Властелин мира - Адольф Мютцельбург

— А мадемуазель Тереза? Она принимает? — снова спросил испанец.

— Она чувствует себя хорошо, и я полагаю, она у господина графа, — ответил слуга.

Внутреннее убранство дома отличалось простотой и сдержанностью, однако не было лишено известного старомодного изящества, напоминавшего, пожалуй, о прошлом столетии.

Слуга доложил о приходе нашего героя, и спустя минуту-другую дон Лотарио очутился в просторной, ярко освещенной комнате. Граф и Тереза сидели у камина. Видимо, они были заняты чтением, ибо на столике возле них были разложены книги и журналы.

— Добро пожаловать в Берлин! — промолвил граф, вставая навстречу гостю и пожимая ему руку. — Мы только сегодня узнали, что вы здесь. Почему же вы не пришли раньше?

Едва взглянув на Терезу, которая поднялась со своего места одновременно с графом, дон Лотарио побледнел. Однако приветствие графа вернуло ему спокойствие и самообладание.

— Прежде чем позволить себе нарушить покой других, я хотел вначале успокоиться сам и закончить свои дела. Я рад, что вы не изменились, граф. А вы, мадемуазель, надеюсь…

— Вы правы, дон Лотарио, я, слава Богу, чувствую себя здесь, на родине, много лучше! — прервала его Тереза, радушно протягивая ему руку, которой испанец коснулся губами, не в силах преодолеть охватившее его волнение. — Прежде всего извините меня, сударь! Мы так поспешно покинули Париж, что даже не успели проститься с вами. Впрочем, довольно об этом! Но смерть моей единственной подруги, госпожи Данглар, настолько потрясла меня, что Париж стал мне в тягость. Мне казалось, город вот-вот рухнет и погребет меня под своими обломками! Граф Аренберг счел за благо, чтобы я возвратилась в родные края, и я согласилась с ним. И в самом деле, здесь я снова обрела душевное равновесие.

Тем временем дон Лотарио тоже сел у камина и, охваченный беспокойством, не мог оторвать глаза от лица Терезы. Оно совершенно не изменилось, только щеки, казалось, чуть посвежели, а взор прояснился. Впрочем, это можно было объяснить влиянием зимнего воздуха или пылавшего в камине огня. В остальном лицо девушки выглядело умиротворенным, речь лилась плавно и была полна доброжелательности, всегда ее отличавшей. Напрасно дон Лотарио пытался разглядеть в ней ту, что описал ему профессор.

— Письмо аббата уведомило нас, что вы направились в Лондон, — сказал граф. — Вы говорили, что намерены пробыть там месяца три, поэтому в Берлине мы ожидали вас позже. Итак, Лондон вам не понравился?

— Да, мои лондонские воспоминания — весьма мрачного свойства, — ответил дон Лотарио. — Я рад, что покинул этот город. Однако для отъезда у меня была еще одна причина. Жизнь там была бы мне не по карману. Лорд Хоуп, от которого зависит все мое благополучие, объявил себя почти полным банкротом.

Графу не терпелось узнать подробности, и дон Лотарио обрисовал ему положение дел, умолчав, разумеется, о своих связях с Обществом самоубийц. Граф покачивал головой и, похоже, не очень верил рассказу молодого испанца.

— То, что вы поведали, повергает меня в изумление, — заметил он. — Аббат описывал мне лорда как человека настолько богатого, что разорение не могло ему грозить. Впрочем, если он написал вам это, значит, так и есть. Он — честный человек.

— В нем я уверен, — ответил испанец. — Короче говоря, раз я лишился возможности целиком отдаться изучению наук в Лондоне, а также сносно жить там на свои скромные доходы, мне пришлось перебраться в Берлин, чему я весьма рад. Ничто не отвлекает меня от занятий, да и деньги тают не слишком быстро.

— Вероятно, вы настолько прилежный ученик, что вряд ли можно надеяться часто видеть вас? — заметил граф.

— Напротив, если я не слишком докучливый визитер, я не упущу случая навестить вас, — ответил молодой человек. — Для себя я уже решил, что ваш дом и дом профессора Веделя единственные, где я буду появляться, разумеется, если вы не имеете ничего против.

Дон Лотарио ждал, что его спросят о профессоре, и, произнося его имя, впился глазами в лицо Терезы. Она осталась совершенно невозмутимой, и никаких вопросов не последовало.

— Надеюсь, вы не откажетесь поужинать с нами? — сказал граф Аренберг. — Однако вам придется извинить меня — я вынужден на полчаса оставить вас вдвоем с Терезой. Аббат ждет от меня скорого ответа, и я намерен написать ему сегодня же.

— Если мадемуазель Тереза не погнушается моим обществом! — ответил дон Лотарио, не веря исполнению самого страстного своего желания.

— Наоборот, я собираюсь кое о чем спросить вас, — ответила Тереза. — Я остаюсь с вами.

Граф ушел, а дон Лотарио продолжал сидеть у камина вдвоем с Терезой. Минута, которой он так страшился и так ждал, минута, когда после разлуки в Париже он снова будет один на один с Терезой, — эта минута настала!

— Вы, кажется, хотели о чем-то спросить меня? — начал молодой человек.

— Да, хотела. А поскольку я, как вам известно, не выношу недомолвок и с первых же минут нашего странного знакомства была с вами откровенна, то и сейчас не стану увиливать. Я видела вас еще вчера вечером!

— Вчера вечером? — вскричал дон Лотарио. — А я вас — нет! Где это было?

— Вы, кажется, были слишком заняты своей очаровательной соседкой, — с милой непосредственностью пошутила Тереза. — Я имею в виду госпожу Ведель!

— Как, вы были в зимнем саду? — удивился молодой человек. — Я вас не заметил.

— Мы сидели в ложе, — пояснила Тереза. — Я видела вас вместе с профессором Веделем. Скажите откровенно, он когда-нибудь говорил с вами обо мне?

— Говорил, — сознался молодой человек, не ожидавший, что этот разговор примет столь своеобразный, столь важный для него оборот. — Говорил, и не далее, как сегодня утром.

— И он сказал вам, в каких отношениях мы когда-то были?

— Да, — ответил дон Лотарио. — Он мне все рассказал.

— Все? — переспросила Тереза. — В каких же выражениях он говорил обо мне? Только ничего не скрывайте!

— У меня и в мыслях нет скрывать! Он говорил о вас с величайшим уважением, с величайшим участием. И казался очень взволнованным. Похоже, воспоминания захватили его целиком.

— А вы убеждены, что он счастлив вообще и в браке в частности?

— Совершенно убежден. Судя по всему, что я видел за время моего пребывания в Берлине — а в семействе профессора я бывал ежедневно, — должен сказать, что его супружество — одно из самых счастливых, какие бывают на свете.

— Прекрасно! Искренне рада слышать это! — сказала Тереза.

Дон Лотарио не сводил с нее глаз. Смотрел и не мог наглядеться. А ее лицо, если не считать легкого возбуждения, оставалось спокойным и невозмутимым.