Ленин. Вождь мировой революции (сборник) - Герберт Уэллс

В тот день у Ленина было запланировано два выступления. Первое прошло без происшествий. Затем он выступал перед рабочими на заводе Михельсона. После своей речи он задержался, чтобы ответить на вопросы рабочих, которые вышли вместе с ним. Когда он повернулся, чтобы сесть в машину, выбежала девушка, державшая в руках лист бумаги, якобы собираясь подать прощение. Ленин протянул руку, чтобы взять его, и в этот момент другая девушка, Фанни Каплан, выпустила в него три пули. В Ленина попали две. Он так и не поправился после раны в шее, куда попала одна из пуль.

Я прощаюсь с Лениным

Стоял конец апреля, началась оттепель, и в воздухе запахло весной. Я мечтал снова поехать в деревню, однако был словно булавкой приколот к столу, занятый работой в Интернациональном легионе в Москве. Германские армии оккупировали Украину, белые армии перегруппировывались на Кавказе, соблазняемые золотом союзников и обещаниями вступить в войну. Города голодали; ситуация в деревнях была еще более напряженной и острой. Проверенных большевиков, которые могли бы поехать туда, не хватало. На севере английские и французские силы находились в Мурманске и в Архангельске, настаивая на том, что они – единственные, кто охраняет припасы союзников, выступающих против немцев. Между тем центр опасности лежал далеко на востоке. Именно туда и направились мы с Кунцем, по дороге во Владивосток и потом домой.

Необходимость что-то делать на родине, предупредить об опасности интервенции, возобладала над всем прочим. Итак, я отказался от ежемесячно выплачиваемой мне суммы, эквивалентной пятидесяти рублям, месячного жалованья солдата Красной армии. Интернациональному легиону придется воевать дальше без меня и Кунца. Тем временем я пытался узнать, что думают другие по поводу того, куда подует ветер на этой земле.

Москва бурлила. Поезда шли, битком забитые беженцами, которые словно река втекали в город, из районов, занятых немцами. Другие выгружали бедных крестьян и красногвардейцев, которые объединенными силами забирались далеко на восток в поисках земли. Все поезда из Петрограда перевозили рабочих, уволившихся с заводов, работа на которых срывалась из-за саботажа управляющих или с фабрик, где рабочий контроль не мог решить проблемы с распределением или нехваткой материалов или где продукция выпускалась со скрипом, а потом и просто останавливался ее выпуск. Другие рабочие бросали заводы, чтобы вернуться в деревни, откуда они были родом, где они, по крайней мере, могли быть сыты, как они считали. Железные дороги раскалывались по швам, из-за всей этой массы народа, которая пришла в движение.

Россия продолжала истекать кровью, умирать и убивать. Бухарин, Радек и так называемые левые утратили желание вести священную войну против всех империалистов. Немцы отрезали громадный ломоть от развалившегося гиганта. В настоящее время Московия сократилась еще больше, по сравнению с той площадью, что у нее была 300 лет назад, поскольку Дальний Восток оказался под властью контрреволюции, а адмирал Колчак быстро присвоил титул Верховного правителя России.

* * *

Чарли Кунц и я выехали из Москвы примерно 24 апреля 1918 года. Мы с Кунцем сначала собирались ехать в Петроград, провести там один день и на следующий вечер, в восемь часов сесть на транссибирский экспресс, который отходил еженедельно с Николаевского вокзала.

Утром, в день нашего отъезда мы встретились с Лениным. Нам пришлось ждать, его секретарь сказала, что он очень занят. По мере того как шло время, нас все больше разбирало любопытство насчет того, кто мог так долго беседовать с премьером. Два посетителя, которые вышли из кабинета, оказались крестьянами, такими, как миллионы других, которых можно было встретить по всей России. Они были одеты в косматые овчинные тулупы; на одном были башмаки, сделанные из полосок коры (лапти), а на другом – высокие фетровые сапоги (валенки).

Ленин все еще улыбался, принимая нас. Очевидно, крестьяне привели его в такое добродушное настроение. Он попросил у нас прощения за то, что заставил ждать.

– У нас тут состоялся оживленный разговор по некоторым важным вопросам.

Он расхаживал по комнате, заложив руки за спину, невысокая крепкая фигура с сияющей лысой головой, которую Горький образно описал как череп Сократа. Он излучал благодушие. Крестьяне приехали из Тамбова; один был чрезвычайно проницательный старик, сказал Ленин, и другого тоже стоило выслушать. Вполне очевидно, что в то время ему нужно было обсудить множество вопросов с крестьянами.

В разговоре с нами Ленин переключался с английского на русский, а иногда на немецкий, откровенно рассказывая о серьезных проблемах с голодом и безработицей в городах. Голод всегда знала бедная Россия, но то, что сейчас происходило, когда в закромах богатых крестьян было много зерна, было невыносимо. Воспользовавшись своей излюбленной фразой, Ленин сказал, что «сама жизнь» заставит большевиков сейчас сделать то, что они должны были сделать раньше, во время революции, – организовать комитеты беднейших крестьян (комбеды). Начало было положено в январе, однако работе помешали критические события вокруг Брест-Литовска.

Теперь же, хладнокровно сказал он, инициатива пролетариата вынуждена проявиться сама собой. В результате появится больше «железных подразделений» рабочих, которые пойдут в деревни. Такие подразделения сражаются и побеждают добровольческие армии офицеров, старой царской армии; гораздо большее количество рабочего класса понадобится, чтобы подавить кулаков, и в процессе этого установления самодисциплины преодолеть собственные пороки.

Каковы были эти пороки? Рабочие не расстались с мелкобуржуазными настроениями, в результате чего они пытались захватить зерно или хлеб только для себя, но не для своих друзей. Революция не могла за одну ночь воспитать чистые души, жадностью отличалась не только буржуазия, скупердяи, припрятывавшие зерно, или мешочники. Для того чтобы ввести великий социалистический принцип: «Кто не работает, тот не ест», те, кто вводил его силой, – сам народ – должны проникнуться идеей о том, что надо работать на общество.

Потом Ленин одобрительно поглядел на нас и спросил, знаем ли мы что-нибудь о Сибири и готовы ли мы к нашему «долгому и тяжелому путешествию». На самом деле, он, казалось, очень заботился о нашей поездке, был взволнован почти так, как если бы сам отправлялся в Америку – и, несомненно, он с удовольствием поехал бы, если бы не был занят другими делами. Он повернулся к карте Сибири, чтобы показать нам, куда именно нам предстояло поехать, сказал, что завидует нам. Разумеется, мы были готовы к любым непредвиденным обстоятельствам, однако он предупреждал нас с беспристрастностью человека, который предлагает альтернативные пути для друга, отправляющегося на долгие каникулы; а в своем энтузиазме по поводу Сибири он больше напоминал агента бюро путешествий, предлагающего билет в самую дальнюю точку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});