Обретение Родины - Бела Иллеш

Я предполагал, что сработаться с Кери будет очень трудно. Однако на деле мы сцепились всего по поводу одной-двух фраз, да и то крайне вежливо. Я написал: «Борьба идет за независимость Венгрии, за свободу и будущее венгерского народа». Кери предложил дополнить эту фразу словами: «…и за господина правителя Хорти». Я против поправки возражал. Тогда Кери потребовал выкинуть вторую половину моей фразы, о свободе венгерского народа, а я настаивал, чтобы ее оставить. Дискуссию нашу разрешил Бела Миклош, обрадованный возможностью хоть на минуту оторваться от диктовки своего письма. Выслушав обоих, он высказался в пользу моего предложения. Нам дважды пришлось прибегать к его мнению по спорным вопросам, и оба раза он поддержал меня.

В половине третьего ночи текст обращения был Миклошем одобрен, и старший лейтенант Олднер немедленно отнес его в типографию. Около четырех часов утра было отпечатано уже несколько тысяч листовок. А в пять утра четыре «ястребка» взвились в небо и полетели над Карпатами с заданием доставить листовки адресатам. К шести часам утра все самолеты вернулись на аэродром, летчики доложили о выполнении задания. Одновременно одиннадцать советских радиостанций непрерывно передавали в эфир текст обращения Белы Миклоша.

Миклош написал восемь персональных писем. Поставив на каждом свою подпись, он послал за мной Чукаши.

— Письма готовы, господин майор. Каким образом вручить их по назначению?

Этого я тоже не знал. Уже совсем было собрался я пойти за разъяснениями к члену Военного совета, но генерал меня опередил. Оказывается, еще вчера после обеда он отправил Тюльпанова в Стрый. Тот вернулся в Лишко с десятью офицерами, которые подписали в свое время письмо, отправленное в сентябре Беле Миклошу пленными венгерскими офицерами, где ему и его войскам предлагалось перейти на сторону советских войск.

Десять гонведных офицеров ожидали нас в том самом школьном классе, где произошла первая встреча Миклоша с советским командованием. С ними был подполковник Давыденко. Тюльпанов, Олднер и я проводили к ним Миклоша. Хотя Тюльпанов еще в Стрые сообщил офицерам, что генерал-полковник Миклош находится в Лишко, тем не менее, увидав его во плоти, они взирали на него как на привидение. Кое-кто при появлении венгерского командующего вытянулся в струнку и застыл в положении «смирно». Другие еле-еле заставили себя слезть со стола, на котором перед этим сидели.

— Смирно! — скомандовал я.

Тюльпанов обратился к офицерам с короткой речью. Он сообщил им от имени командования фронтом, что с настоящего момента они перестают быть военнопленными.

— Наши боевые соратники! Советское правительство передает вас в распоряжение венгерского народа. Служите ему с честью, сражайтесь за его свободу так, как сражались солдаты Дожа, Ракоци и Кошута…

Затем полковник коротко разъяснил сложившуюся обстановку и посвятил офицеров в ожидающее их боевое задание.

— Задание почетное, но чрезвычайно опасное! Его выполнение мы можем доверить лишь тем из вас, кто возьмется за это рискованное поручение добровольно.

Все десять гонведных офицеров заявили о своей готовности отправиться на боевое задание.

Миклош по очереди пожал каждому руку и восьми из них вручил при этом по одному заранее заготовленному письму. Двое, которым писем не досталось, были явно обескуражены.

— Борьба только начинается! — утешал их Тюльпанов.

Давыденко указал офицерам на карте районы, где им предстоит искать венгерские части и их командиров. До прихода машин, которые должны были доставить офицеров к линии фронта, Тюльпанов предложил всем позавтракать, что мы и сделали, стоя все вместе у накрытого стола.

Затем прибыли машины. Восемь «джипов». В каждый рядом с отправляющимся на задание гонведным офицером сел советский политработник. На их обязанности лежало проводить венгерских офицеров до наших передовых позиций и обеспечить им безопасный переход на ничейную землю. Все посланцы получили по небольшому, величиной с развернутый носовой платок, бело-красно-зеленому флажку. Оружия с собой не брали.

Первым занял место в машине артиллерийский лейтенант Пал Кешерю. Это был симпатичный черноволосый молодой парень, невысокий и чрезвычайно подвижной, со слегка монгольским разрезом глаз. Кешерю хорошо понимал все историческое значение того, что здесь происходит.

— Именем бога венгров! — воскликнул он, садясь в машину.

В пять часов утра восемь «джипов» тронулись в путь. Я долго смотрел им вслед.

