Одиннадцать камней (СИ) - Кэтрин Бат

Она также путешествовала в своей компании, видела много городов и узнавала людей. Мысль о том, что он унаследовал любовь к путешествиям от матери заставляла его чувствовать на сердце тепло. Хоть он и считал, что мать поступила с ним подло, бросив в приюте и навсегда покинув его жизнь.

Однажды он рассказал о своем детстве Розамунд, когда они общались за пределами лагеря под звездами после спектакля, и девушка спросила.

— Ты ненавидишь ее за то, что она тебя бросила?

Алан покачал головой.

— Я не могу сказать, что ее ненавижу. Кажется, я даже понимаю ее.

— Понимаешь? — изумилась Розамунд, и с негодованием глянула на Алана. По ее лицу читалось, что она думает о женщине, что приходилась Алану матерью.

— Это была не ее жизнь, — спокойно ответил Алан, отворачиваясь. — Она жила приключениями, опасностями, охотой. Ей было тяжело жить с людьми, привыкшими вести размеренную деревенскую жизнь. Ей нужен был адреналин, подобный тому, что испытываешь ты, зависая высоко над ареной цирка. Прямо скажем, мать из нее была никудышная. Но, думаю, она была отличной охотницей.

— Ты слишком добр, — покачала головой Розамунд после недолгого молчания. Акробатка посмотрела на звезды, и те загорелись в ее черных глазах. — Я бы никогда не простила человека, который бросил бы меня! Если уж приносишь жизнь в этот мир, то будь добр, позаботься о ней как следует.

Она сжала кулаки и отвернулась. Было видно, что эта тема для нее личная. В бродячем цирке были люди, приходившиеся друг другу семьей. Но было много тех, кто, как и Алан, появились здесь по воле случая. Розамунд тоже была «потеряшкой».

— Не думаю, что у нее был выбор, — с грустным смешком ответил Алан, и тоже отвернулся. В этом году ему исполнится тринадцать, и он уже многое понимал в этой жизни. — Ты же знаешь, я наполовину великан…

— И что!? — горячо возразила Розамунд. — Вторая половина тебя — человек. Ты был ее сыном!

Алан почувствовал, как в горле встал ком. Он чувствовал, какая это болезненная тема для него, ему хотелось перевести разговор.

— Розамунд, а ты расскажешь про свое детство? Я почти не знаю про него…

Алан почувствовал, как затянулось молчание. Его сковал страх, что он сказал что-то запретное, из-за чего Розамунд может обидеться. Но, когда девушка заговорила, он с облегчением вздохнул.

— Я родилась шестнадцать лет назад в какой-то многодетной семье. У меня было куча сестер, и мы все спали в одной кровати. У меня и братья были, и один из них постоянно лапал меня, — Розамунд с отвращением передернула плечами. — Однажды я его сильно ударила в челюсть и выбила пару зубов. Он тут же заплакал и побежал жаловаться маме, — девушка со злорадством усмехнулась. — Меня тогда сильно отшлепали, но это того стоило. Больше он ко мне и на шаг не подошел, и убегал, едва видел меня.

— Ничего себе! — воскликнул Алан, с трудом укладывая услышанное в голове. — Не могу представить, что ты могла навредить кому-то!

— А то! Я была той еще оторвой, — засмеялась Розамунд, она посмотрела на Алана, в глазах снова горело веселье. — Я лазила по деревьям в соседском саду и рвала яблоки. Я была ловкой гимнасткой, на зависть всем детям, и благодаря этому меня никогда не догоняли хозяева сада, и я могла прокормить своих сестер.

Алану оставалось только снова с восхищением вздохнуть, представляя, как Розамунд ловкой обезьянкой убегает от взбешенных соседей с яблоками в карманах. А девушка продолжала.

— В конце концов, мне надоела эта жизнь, и я решила сбежать. Родители не уделяли нам никакого внимания, я сначала заботилась о своих сестрах, а потом подумала: «Пантеон, почему я должна заботиться о них, если в нашей семье еще трое братьев?». Я наказала им заботиться о сестрах, а сама сказала, что найду работу. Теперь я в цирке, и все свое жалование направляю домой. Лилия, моя сестра, отчитывается мне каждый месяц. Деньги исправно тратятся на еду и одежду, а не на игры и алкоголь, как сначала я боялась. Но пускай не думают, что я буду обеспечивать их до конца жизни. Жасмин уже вышла замуж, Примула тоже не испытывает недостатка женихов. Мне, конечно, особо не на что тратить деньги, но все-таки, — Розамунд устало потянулась, — все-таки моя настоящая семья здесь.

Алан улыбнулся. Семья. Значит, Розамунд считает и его членом своей семьи.

— И что ты купишь для себя, когда появится такая возможность? — с интересом спросил Алан. Розамунд, недолго думая, ответила:

— Краски. Я очень люблю рисовать.

5.

Тем летом они остановились в живописном уголке в Гернсэте, где-то на севере страны. Тут были великолепные виды — горы, водопады. Цирк раскинул свои шатры недалеко от деревни и слева от леса. Недалеко был обрыв, откуда выходил замечательный вид на окружающую природу.

— Розамунд, может прогуляемся к обрыву? — как-то сказал Алан, подойдя к акробатке после тренировки. Его сердце наполнялось теплотой, когда он видел ее. Она стала уже совершенно взрослой девушкой, и он не мог отвести взгляда от ее красивой фигуры, скрытой под синим комбинезоном. Когда она смотрела на него, лицо Алана становилось красным, как закатное солнце. Молодой артист цирка понимал, что был влюблен в нее.

Но существовало одно «но». Она была старше Алана на три года. Она была словно из другой вселенной, недостижимой, как звезды. Пока он стоял на арене, она парила над зрителями, делая изумительные пируэты в воздухе. Ему никогда бы в жизни не хватило смелости сказать ей в глаза, что он влюблен.

Розамунд, в сравнении с ровесницами, с опозданием приняла тот факт, что является очень красивой девушкой и может вызывать трепет у сильной половины человечества. Почему она не понимала этого раньше, для Алана было загадкой. Факт оставался фактом — в семнадцать лет, когда многие девушки уже становятся женщинами, женами и мамами, она впервые поняла, что значат все эти завороженные взгляды в ее сторону.

И из всех этих взглядов она предпочла Маркуса.

Маркус в свои семнадцать официально считался самым красивым, при первом же появлении на сцене, юные зрительницы исходили от восторженных вздохов. Маркус обожал манипулировать ими, показывая опасные трюки. Казалось, что испуганные визги, доносившиеся из зрительного зала, хорошенько так тешат его самолюбие. Алан всегда пренебрежительно закатывал глаза. Какие могут быть опасности у Маркуса. Максимум надорвет себе спину. Хорошо бы!

И он бы не испытывал бы ничего к нему, кроме пренебрежения, если бы тем роковым летом Розамунд на вопрос Алана «может прогуляемся к обрыву», та не ответила, отводя взгляд:

— Нет,