Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров - Борис Камов

Голикова должно было нравственно поддерживать то обстоятельство, что ни одно обвинение против него не было доказано; ни одно его собственноручное показание не было опровергнуто или поставлено под сомнение.

Наступил день, когда Аркадию Петровичу объявили окончательное решение — итог коллективного расследования, в котором участвовали пять ведомств и десятки людей.

ГПУ по Енисейской губернии от дальнейших попыток возбуждения уголовного дела отказалось.

Прокуратура 5-й армии от возбуждения уголовного дела за отсутствием оснований тоже отказалась.

Штаб ЧОН Енисейской губернии закрыл собственное «дело № 301». Передавать в суд было нечего.

Голиков не был разжалован. Его даже не понизили в звании. Отстранение от должности начальника боерайона было сочтено достаточным наказанием за «упущения по службе». Что имелось в виду под упущением — осталось загадкой. Голиков продолжал числиться в резерве при штабе. Ожидалось, что он в скором времени получит новое назначение.

Теряла свою силу подписка о невыезде.

Дольше всех молчали партийные органы — Енисейский губком и местная комиссия партийного контроля. Оснований для возбуждения уголовного дела не нашли и здесь, но партчиновники обратили внимание, что Голиков не вел никакой документации, то есть нарушил формальные правила делопроизводства. Заявление Голикова, что у него не было постоянного пристанища, не было сейфа и ему негде было хранить совершенно секретную документацию, во внимание принято не было.

Губернский комитет РКП(б) настаивал на исключении из партии. Всегда более суровый комитет партийного контроля предложил ограничиться временным исключением — всего на два года. Это считалось дисциплинарной мерой вроде позднейшего «строгого выговора с занесением в учетную карточку». Голикову было 18 с половиной лет. Никто не сомневался: два года спустя он получит свой партбилет обратно.

Солоухин в своем «историческом романе» написал о приговоре: «Чоновец чоновцу глаз не выклюет».

Ловкая фраза, за исключением ерунды: Солоухин, по обыкновению, не знал, что судьбу Голикова решало не профсоюзное собрание ветеранов «чоновского движения», а пять грозных и самостоятельных ведомств. Ни одно из них не потерпело бы вмешательства в свои дела. Подтверждением тому служит конфликт губернского штаба ЧОН с губернским ГПУ. Время стерло устрашающую остроту этого противостояния.

Ни одно из пяти ведомств (при «обвинительном уклоне») не обнаружило в действиях Аркадия Петровича Голикова состава преступления.

Хакасские басни

Басня о партийном билете

О том, чем закончилось «дело № 274», в «Соленом озере» приведены две версии.

По самой первой, временно исключенный из партии Голиков остался решением недоволен. С просьбой об отмене обратился в Москву. Дело будто бы попало прямо в руки И. В. Сталину, который сказал:

— Мы-то его, может быть, простили бы. Но простят ли его хакасы?

Как известно, в 1922 году Сталин для широких масс был фигурой неизвестной, «партийным строительством», кадрами не занимался. Легенда возникла в куда более поздние времена. Скорее всего, недавно.

На самом деле Голиков никаких апелляций не подавал. Сначала потому, что ему было достаточно нескольких только что закончившихся разбирательств. Он был готов ждать, пока ему автоматически вернут партбилет.

А два года спустя, поселясь в Ленинграде, уволенный по болезни Голиков оказался человеком без жилья, без профессии, без средств к существованию, без перспектив. У него не было ничего, кроме рукописи книги «В дни поражений и побед», которую он еще только мечтал опубликовать.

Просить о восстановлении в рядах РКП(б), находясь в таком бедственном положении, Голиков счел для себя унизительным. И выбыл из партии навсегда.

Басня № 2. «А. П. Голикова приговорили к расстрелу!».

В «Соленом озере» Солоухин заявил: Сергей Михайлович Тотышев из Хакасского научно-исследовательского института языка, литературы и истории «уверял меня, что суд (в Красноярске. — Б. К.) был и что Голикова приговорили к расстрелу»…

В природе существует малоизученный «закон уподобления». Красивый человек ищет кампанию людей красивых. Пьяница ищет пьющих. Солоухин, человек малообразованный и ленивый, тянулся к людям малосведущим и, вдобавок, бездарным.

