихо и нейтрально произнес Эйнаор, запихивая остатки злости и гордости в себя. — Его соберут. Но пойдем поговорим в другом месте, чтобы не мешать работе. Я проведу.

И не встречаясь пока с Лаккомо взглядом, Лоатт-Лэ прошел мимо и приглашающе дождался его у двери.

Идея сменить место разговора казалась своевременной. Лаккомо тоже не хотел продолжать дискуссию на виду у других. Не то чтобы его это как-то смущало, но он старался все-таки поддерживать их с братом авторитет перед народом. Личные терки должны оставаться только между ними.

Так что Алиетт-Лэ последовал за Эйнаором без заминки. Проветрить голову не мешало. Лаккомо не сомневался, что за время их отсутствия полиморфа спокойно соберут и отсоединят от всех приборов. А за оставшиеся часы с ним ничего не случится. Ведь не случилось же, пока он был на войне! Да и потом, пока попросту сидел в трюме. Не загнется и за ближайшие сутки, если не лезть больше в воспоминания и не насиловать, вынуждая открыть капсулу.

И чего он так взбесился из-за этого полиморфа, Лаккомо сам не понимал. Опять же вся эта картина растянутого на проводах существа вымораживала и пробирала до самого подсознания. Дергала за нервы и колупала хуже примитивного кошмара. Так обычно отдаются в голове только личные фобии, но Лаккомо не имел представления откуда у него могли взяться подобные страхи. Детские кошмары? Нет. Вероятное прошлое? Да кто ж его знает… Образы будущего? Не припоминается такого.

Лаккомо шел по новому коридору позади брата, глубоко утонув в своих мыслях. Негодование не отпускало. Очередное прокручивание кадра с машиной кунало командира в новую злобу на происходящее. Факты складывались в цельную фразу, которая, оказывается, звучала очень неприглядно. Беспомощный сломленный калека на пыточном допросе… Тут каждое слово хотелось выставить в обвинение Эйнаору!

И почему он сам этого не понимал? Или возможно, Алиетт-Лэ просто не заморачивался аморальностью процесса? Или смотрел на ситуацию он просто иначе. Лаккомо прекрасно понимал, что сам он не идеален. Благо он помнил, как легко может забыть про «мораль», «честь» и «человечность», если Цель становится превыше всего. Помнил, как сам проводил допросы. Помнил, как его учили эффективным пыткам на занятиях менталистики… Но Учитель использовал только виновных. И тщательно предупреждал о последствиях для самого Лаккомо. Злоупотреблять крайними мерами он не рекомендовал.

Вот только где лежит граница крайних мер у каждого из братьев? Лаккомо мимоходом глянул в спину Эйнаору и задумался. Может, он сам пока не осознал толком серьезность их государственной проблемы с военными машинами и Цинтеррой? Отчего допрос одного искалеченного полиморфа ему пока кажется недопустимым. Может, брат знает куда больше? И он давно готов пойти на крайние меры…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но стоило Лаккомо зайти за Эйнаором в зал за запароленными дверьми, как он мигом растерял свои начавшиеся размышления и недоуменно уставился на содержимое.

Хаотичное нагромождение деталей слепило глаза множеством отблесков полированных и белых панелей. Казалось, что свет лился отовсюду. Горели лампы на потолке, отдельные прожекторы освещали рабочие зоны, а миниатюрные кристаллы добавляли яркости среди аппаратуры. Стены помещения терялись за сложными металлическими конструкциями строительных лесов и укрепленных стеллажей. Подъемные краны находились здесь же, неподалеку, свисая с механизмов мощными захватами. Казалось, что весь объем помещения работники задействовали по максимуму. Даже проходная центральная часть зала была занята широкими сборочными столами с высокоточными станками и массивными приборами.

Но все это смешивалось в беспорядок лишь поначалу. А при детальном рассмотрении Лаккомо смог выхватить взглядом знакомые детали повсюду. На столах на стадии сборки, за ширмами среди строительных лесов, даже на стеллажах, закрытых защитной пленкой. И все это выглядело временно остановленным, прерванным на стадии кропотливой работы. А люди… нет, не ушли на перерыв, а переведены на другое срочное задание, которое сегодня ночью выдал им Эйнаор.

Что же касается их основного труда — он никуда не пропадет и будет ждать своего продолжения здесь, за бронированными дверьми зала, меж строительных лесов. Очередная металлическая туша, очередные конечности и много свежих дублирующих запасных частей в стеллажах.

— Ты идиот!

Вылетело у Лаккомо раньше, чем тот успел придержать язык за зубами.

Эйнаор медленно и озадаченно повернулся.

— Позволь мне объяснить, — начал Лоатт-Лэ.

— Объяснить что? Это? Я не слепой.

Лаккомо нервно махнул рукой, обведя зал. То, что перед ним находился цех по сборке военных полиморфов, не вызывало сомнения. Перепутать формы, оборудование и сложные сенсорные системы в отчетливых "головах" было невозможно. Ровно как невозможно было обмануться на манипуляторах со встроенными дальнобойными орудиями и кассетами под ракеты.

— Ты не хочешь меня выслушать, — тихо, даже устало заявил Эйнаор, потирая переносицу кончиками пальцев.

— А ты не понимаешь, что натворил? — разгораясь новым приступом негодования ответил Лаккомо.

— Нет.

Брат, сама честность, оставался в растерянности. Отчего между близнецами повисло тяжелое и злое молчание. Лаккомо не знал, как пояснить Эйнаору то, что вновь вывело его из себя. Не знал, как показать ему тот пакет образов, который сыпался при взгляде на торийские машины кадр за кадром. Всю эту лавину образов и быстрых слайдов, которая вела к непоправимым и необратимым действиям.

И тогда его прорвало иначе. На странном языке. Эйнаор уже слышал такое раньше, в детстве. Когда однажды едва не свернул себе шею гоняя на отцовском глайдере. Тогда он думал, что Лаки не зная того сам перешел на старую речь, но позднее, Эйнаор не нашёл ни единого слова в древних архивах и книгах дъерков.

Обычно мягкий голос Лаккомо соскользнул в злое шипение обрывочного резкого языка. Снова этот чуждый незнакомый голос. Чуждые движения. И непривычный одичалый взгляд куда более древней личности, чем он сам. Зрачки расширились, как это уже бывало не раз. Короткие фразы больно впивались в мозг, оставаясь внятными лишь инстинкту, разлетались в голове гулким эхом… Эйнаор запоздало выставил ментальную защиту, но голову словно пробили колом и теперь выкорчевывали мозг изнутри.

Держаться. Надо просто удержаться…

Зрение плыло, не оставляя ничего, кроме мертвенно белого пятна с чёрными провалами глаз. Освещение в цехе не давало теней. Но Эйнаору казалось, что она есть — огромная, безглазая, безликая, вырастающая за спиной брата рубленым контуром с шевелящимися длинными хлыстами.

Скрипнул помятой броней ближайший манипулятор на станке. Сбитый вольным потоком, с какого-то стола с грохотом упал оставленный на краю инструмент. Мелко задребезжали плохо укрепленные конструкции строительных лесов.