Ключи к декабрю - Пол Андерсон

Перед красным светом ей пришлось остановиться, и молодой человек оказался рядом.

— Привет, — сказал он. — Какое на тебе шикарное платье!

— Спасибо.

— Я знаю отличный кинотеатр. Поехали сегодня?

— Но мы даже незнакомы! — сказала Арабелла.

— Меня зовут Гарри Четырехколесный. А тебя?

— Арабелла. Арабелла Радиатор… Но я вас не знаю…

— Это поправимо. Ну так как, идем?

— Я…

— Где ты живешь?

— Макадам-плейс, шестьсот одиннадцать, — ответила она не задумываясь.

— Я буду в восемь.

— Я…

В это время зажегся зеленый свет, и не успела Арабелла возразить, как молодой человек исчез. “В восемь, — думала она с замиранием сердца. — В восемь часов…”

Теперь она просто вынуждена купить это платье. Другого выхода не было. Молодой человек видел ее в такой великолепной модели, чт он подумает, если она будет в старом разболтанном рыдване, когда он заедет за ней? Она вернулась в салон, подписала бумаги и поехала домой.

Отец вытаращил на нее глаза из-за ветрового стекла своего трехцветного “кортеза”, когда она въехала в гараж и остановилась у обеденного стола.

— Ну, — сказал он, — наконец-то ты не выдержала и купила себе новое платье!

— Прекрасно! — сказала мама, которая была неравнодушна к кузовам типа “универсал” и почти никогда не меняла этого покроя. — А я уж думала, ты никогда не поймешь, что живешь в двадцать первом веке, а в двадцать первом веке надо уметь одеться так, чтобы тебя заметили.

— Я… мне только двадцать семь, — сказала Арабелла. — В моем возрасте многие девушки еще незамужем.

— Если они одеты кое-как, — съязвила мама.

— Никто из вас так и не сказал, нравится вам платье или нет, — заметила Арабелла.

— Мне очень нравится, — сказал папа.

— Кто-нибудь непременно тебя заметит, — сказала мама.

— Уже заметили.

— Ну! — обрадовалась мама.

— Наконец-то, — сказал папа.

— В восемь он заедет за мной.

— Ради бога не говори ему, что ты читаешь книжки, — сказала мама.

— Хорошо. Я… больше не читаю.

— И свои радикальные идеи тоже держи при себе, — сказал папа. — Насчет людей, которые одеваются в платья-автомобили, потому что стыдятся тела, которое им дал бог.

— Но, папа, ты же знаешь, что я давно так не говорю. С тех… с тех пор как…

С рождественской вечеринки, подумала она, с тех пор как мистер Карбюратор похлопал ее по заду и сказал, когда она его оттолкнула: “Ползи обратно в свою историю, ты, книжный червяк. Нечего тебе делать в нашем веке!”

— Очень давно не говорю, — неуверенно закончила она.

Гарри Четырехколесный появился ровно в восемь, и она поспешила ему навстречу. Они катили бок о бок, свернули на Асфальтовый бульвар и выехали из города. Ночь была чудесная, весна еще не совсем прогнала зиму, которая выкрасила переливающейся серебристой краской горбатый месяц и начистила до блеска мерцающие звезды.

Площадка перед экраном была полна, но они нашли два местечка позади, неподалеку от опушки, где рос кустарник. Они стояли рядом так близко, что их крылья почти соприкасались, и скоро она почувствовала, как рука Гарри сперва легла ей на колесо, а потом осторожно переместилась выше, на талию, как раз над раздвоенным турнюром. Она хотела было отъехать, но, вспомнив слова мистера Карбюратора, закусила губу и попыталась сосредоточиться на фильме.

В нем рассказывалось о бывшем фабриканте вермишели, который жил в гараже-пансионате. У него были две неблагодарные дочери. Он боготворил мостовую, по которой они ездили, и делал все, чтобы они купались в роскоши. Поэтому ему приходилось отказывать себе во всем, кроме самого необходимого. Он жил в самом бедном углу гаража, а одевался в подержанные автомобили, такую ветошь, что место им было только на свалке. Дочери его, напротив, жили в самых комфортабельных гаражах и одевались в самые дорогие автоплатья. В том же пансионате жил студент, будущий инженер по фамилии Растиньяк, и весь сюжет основывался на его попытках проникнуть в высшее общество и по коду дела приобрести состояние. Для начала он обманным путем выуживает у сестры деньги, чтобы экипировать себя новым кабриолетом моде ли “Вашингтон”, и через богатую кузину добивается приглашения на вечер, который устраивает дочь некоего торговца. Там он знакомится с одной из дочерей бывшего фабриканта вермишели и…

Несмотря на все свои старания, Арабелла никак не могла сосредоточиться. Рука Гарри Четырехколесного перекочевала с талии на фары и начала изучать их конфигурацию. Арабелла попыталась расслабить мышцы, но почувствовала, что вместо этого они напрягаются еще больше, и услышала свой сдавленный голос:

— Не надо, ну пожалуйста!

