Неповторимое. Том 1 - Валентин Иванович Варенников

и застрял.

Будучи очень добросовестным и точным (учитель по образованию), Василенко, конечно, не мог вернуться, не приняв всех необходимых мер для спасения людей. Таким образом, как в известной песне, «нас оставалось только трое»…

Как и условились, первыми рванули с наблюдательного пункта А.М. Воинков и его адъютант Н.И. Королев. Мы напряженно следили, как они, выписывая зигзаги, бежали, падали и вновь мчались к лесу. Когда эта пара была почти уже у цели, из нашего окопа выпрыгнули оставшиеся связисты командира полка и помчались по тому же маршруту. Но вдруг, как раз в это же время, появились немецкие бомбардировщики-штурмовики. Очевидно недовольное результатами своей атаки, немецкое командование решило еще раз обработать нашу оборону и вновь перейти в атаку. Судя по всему, от намерения столкнуть нас с плацдарма немцы не отказались. Командир полка майор А.М. Воинков был прав, говоря, что противник допустил принципиальный просчет, когда перешел в танковую атаку: вместо того чтобы нанести один мощный удар всеми танками сразу, он оставил часть машин на опушке леса, чтобы они поддержали своих огнем, и это, конечно, ослабило первую атаку и ее эффективность. Так рассуждал командир полка, и я с ним полностью был согласен. Фактически же многое нам было неизвестно.

Не исключено, что вторая часть танков и все САУ перейдут в наступление вместе с пехотой, а последняя, возможно, так и не организовывалась для атаки, поскольку понесла большие потери от нашего артиллерийского огня и особенно от удара «Катюш». Итак, авиация противника начала свой штурм. Небо почернело от вражеских самолетов. Стало ясно, что немецкое командование решило парализовать весь плацдарм: они массированно наносили удар за ударом по нашему первому эшелону и одновременно бомбили объекты в глубине позиций, вплоть до переправы через Вислу. Стервятники шли волна за волной. Между тем связисты командира полка, попавшие под бомбежку, еще и обстреливались каким-то орудием, скорее всего, из танка.

Пока им удавалось ускользнуть от поражения, мы решили бежать тоже. Однако едва первый мой связист высунулся из окопа, как сразу же на нашем бруствере разорвался снаряд. Солдат упал на дно окопа. Хорошо, что не ранило, но слегка контужен. Видно, противник засек наш окоп и постоянно следил за ним в прицел орудия. Стоит кому-то появиться – жди снаряда. Что делать? Выхода-то другого не было! Надо пружиной вскочить и бежать в разные стороны – авось кому-то и повезет. В этом случае оставалась хоть какая-то надежда на спасение. А если задержимся, то первая же атака противника станет нашей общей погибелью.

К счастью, телефонная связь еще работала. Я попросил, чтобы открыли неподвижный заградительный огонь по опушке, откуда палили из пушек танки противника. Я знал, что такой огонь подготовлен и уже применялся не раз, поэтому рассчитывал, что его мы увидим уже через несколько минут. Так и произошло: наши товарищи понимали, в каком мы положении. Связист отключил телефон, и мы приготовились к марш-броску. Поскольку тяжелее всех было радисту – его рация весила изрядно! – ему определили бежать слева – кратчайшим путем к посадке, ведущей к нашему лесу. Мне досталась середина, правый фланг – телефонисту. Мы выскакиваем из окопа – и врассыпную. Каждый по своему направлению, чтобы распылить внимание противника. Однако в это же время наши позиции накрыла очередная волна авиации противника. Так теперь на нас обрушились еще и бомбовые удары вражеских самолетов. Как выяснилось позже (после возвращения из госпиталя), нашим, так сказать, «счастьем» было то, что немецкие летчики, бомбя наш передний край, бросали не осколочные, а фугасные бомбы. Очевидно, опасались поразить свои войска.

Вот так наша тройка попала в кромешный ад. Вой снарядов, грохот взрывающихся бомб, свист пуль – все смешалось в одну грозную, тягучую какофонию. Черная земля, вывороченная при разрыве бомб, вздыбилась вверх, летела в черное от дыма и самолетов небо и тут же падала на поле, по которому мы бежали. Казалось, нашему пути к своим не будет конца. Наблюдавшие за нами командир полка и другие видели, как танк стрелял по бегущим. К сожалению, один из нас троих погиб сразу – это был телефонист. Я попал под разрыв бомбы, меня ранило, тяжело контузило и волной отбросило в заросший кустарником дорожный кювет. А третьему, то есть радисту, который был в самом сложном положении, повезло: без единой царапины добрался до своих. Что это? Везение? Случайность? Это, конечно, судьба. Для всех троих она обернулась своей гранью. Я хоть пострадал, но остался жив и, конечно, как и радист, благодарен судьбе. А телефонист сложил голову. Причем трагически – его всего изрешетило осколками танкового снаряда.

Судя по рассказам моих товарищей, дальше события разворачивались так. Командир полка отыскал моего ординарца В.И. Василенко, который вместе с другими вытаскивал раненых артиллеристов к нашему, теперь уже новому, переднему краю, и дал задание: живым или мертвым отыскать и доставить ему Варенникова. Выделил ему разведчика.

Меня же не просто забросило в кювет, но еще и изрядно завалило землей. Василий Иванович Василенко, мой спаситель, позже рассказывал, как он, чисто случайно отыскав мое бездыханное тело (был без сознания), вместе с разведчиком притащил меня ночью на плащ-накидке. После небольших мытарств доставили в медсанбат, где осмотрели врачи и вместе с еще одним тяжелым отвезли на телеге в эвакопункт, где нас без задержки загрузили в «кукурузник» – так мы называли универсальные самолетики-бипланы У-2, и отправили в армейский госпиталь, который располагался в польском городе Гарволине. Здесь меня уже привели в чувство и «распяли» – скверно было с левой ногой. Поэтому лежал почти месяц. Кости срослись, костная мозоль образовалась хорошая, а нога болела и была сильно отечная. В связи с этим меня отправили в Люблин уже во фронтовой госпиталь. Госпитальные периоды – тоже своего рода испытания. Они, на мой взгляд, в моральном отношении тяжелее, чем даже самый трудный бой. Там хоть все ясно – где противник, где наши, какие цели у сторон и т. д. Но главное – каждый день и каждый час новая, неповторимая обстановка. А в госпитале – стоны, крики, окровавленные бинты, запахи лекарств, выбившиеся из сил врачи и медсестры. Однако самое тяжелое – страдания изувеченных людей, многие из которых навсегда лишились надежды на нормальную человеческую жизнь. «Ну, куда я такой? Без ноги, избитый весь? Не просто инвалид, а калека… Что мне делать? Лучше б убило». Слушать такое горько, больно. И совсем становится невыносимо, когда из палаты уносят умерших от ран: все, кто может, встают, прощаясь и таким образом отдавая последние почести товарищу… А