Роман Ким - Александр Куланов

На краю площади у самой балюстрады трупы лежали в несколько рядов…»

Чрезвычайно реалистична зарисовка бесплодного хождения главного героя по Токио: «Над площадью (императорского дворца. — А. К.) низко пролетели самолеты. Они сбросили листовки. Листовки медленно, как лепестки вишни, спускались на трупы. Я поднял одну… Она призывала всех верных слуг государя идти с оружием на гору Атаго — бороться до конца за честь и достоинство императорской хризантемы». Гора Атаго — едва ли не самое высокое место в центре старого Токио. Сегодня ее почти не видно из-за массовой застройки, да и рядом с ней самой выросли небоскребы, с верхних этажей которых вершина горы выглядит милой зеленой лужайкой у их подножия, но когда-то это была одна из высотных доминант Токио. На самом верху с начала XVII века существует храм Атаго-дзиндзя, откуда раньше пожарные наблюдали за деревянно-бумажным Эдо. В 1945 году здесь действительно можно было бы организовать показательное место для совершения массовых самоубийств — с японской точки зрения это было бы лучшим способом защитить честь и достоинство императорской хризантемы, «разбившись подобно яшме». Но героя — диверсанта и разведчика, настоящего головореза, полного решимости выпустить себе кишки, не пустил на гору Атаго пожилой полицейский, и в ответ: «Я вынул коробку сигарет и предложил ему. Он поклонился и взял сигарету.

— На дворцовой площади уже собираются зеваки, — сказал я. — Не хочется на глазах у всех… Здесь, на горе, было бы хорошо.

— В таком случае идите в парк Уэно, — посоветовал чиновник, — там около храма Канъэй никого нет. Только положите около себя визитную карточку или служебный пропуск и напишите адрес ваших родных. — Он снова почтительно поклонился».

С точки зрения нормального европейского читателя процитированный фрагмент выглядит абсурдно. Только что размахивавший мечом профессиональный убийца, разрубавший американских пленных наискось, от плеча до поясницы, чтобы достать и съесть еще теплую сырую печень врага (мы еще поговорим об этом), идет на гору Атаго, исполненный желания совершить самоубийство. Ему преграждает дорогу пожилой страж порядка, и офицер покорно останавливается, угощает охранника сигаретами и спокойно выслушивает рекомендации по поводу того, где сейчас лучше вспороть себе живот. Это не смог бы написать ни один американский или европейский автор, это — очень и очень по-японски.

Кстати, от Атаго до Уэно не меньше часа пешего хода. И хотя место это действительно отлично подходит для самоубийства (в 1868 году там вскрыли себе животы десятки мятежных самураев, что должно было вызывать у японского читателя дополнительные, недоступные русским, аллюзии), дойти до него по дотла сожженному разбомбленному городу, по пустырям, усеянным битой черепицей, разрушенным дорогам и провалившимся мостам было непросто. Ноги унесли героя Кима в сторону от Уэно и привели его в квартал Вакамия — к дому Осьминога. Теперь-то мы понимаем, что это самого автора ведут воспоминания и приводят к дому его детства и юности, дому, которого тоже нет: мятежные офицеры по ошибке забросали его гранатами. Старой, знакомой и родной Восточной столицы больше не существует.

«Токио выглядел именно так, как должна была выглядеть покоренная и обесчещенная столица. Всюду зияли выжженные пустыри, но на Гиндзе, в Асакуса, Синдзюку и Уэно жизнь кипела вовсю. Ярко раскрашенные бараки-кинотеатрики, кафе, дансинги, бары были переполнены. Одних кафе в Токио функционировало свыше двадцати тысяч. Большинство вывесок было выдержано в духе новой эры: “Кэпитал”, “Сентрал”, “Парадайз”, “Сван”, “Майами”, “Нью”, “Флорида” и так далее. Перед этими пестрыми бараками толпились размалеванные девицы-панпаны. Эту кличку им дали их главные клиенты — американские солдаты. Панпаны были одеты по последней европейской моде и носили высоко взбитую прическу, прозванную “атомной бомбой”. Впрочем, воспоминание об этой бомбе сохранилось не только в виде прически. Я встретил в метро женщину со следами ожогов и разноцветными полосами на лице. Мне сказали, что она из Хиросимы — ее так изукрасили лучи бомбы. Токио с его выжженными пустырями и кварталами пестрых бараков был похож на эту женщину из Хиросимы».

А вот еще один эпизод, свидетельствующий о глубоком знании автором обстановки в японской столице в то время: «Сидя в деревенском бесте, я целыми днями спал от скуки. После переезда в Токио я решил избавиться от этой привычки и начал принимать хиропон — патентованное бодрящее средство, вошедшее в моду после войны… Он стоил дешевле американских сигарет, продававшихся в “Тоёко” — магазине бывшего премьер-министра принца Хигасикуни».

Но проходит два года, и всё чудесным образом меняется. Скрывавшийся в горах от американской военной полиции герой повести возвращается в город: «Общежитие в Усигомэ стало неузнаваемым. У входа висела большая вывеска — на ней было написано по-английски “Манила-клуб” и нарисован щит с косой полосой и лошадиной головой в углу. А рядом с этой вывеской висела совсем маленькая — “Представительство компании по производству дрожжевых удобрений”».

Герой Кима садится в троллейбус на станции Ёцуя (это недалеко от Усигомэ), бесцельно бродит по Западной Гиндзе, попадает в переделку с американской военной полицией на рынке в Киссёдзи, «где собираются спекулянты со всех концов столицы», наконец, спускается «…вниз к Тамеикэ и… в сторону Хибия. Вскоре… появилось семиэтажное здание Общества взаимного страхования жизни — штаб американского главнокомандующего».

Это здание существует и сегодня, хотя и в несколько перестроенном виде. Расположено оно к северо-востоку от парка Хибия и выходит фасадом с массивными колоннами на угол императорского дворца. Хорошим ориентиром служит теперь роскошный отель «Пенинсула», построенный справа от бывшего штаба (если стоять спиной к дворцу) и через один дом от него. Несмотря на то, что здание надстроено и выровнено по общей многоэтажной линейке квартала Маруноути, спереди до сих пор выступает тот самый, вполне узнаваемый семиэтажный фасад, а внутри по-прежнему можно встретить командующего американскими оккупационными силами в Японии генерала Макартура, уже в виде бронзового бюста в небольшом музейчике. Входил ли в это здание человек в форме полковника Советской армии, «очень похожий» на Кима? В книге есть описание приема Макартуром японских разведчиков — подробное и точное.

«Нас подняли на шестой этаж. Мы прошли в аванзалу… Полковник сейчас же вошел в кабинет главнокомандующего, а генерал поздоровался с Кавабэ за руку и, отведя его в угол, стал разговаривать через переводчика Ириэ, — по-видимому, относительно процедуры представления… Мы вошли вслед за Кавабэ в огромный кабинет главнокомандующего и, пройдя его, вступили в следующую комнату — курительную Мака. Она тоже была огромной… я успел украдкой осмотреть всю комнату. Ее главным украшением были полки, уставленные всевозможными трубками, начиная с индейских, перевитых шнурами с кисточками, и китайских водяных трубок и кончая массивными фарфоровыми трубками, похожими на музыкальные инструменты, и длинными корейскими трубками с мундштуками из янтаря и слоновой кости…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});