Нравственный образ истории - Георгий Михайлов

Узнав о заговоре, Царь вызвал к себе князя Владимира и уличил его в измене. После их разговора наедине Старицкий отправился домой и там, скорее всего, принял яд. Джером Горсей, очевидец событий, пишет: «На другой день он скончался и был торжественно похоронен в Михайловском Соборе в Москве». Старицкий не был растерзан опричниками, как сочиняют переписчики Курбского, и у Горсея, отнюдь не питавшего любви к Иоанну, нет упоминания о «расправе» над родственниками князя Владимира. Горсей тоже сочинял небылицы, но ему, очевидно, такое в голову не пришло. Сына и двух дочерей Владимира Андреевича он едва ли не каждый день мог видеть здравствующими. Это в «мемуарах» немецких шпионов Таубе и Крузе вся семья Старицкого «подверглась истреблению». Ссылаясь на вымысел последних, Карамзин всё же из числа «жертв» исключает дочерей князя Владимира, хотя гибель двух сыновей его описывает красочно. На самом деле, у Старицкого был один сын, и ему Царь Иоанн вернул отцовский удел в 1573 году. В мае 1570 г. дочь Владимира Андреевича, Мария, вышла замуж за Ливонского герцога Магнуса (впоследствии короля). Когда же королева Мария Владимировна овдовела, Годунов, с помощью того же Горсея, выманил её из Ливонии и заточил в монастырь.

«Остаётся только сожалеть, - говорит В.Г.Манягин, - о том, что эти общеизвестные факты были "незнакомы" большинству исследователей». Надо бы здесь и слово «исследователи» взять в кавычки. Впрочем, с историков на самом деле спрос невелик. Многие фантазируют не злонамеренно, а просто за недостатком фактов. Вот, Валишевский, например, не знает, «был ли он [Старицкий] задушен, обезглавлен или отравлен ядом... свидетельства не согласуются». Зато о находке в Новгороде подлинного текста договора изменников с польским королём Валишевский сообщает утвердительно. На договоре стояли подписи архиепископа Пимена и других именитых новгородцев.

Заговор оказался раскрытым, и злодеев, безусловно, требовалось наказать. Но пока войско опричное не выступило из Москвы в направлении Новгорода, мы должны ещё вспомнить о церковных интригах, без которых наш рассказ о «Новгородском деле» будет не вполне понятным.

Митрополит Афанасий правил всего два года и понял, что крест святительский ему не по плечу. Он добровольно ушёл на покой в 1566 году. Басня Курбского о том, что на его место Царь хотел «назначить» архиепископа Германа Казанского, а когда тот не согласился, то Иоанн якобы велел «задушить» Святителя, не подтверждается ничем, кроме слов самого сочинителя её. Владыка Герман здравствовал у себя в Казани долгие годы, а на кафедру всея Руси Собор епископов поставил митрополита Филиппа (Колычева).

Новгородский архиепископ Пимен (второе лицо в заговоре после Старицкого) сам метил в митрополиты и, соответственно, хотел сместить Святителя Филиппа. Когда тот взошёл на кафедру, клевреты Пимена, епископы Пафнутий Суздальский и Филофей Рязанский, затеяли интригу. В их компанию вошёл новый царский духовник, Благовещенский протопоп Евстафий. В чём конкретно пытались обвинить митрополита, осталось неизвестным до наших дней. Однако можно не сомневаться, что замысел злодеев был двояким: во-первых, Филиппа выставляли «заговорщиком» против Государя; во-вторых, искали и выдумывали факты, порочащие его прошлую жизнь.

«Тактика интриги, - пишет митрополит Иоанн (Снычев), - была проста: лгать Царю про митрополита, а Святителю клеветать на Царя. При этом главным было не допустить, чтобы недоразумение разрешилось при личной встрече... Какое-то время казалось, что заговорщики потерпят неудачу. Царь отказался верить в злонамеренность Филиппа, потребовав доказательств, которых у них не было, и быть не могло». Тем не менее, найдя лжесвидетелей среди монахов Соловецких (ранее Филипп был там игуменом), которых принудили угрозами и ласками, злодеи в клобуках составили «церковный суд» на Святителя. Царь пытался защищать его, но не преодолел «соборного» мнения. Иоанн Грозный чтил решения Соборов и следовал принципу симфонии властей. Хотя на сей раз он мог бы в защиту правды использовать царскую власть, как некогда использовал его прадед, великий князь Василий Тёмный, избавивший Русь от унии с латинством (1441 г.). Но, видимо, он сам усомнился.

«Зная по опыту, - продолжает владыка Иоанн (Снычев), - что убедить Царя в политической неблагонадёжности Филиппа нельзя, заговорщики подготовили обвинения, касавшиеся жизни Святителя на Соловках, ещё в бытность его тамошним настоятелем, и это, похоже, сбило с толку Иоанна IV».