Сначала Владимира Алексеевича вполне устроил научный консультант в лице девятиклассницы Тани. Потом он выбрал себе официального научного консультанта для своей книги — профессора С. М. Тотышева.

НИИЯЛИ, где служил Тотышев, — это Абаканская академия наук. Здесь не занимаются решением проблем физики, математики или металлургии. Задача всего научного коллектива — исследование вопросов, связанных с культурой, историей, эволюцией хакасского народа.

Я дважды посещал институт, подолгу беседовал с рядом ведущих сотрудников. Это были интеллигентные, образованные, очень сведущие люди. Все — великолепные, увлеченные рассказчики. Благодаря им я не только многое о Хакасии узнал — я полюбил этот край.

Тем удивительнее, что в качестве своего главного помощника по истории Хакасии Солоухин избрал Тотышева. Не знаю, чем профессор занимался до встречи со знаменитым писателем. Но в такой сфере, как история Гражданской войны и соловьевщина, Тотышев оказался человеком патологически невежественным

Плохо зная историю Гражданской войны вообще, дав согласие консультировать книгу, которая должна была иметь общественный резонанс, профессор даже не потрудился заглянуть в архивы. Для этого не требовалось лететь на Камчатку или в Москву. Архивы находились в буквальном смысле под рукой.

Тотышев поставлял для «Соленого озера» настолько сомнительную информацию, что даже Солоухин окрестил подобного рода сведения «фольклором».

Как можно было заявить, что Голикова в 1922 году приговорили к расстрелу, если существует рассекреченное «дело № 274»? Из документов «дела № 274» видно: Аркадий Петрович не был даже задержан. Ни одного часа не провел в камере ГПУ или в другом месте заключения.

Заявление Тотышева содержало еще целый ряд нелепых подробностей. В частности, профессор давал объяснение, каким образом Голиков, приговоренный к смертной казни, остался жив: «Тухачевский… находясь в то время на высоте государственного положения, спас своего бывшего подчиненного, отозвав из Красноярска в Москву "для лечения"».

«И то, и другое правдоподобно, — комментировал безграмотный автор «Соленого озера» заявление еще более безграмотного научного консультанта, — ибо к тому времени всем стало ясно, что Голикова нужно лечить, что он не просто убийца (все чоновцы — убийцы), но что он — убийца-псих…»[141]

«Жизнь после смертного приговора», или Что было бы, если бы…

Проведем деловую игру. Согласимся на время с заявлением профессора Тотышева, будто Голикову был вынесен смертный приговор, и посмотрим, как могли бы развиваться дальнейшие события, окажись это утверждение правдой.

…Еще год назад Голикова расстреляли бы сразу после заседания суда. Но теперь, в 1922 году, осужденный имел право на апелляцию.

Голиков находился бы в особом помещении для смертником. Общение с внешним миром для него было бы наглухо закрыто. У него оставалось только право написать в Москву просьбу о помиловании или жалобу, что вынесенный приговор несправедлив. Больше ничего.

Голиков был бы лишен возможности позвонить по телефону в Москву. Связь тогда была ужасная. Да и к телефону его никто бы не подпустил. Голиков не мог отправить телеграмму. Не мог послать хотя бы еще одно письмо никому, включая родственников и того же Тухачевского.

Предположим, что возможность отправить письмо Тухачевскому по фантастическому стечению обстоятельств представилась бы. Куда писать? Голиков знал, что Тухачевский в августе 1921 года стал начальником Академии Генерального штаба. Но если бы даже Аркадий Петрович послал письмо в Москву, на Арбат, оно бы Тухачевского там не застало. Как раз летом 1922 года Михаил Николаевич получил новое назначение снова стал командующим Западным фронтом. Штаб — в Смоленске.

Но допустим, что письмо от приговоренного к смерти Голикова, которое поступило в академию, переслали бы в Смоленск.

Согласился бы Тухачевский заступиться за бывшего подчиненного, который находился за несколько тысяч верст, не выяснив, в чем дело? Тем более что речь шла об отмене смертного приговора?

Но допустим, что Тухачевский затребовал бы материалы.

Во-первых, не факт, что ему эти материалы послали бы. Они принадлежали, прежде всего, ГПУ. Значит, обращаться требовалось к Ф. Э. Дзержинскому. Какие у них были отношения, неизвестно. Упоминаний о контактах Тухачевского с Дзержинским нигде нет.