Атаман Войска Донского Платов - Андрей Венков

По дороге от Белостока до Гродно — а ехал Степка с обозом, на переход опережавшим Атаманский полк, — столкнулся с ними еще раз.

В местечке, где остановился шедший перед обозом казачий полк, вдруг разом вспыхнули вопли и плач, да так резко, что Степка вздрогнул, решил, что враги напали. Когда подъехали, увидел — толпа евреев, один грязнее другого, падала ниц перед полковым командиром.

— Чего это они?

— Жалятся… — усмехнулся командующий обозом сотник Шершнев. — Обидели их…

Здесь же остановились перепрягать. Один из вопящих вскочил, подбежал к Шершневу, поцеловал край кафтана и склонился к уху, что-то предлагая. Шершнев без разговоров дал ему в зубы. Вопли и плач вспыхнули с новой силой и стали нестерпимы. Шершнев распоряжался, не обращая на все это внимания.

Отъезжая, он снизошел на немой вопрос растерянных Степкиных глаз:

— Шпионы. Все скрозь шпионят. Промысел у них такой. Торгуют, немецкий язык знают. Ты к ним только подойди, им про тебя уже все известно: чего тебе надо, чего ты ищешь. Ловкачи…

— Чего ж их не вешают, раз шпионы? — спросил Степка.

— Всех не перевешаешь, — вздохнул Шершнев. — Они как вши. Давишь их, давишь… нет, невозможно! И уговорить их нельзя, мол, вы ж нас не кусайте. Не уговоришь и не передавишь. Вот так-то. Выход один — надо мыться. Не подпускать их к себе и близко, язык опять же за зубами держать. Чуть что — в морду. Молчком… Понял?

13-го вышли к Неману, быстрой реке, за которой куда глаз с песчаного бугра хватало тянулся мрачный сосновый лес.

Литовская земля поразила Степку скудностью. Песок, глина, камни… Жители бледны, тощи и запуганы. Хлеб всюду был черный и во рту колючий.

— У нас на Дону земля черная, а хлебушек белый, а тут земля белесая, а хлеб — черный, в рот не возьмешь. Чудеса! — рассуждали казаки.

13-го в Гродно получили приказ из 1-й армии в случае ожидаемой переправы неприятеля между Ковно и Меречем бить ему во фланг по-над Неманом, а за тылы не беспокоиться — князь Багратион поддержит. Степка вываживал возле здания, где размещалась атаманская канцелярия, за малым не запаленного курнаковского коня и слышал, как Платов, отъезжая куда-то, наказывал Лазареву:

— Ты ж пропиши этому Барклаю, что мы пять сотен и полк Ивана Иловайскова под Белостоком оставили. Ежели на Меречь уйдем, когда ж они нас догонят? Придется ждать. Опять же на нас самих его сила прет… Да! И нехай егерей пришлет… Ясно? Ну, с Богом! Я поехал хлеб вывозить.

Ночью, перебудив всех, один за другим прискакали два фельдъегеря и привезли писанное Барклаем со ссылкой на царя повеление: французы еще 12-го перешли Неман у Ковны, 1-я армия отходит за Вильну и готовится драться, и потому Платову, собрав все силы, идти решительно неприятелю во фланг и в тыл.

Атаманская канцелярия гудела ульем. Сгоряча кое-кто из полковых кинулся седлать. Шутка ли, позавчера война началась, а мы и не знали. Может, он уже на подходе, обошел, отрезал…

Платов мигом всех утихомирил:

— Чего вы сбегались, как худые щенки? Лазарев! Пиши Барклаю! Без своих, пока не подошли, никуда не пойдем. Он и сам про то пишет: «собрать все силы… идти решительно…» Будем ждать. Тут по лесам, по болотам анчибел ногу сломит. Это не пиши… Где мы их потом искать будем?! К Меречу пошлем нарочного одвуконь. Об этом особо пропиши. Нехай глянет, точно ли перешли? А Барклай нехай прикажет, чтоб Багратион мне из Белостока полк Иловайскова вернул. Жду этого приказа до завтрева. Ну, и от себя чего-нибудь, помягче…

К полудню прискакал из 2-й армии с пакетом черный гусар-«александриец»[126], багратионовский адъютант. Рвавшийся ранее на Варшаву Багратион увидел из переписки с Барклаем, что 1-я армия сдаст Вильну, откуда французам легко будет по большой дороге метнуться вправо, на Минск, и перекрыть всю лесистую и болотистую территорию между 1-й и 2-й армиями. Меж тем на самого князя, судя по донесениям разведки, направлялись превосходные по числу силы наполеоновского братца, короля Вестфалии Жерома. Забыв о Варшаве, искал Багратион выхода в отступлении — опередить французов, занять Минск и, опираясь на него, вести армию на соединение с Барклаем.

«Впрочем, я говорю собственные мои мысли и единственно для того, чтобы вы приняли оные в одном случае к соображению, а в другом, если не имеете особенных повелений, тогда для совместного выполнения», — писал осторожно Багратион Платову.

По мальчишескому легкомыслию, ждал Степка, узнав о начале войны, что Платов соберет полки и выведет их в чистое поле искать и бить неприятеля. Но Платов, разослав людей вычистить Гродно и вывезти все припасы, предупредил Багратиона, что будет отступать на Минск, и еще два дня ждал с полковниками распоряжений от Барклая.

Барклай нажаловался царю, что Багратион сбивает с толку Платова, «который и без того уже мало образован и просвещен», а самому Платову язвительно ответил: «Весьма мудрено давать мне за 300 верст Вашему Высокопревосходительству наставления, которые разрешаются местными обстоятельствами». Мол, бери полк из Белостока без разговоров и наступай. Но следующей эстафетой указал на всякий случай путь отступления, тот же самый, что и Багратион предлагал.

16-го показались с той стороны Немана первые французы, и Платов, спалив мост через реку и отослав Багратиону копию с Барклаева ругательного письма, приказал отступать. Двумя днями позже параллельно Платову потянулся на восток Багратион.

Французы преследовали вяло. Запуганные долгими русскими приготовлениями, они сами ждали внезапного нападения, ночами костров не жгли, вперед двигались ощупкой.

Только выступили донцы — попали под проливной дождь. Два дня хлестало. Крайняя жара сменилась холодом. Дороги и поля затопило. Сотню верст до города Лида с трудом покрыли за три дня. По пути встретил их гонец от самого царя с повелением идти к нему, в Свенцяны, круг давать вокруг Вильны. Платов воспрянул. В Лиде разобрали по полкам из казенных магазинов сапожный товар, сукно, сухари и овес, остальное — муку и сено — за невозможностью увезти предали огню, перекрестились и устремились через леса и болота по царскому зову на Свенцяны.

Багратион, вязнущий с обозами в песках, пенял Платову вслед: «…Ваше превосходительство, кажется, идете слишком скоро. По мнению моему, чтобы соединение ваше с первою армиею было вернее, то должно вам равняться со мною…»

Тяжелый из-за сырости дым пожаров отмечал путь платовских казаков. Простывший Степка, ехавший при Шершневе, надышался горечью до тошноты, до кашля.

Впереди, в литовских лесах и болотах, разъезды неожиданно наткнулись на французов. Обошли-таки черти!.. Первые пленные показали, что это маршал Даву торопится на Вильно и Минск.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});