В день праздника Архистратига Михаила в 1568 году Святитель Филипп был сведён с митрополии и отправлен на «покой» в Московский монастырь Николы Старого. Затем враги добились удаления, а по сути - заточения его в Тверской Отрочь монастырь, подальше от столицы. Но и это не помогло Пимену сделаться митрополитом. Кафедру занял бывший Троицкий игумен Кирилл. Его свергнуть Пимен уже не успел. Ибо 1 сентября 1569 года умерла от загадочной скоротечной простуды Царица Мария Темгрюковна, а затем открылись связи московских изменников с новгородскими. План Старицкого рухнул, а сам он «исчез из поля зрения историков». Пимен же затаился в Новгороде.

Торжество злоумышленников окончилось. «В декабре 1569 года, - пишет митрополит Иоанн (Снычев), - Царь с опричной дружиной двинулся в Новгород для того, чтобы лично возглавить следствие по делу об измене и покровительстве местных властей еретикам - "жидовствующим"... В этих условиях опальный митрополит становился опаснейшим свидетелем. Его решили убрать и едва успели это сделать, так как Царь уже подходил к Твери. Он послал к Филиппу своего доверенного опричника Малюту Скуратова за святительским благословением на поход и, надо думать, за пояснениями, которые могли пролить свет на "Новгородское дело". Но Малюта уже не застал Святителя в живых. Он смог лишь отдать ему последний долг, присутствуя при погребении и тут же уехал с докладом к Царю».

Вину за убиение Святого Филиппа историки-либералы, конечно, взвалили на Малюту, как на «главного опричника», стало быть, и «палача». Схема клеветы простая, потому работает. Но если посмотреть на вещи непредвзято, то картина меняется. Пристав Стефан Кобылин, надзиравший за Пименовским узником так «небрежно», что вполне мог и убийцей оказаться, не был судим как убийца (вина его не доказана), и не был награждён, как если бы действовал, положим, «заодно с Малютой». Но коль скоро Малюта застал Святого мученика уже задушенным, то Кобылина как сторожа, конечно, наказали. Только наказали за «небрежение» к своим обязанностям и постригли в монахи. Когда же через 20 лет, уже при Годунове, началась дискредитация деяний Иоанновых, тогда вновь явились лжесвидетели Соловецкие, оклеветавшие митрополита Филиппа в 1568 г., и с ними пристав Кобылин. С их-то слов и составили «Житие» Священномученика. Разумеется, в «житии» оном и Малюта Скуратов, и Царь Иоанн представляются «сущими извергами», а заодно с ними и вся Опричнина.

Профессор А.В.Карташев пишет: «Житие, как заметил ещё Карамзин, страдает некоторыми... несообразностями и часто приводит буквальные речи Филиппа, которые, вероятно, сочинены самим автором, в чём и нельзя сомневаться, например, относительно речи Филиппа, убеждающей Царя не учреждать Опричнины, тогда как последняя учреждена ранее». Действительно, она была учреждена за два года до поставления Святого в митрополиты.

Удивляться здесь нечему. Вся огульная критика Грозного и опричников построена на лжи. Материалы следствия о «новгородской измене» пролежали в архивах до XIX в. и всерьёз никем не были востребованы. Но впоследствии исчезли: интерес к «делу» повысился, и документы, очевидно, уничтожили. Однако кое-что из архивных данных сохранилось. Например, то, что в дружине Иоанна IV, направлявшейся к Новгороду, насчитывалось 1500 человек: одна тысяча у Малюты в передовом отряде, остальные охраняли Царя. С таким войском Иоанн, конечно же, не мог и не собирался штурмовать новгородские стены. Он знал, что простой народ его любит и верен своему Государю, потому ворота города ему отворят. Так и случилось.

Знатных новгородцев (чьи подписи стояли под изменническим договором) и ряд монахов, уличённых в ереси жидовствующих, опричники арестовали. Около 100 человек казнили. Но это отнюдь не сотни и не десятки тысяч «повально истреблённых невинных горожан», как сочиняют недоброжелатели Грозного. Тот же архиепископ Пимен остался жив, хотя свободы закономерно лишился. Возглавляя крестный ход навстречу Государю, Пимен надеялся смягчить его гнев видом чудотворных икон, золочёных хоругвей и благолепием всей окружающей обстановки. Изменник ведал об отходчивости набожного Иоанна, но в этот раз просчитался. Едва увидев Пимена, Государь воскликнул: «Злочестивец! В руке твоей - не крест животворящий, но оружие убийственное, которое ты хочешь вонзить нам в сердце. Знаю умысел твой... Отселе ты уже не пастырь, а враг Церкви...»