20 октября 1944 года

Позавчера, 18 октября, я ночевал у Тюльпанова, удобно устроившись на соломенном тюфяке. В два часа ночи, перед тем как отправиться спать, Тюльпанов позвонил начальнику штаба фронта. От него узнали, что этой ночью после короткого, но ожесточенного боя две советские стрелковые дивизии перевалили через Марамурешские Карпаты. Один венгерский саперный батальон, командир которого бежал, перешел на нашу сторону.

Я проснулся в двенадцать часов дня, а в половине первого уже был у Белы Миклоша. Его высокопревосходительство еще почивал. Кери и Чукаши вместе с подполковником Давыденко и Володей Олднером отправились на прогулку.

В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое октября из Москвы прибыли в Лишко два члена руководимой Габором Фараго делегации. Самолет, который их доставил, приземлился в Коломые, а до штаба фронта они добрались на машине. Один из них, бывший венгерский посланник в Канаде, по дороге заболел и прибыл в Лишко с высокой температурой. Пришлось немедленно поместить его в госпиталь. Другой делегат уже находился на квартире Белы Миклоша и завтракал.

Я давно знаю, что мир тесен, и тем не менее был немало удивлен, когда белоголовый дородный гонведный майор в очках вскочил при моем появлении и протянул мне навстречу обе руки.

— Дорогой Геза… — сказал он, вместо того чтобы назвать меня господином майором.

Лет тридцать пять назад мы с ним сидели за одной партой в будапештской гимназии на улице Иштвана. Однако я лично узнал его лишь после того, как он назвал свое имя.

— Я — Бори! Тот самый Денеш Бори, которого вытурили из гимназии за цветы и любовное послание дочке директора нашей гимназии. Ну, теперь вспомнил? Не узнал? Очень я изменился?

Бори клялся, что он-то узнал меня с первого взгляда.

— Ты совсем не постарел, Геза! Ничуть, ничуть не изменился!

Излияния Бори меня весьма обрадовали. По крайней мере сразу стало ясно, что ни одно его слово нельзя принимать всерьез.

Мы вышли на улицу.

Погода стояла чудесная. На небе ни облачка. Тепло. Мягко светило солнце.

— Если бы не листопад, можно подумать, что пришла весна, — сказал Бори. — А в общем, бросим-ка любоваться погодой. Не в такие живем времена, чтобы сейчас о ней беседовать. Очень-очень рад, Геза, что могу поговорить с тобой без помех. Буду откровенен как со старым другом, без обиняков. Слушай! Если ты решил держаться Миклоша, то поставил на скверную лошадку. Из этого старого мерина никогда не получится правителя. Да он, пожалуй, и того хуже — просто растяпа. Не мог поладить с супругой Хорти! Хочешь верь, хочешь нет, но истинным правителем Венгрии была именно эта хитрая баба, а вовсе не господин Миклош Хорти. Одним словом, из Белы Миклоша правителя никогда не выйдет! Не случайно Кери так упорно форсирует комбинацию со Штормом. Ведь Кери — племянник супруги Хорти, а правительница всегда питала слабость к графу Шторму. Почему, не знаю да и не интересуюсь. Не люблю копаться в альковных тайнах… Не думай, однако, что все это я высосал из пальца. Я всего лишь майор запаса, четыре недели назад призванный в армию, но зато целых одиннадцать лет прослужил в личной канцелярии регента. Через мои руки проходили самые конфиденциальные документы. Пожелай я только заговорить!..

Что до меня, сколько я ни пытался, Бори не давал мне вымолвить ни звука. Едва успею открыть рот, он уже перебивает:

— Понимаю тебя, Геза, отлично понимаю! По твоим словам, ты всего-навсего толмач и в делах большой политики твое мнение не имеет веса! Верю. Но и ты мне поверь! Простой толмач, конечно, если он с умом и не дрейфит, сила более значительная, чем два министра и пара генералов, вместе взятых… Я тоже был толмачом! Стоит тебе захотеть, ты уже сейчас можешь обязать к благодарности будущего правителя Венгрии. Фараго — вот из него действительно выйдет настоящий правитель! Венгрии предстоит преобразоваться, Венгрия возродится. В ней будет демократия и раздел земли. И это сделает Фараго! Он поделит землю. Никому не оставит имения больше чем в пять тысяч хольдов, разве лишь в самых мотивированных случаях. Такова его программа. Одним словом, демократическая земельная реформа и раздел земли! Знаю, и ты да и все вы люди абсолютно бескорыстные. Но даже самый бескорыстный человек, надеюсь, не сочтет себя несчастным и обиженным, если ему при разделе дадут в знак патриотических заслуг пятьсот-шестьсот хольдов земли и небольшой замок… или, если быть более скромным, какую-нибудь просторную виллу!.. Ты сможешь получить от Фараго и всю тысячу хольдов. Даже наверняка получишь, если… Так послушай же, Геза!