Рука Гарри опустилась.

— В таком случае после кино?

Это была лазейка, и она тотчас устремилась в нее.

— После кино, — согласилась она.

— Я знаю местечко на холмах.

— О’кэй, — услышала она свой испуганный голос.

Арабелла вздрогнула и поправила фары. Она тщетно пыталась следить за действием фильма. Мысли ее уплывали на холмы, и она старалась придумать хоть какой-нибудь предлог, любую отговорку, которая выручила бы ее. Но так ничего и не придумала, и, когда фильм закончился, она вслед за Гарри выехала с площадки и покатила рядом с ним по Асфальтовому бульвару. Когда он свернул на проселочную дорогу, Арабелла покорно последовала за ним.

На холмах, милях в семи от бульвара, дорога шла вдоль местной резервации нудистов. Сквозь изгородь между деревьями мелькали огни редких коттеджей. На дороге нудистов не было, но Арабеллу все равно передернуло. Когда-то она немного симпатизировала им, но после встречи с мистером Карбюратором она и думать не могла о них без отвращения. По ее мнению, Большой Джим обошелся с ними гораздо лучше, чем они того заслуживали. Затем она предположила, что у него свой расчет — в один прекрасный день некоторые из них раскаются и попросят прощения за свои грехи. Странно, однако, что никто из них до сих пор этого не сделал.

Гарри Четырехколесный молчал, но Арабелла чувствовала, что он тоже испытывает отвращение к нудистам, и, хотя она знала, что это происходит по другой причине, она вдруг подумала о нем с теплотой. Может быть, он совсем не такой наглый, каким показался вначале. Может быть, где-то в глубине души он тоже чувствует себя сбитым с толку нормами поведения, определяющими их существование, — нормами, которые при одних обстоятельствах значат одно, а при других — совсем другое. Может, он…

Миновав резервацию и проехав еще около мили, Гарри свернул на узкую дорогу, что вилась среди дубов и кленов, и выехал на лужайку. Она робко ехала следом и, когда он затормозил у большого дуба, остановилась рядом. И тут же пожалела об этом, почувствовав, как его рука дотронулась до ее колеса и снова стала неотступно подползать к фарам. На этот раз в голосе ее послышалась боль.

— Не надо!

— Что значит “не надо”? — сказал Гарри, и она почувствовала, как сильно он прижался к ней своим шасси, как его пальцы нашли и обхватили фары. Каким-то образом ей удалось выехать из его объятий и отыскать дорогу, которая привела их на поляну, но в следующее мгновение он был уже рядом и прижимал ее к канаве.

— Ну, пожалуйста! — закричала она, но он, не обращая на это внимания, придвигался все ближе. Крылья их соприкоснулись, и она инстинктивно рванулась в сторону. Переднее правое колесо ее потеряло опору, и она почувствовала, что опрокидывается. Шляпка-шлем слетела с головы, ударилась о камень и отскочила в кусты. Правое переднее крыло смялось от удара о дерево. Колеса Гарри бешено закрутились, и через минуту темнота поглотила красные точки его габаритных огней.

Древесные лягушки, кузнечики и сверчки выводили свою песню, а издалека, с Асфальтового бульвара, доносился шум оживленного движения. Слышался и еще один звук — рыдания Арабеллы. Но вот боль притупилась, и рыдания утихли.

Впрочем, Арабелла знала, что рана никогда не затянется до конца. Как и рана, нанесенная мистером Карбюратором. Девушка отыскала шляпку-шлем и выбралась на дорогу. На шляпке появилась вмятина, а бирюзовая блестящая поверхность ее была поцарапана. Маленькая слезинка скатилась по щеке Арабеллы, когда она надевала шлем.

Но шляпка-это еще полбеды. А помятое правое крыло? Что же делать? Она не может появиться утром на службе в таком растерзанном виде. Кто-нибудь обязательно донесет на нее Большому Джиму, и тот узнает, что все эти годы у нее был лишь один автомобиль и что она втайне пренебрегла его совершенно ясным указанием иметь по крайней мере два. А вдруг он отберет у нее права и сошлет в резервацию к нудистам? Она не думала, что незначительный поступок повлечет за собой такую строгую кару, но приходилось учитывать и это. При одной лишь мысли о подобных последствиях ее переполнило чувство стыда.