Город теней - Алексей Атеев

Постепенно невеста начала приходить в себя и уже более внимательно вглядывалась в лица гостей. И внезапно представилось: перед ней вовсе не человеческие лица, а грубо нарисованные маски, скрывающие зловещие личины. Бланка, не веря себе, присмотрелась повнимательнее. Точно, маски! Вон у того осанистого, лысого господина в смокинге маска чуть-чуть сдвинулась, и из-под нее топорщится клочок жесткого, как проволока, звериного меха. Нет! Не может быть! Это просто воображение разыгралось! Она взглянула в другое лицо. Рот важной дамы, когда она разговаривала, широко раскрывался наподобие рыбьего, и Бланка отчетливо различила торчащие из него желтоватые собачьи клыки. Почти в каждом лице или обличье виднелась какая-нибудь странность: кошачьи усы, громадный коготь, прорвавший лайковую перчатку, а то и волочащийся по полу длиннющий хвост. Куда она попала?! На собственную свадьбу или на сборище монстров?! А вдруг ей просто кажется? Но тогда и все вокруг, в том числе и она сама – иллюзия.

Обуреваемая смутными подозрениями, она отвлеклась от поисков нелепых деталей в облике гостей и принялась взглядом искать своего суженого. Однако тщетно. В круговерти лиц прыщавая физиономия и черные волосы Толика почему-то не замечались.

Внезапно музыка смолкла, гости прекратили болтать и замерли. Установилась относительная тишина, и в этой тишине вдруг раздался знакомый голос. Бланка узнала Толика. Словно невидимая рука выдернула ее из толпы, и Бланка очутилась перед сценой, в глубине которой сидело семеро музыкантов, а впереди стоял ее жених. Он держал речь.

– Дорогие гости! Вы сегодня собрались здесь, в моих покоях, чтобы почтить поистине знаменательное событие – мою женитьбу!

– Тринадцатую, – ехидно прошептал за спиной Бланки чей-то грубый бас.

– Женитьба – вещь отнюдь не ординарная, – продолжал вещать Толик.

– Еще бы! – прокомментировал все тот же бас.

– ...случается не столь уж часто, а посему позвольте вам представить мою избранницу, – Толик сделал картинный жест и указал на девушку. – Прошу любить и жаловать – Бланка Рамирес.

Публика зашевелилась. Смутный говор прошел по толпе гостей, раздались аплодисменты, вначале жиденькие, потом все сильнее и сильнее. Девушка стояла спиной к гостям, не зная, как реагировать на подобное проявление внимания.

– Повернись к ним, повернись!.. – услышала она шепот в ухо. – И сделай глубокий поклон!

– Моя нынешняя избранница происходит из древнего и благородного испанского рода, – тем временем рассказывал Толик. – Ее предок некогда побывал в здешних местах и даже привнес в наш с вами быт некие новые идеи и методики. Его опыт и знания в то время очень пригодились. К слову сказать, пользуемся мы ими и по сей день. Однако предки предками, а нынешнее время требует новых подходов. И в стране, и в мире происходят значительные изменения, и наша задача приспосабливаться к ним, так сказать, двигаться в едином... э-э... порыве.

– Ну, понес, – вновь услышала Бланка все тот же насмешливый шепот. – Сел на любимого конька!

– Его хлебом не корми, дай только речугу толкнуть, – поддакнули слева. – Всегда грехом словоблудия отличался.

Бланке стало стыдно за жениха. Публика-то, оказывается, не больно пресмыкается перед ним. Почти открыто иронизирует. А Толик продолжал вещать про мировой кризис, про консолидацию, про неправильно понятые демократические принципы. Гости начали довольно громко шушукаться. Наконец кто-то из задних рядов громко произнес:

– Кончай эту бодягу! Пора за стол, а то в кишках бурчит.

– Полегче, милок, – осадил наглеца Толик. – Не на шабаше, чать!

Однако, видно, прислушался к мнению масс, потому что прекратил толковать о высоких материях и пригласил всех на банкет. Толпа оживленно загомонила и повалила пировать.

Бланка сидела во главе длинного, как взлетная полоса, стола, рядом со своим суженым. Перед ней стоял пустой бокал, а на тарелке веджвудского фарфора лежал одинокий кусочек сыра. Кушать не хотелось, как и все время, проведенное в этом доме. Бланка затруднялась ответить, чем же она питалась в эти дни. Кажется, ела какие-то фрукты: не то яблоки, не то груши, а возможно, киви. Легкий вяжущий привкус до сих пор витал где-то на задворках рта. Вместо того чтобы есть самой, девушка наблюдала, как это делают гости. А они предавались пиршеству с подлинно животной страстью. Со всех сторон неслись чавканье, сопение, хлюпанье... Хруст костей перемежался с утробными звуками. Пирующие сбросили с себя хорошие манеры, точно тесную обувь. Они рвали руками и зубами сочащееся жиром мясо, а следом с жадностью глодали кисти винограда, даже не удосужившись оборвать ягоды. Пироги следовали за тортами, колбасу закусывали конфетами... Правда, подобным образом закусывали не все. Перед людьми в оранжевых тогах стояли деревянные плошки, содержимое которых выглядело несколько непривычно. Бланка пригляделась. Плошки были наполнены длинными, белыми червями, которые слабо шевелились. Время от времени один из оранжевых подцеплял червя пальцами, обмакивал его в какую-то жидкость черного цвета и отправлял в рот.

Бланку едва не вырвало. Превозмогая тошноту, она схватила первую попавшуюся под руку бутылку, поспешно наполнила бокал и разом выпила его. Тошнота отступила, а голова девушки вдруг наполнилась веселящим газом, и она принялась неудержимо хохотать. Но никто не обращал внимания на ее поведение. Публика продолжала обжираться. Официанты в бело-черных костюмах (девушка про себя назвала их «пингвинами») сновали вокруг стола, меняя блюда, подливая гостям напитки, меняя салфетки. Но вот что странно: к Бланке не приблизился ни один «пингвин» хотя бы для того, чтобы наполнить бокал.

Через несколько минут веселье так же неожиданно улетучилось, как и пришло. Девушке вдруг отчего-то стало так грустно, что несколько крупных, как горошины, слез скатилось в пустой бокал, который она продолжала держать в руке. Гости вокруг веселились от души, что выражалось в несметном пожирании снеди, а она все плакала, плакала... Скоро бокал наполнился до краев. Бланка подняла бокал на уровень глаз и взглянула сквозь него на гостей. Поистине ужасающее зрелище предстало перед ней. Вместо людей за столами расположились невообразимые чудовища. От неожиданности она чуть не выронила бокал из ладони, однако удержала, но несколько капель влаги упало на стол, и на этих местах образовались как будто небольшие дыры.

Из предосторожности Бланка поставила бокал и украдкой присмотрелась к дырам. Они оказались не больше булавочной головки, лишь одна была с копейку, но, странное дело, сквозь них били в окружающее пространство лучики солнечного света. Что бы это значило? Не могли же слезы действовать как кислота?!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});