Соборная площадь - Юрий Иванов-Милюхин

Она запьянела быстро. Стало ясно, что несмотря на цветущий вид, женщина давно превратилась в алкоголичку. Как ни старалась поддержать веселое выражение лица, глаза выдавали внутреннюю усталость. В приятном тембре появились жалобные ноты. А когда-то вместе с сестрой Людмилой они исполняли на два голоса песню: «За окном сентябрь провода качает, за окном с утра серый дождь стеной. Этим летом я встретилась с печалью, а любовь прошла стороной…». И печаль обеих казалась надуманной, потому что вокруг было полно молодых красивых офицеров, табунами бегавших за их длинными ногами и модными юбками, готовых на все, даже на немедленную роспись в ЗАГСе. Девочки симпатичные, стройные, длинноволосые, постоянно следящие за собой. Вина в военном городке днем с огнем не найдешь. Чистота, благородство в отношениях, на улицах идеальный порядок — окурка не валялось. Все ушло. Теперь самогонкой, дерьмовым пойлом хоть залейся. Грязь, мат, нищета, поломанные скамейки, осколки от бутылок. Даже возле штаба дивизии.

— Расформировали часть, сократили наших ясных соколов. Кто на гражданку подался, кого в горячие точки отправили. От прежней дивизии и полка не осталось, — как-то сгорбилась Светлана. — Потихоньку спиваемся. Работы нет, держимся за старые места как за соломинку. Зарплата мизерная. Не успела я обрести свое счастье, заторчала в ранге офицерской шлюхи. Надо было с Людмилой уехать, пока еще переводы оформляли. А теперь ракетные шахты почти все законсервированы. Третий пояс обороны Москвы, как таковой, перестал существовать. Помнишь, на пропусках разных животных штамповали? Кругом патрули, охрана. Сейчас ворота города открыты настежь, поперли скотники из ближних деревень, которых до этого в грязных резиновых сапогах к забору не подпускали. А мы привыкли к веселой светской жизни с глотком шампанского, сухого «Старый замок», гитарным переборам в офицерских салонах. Подкладываешься иногда под колхозника, куда деваться. Детей кормить как-то надо. Единственное, что урвала, квартиру большей площади. Хоть с бараком рассталась.

Мы выпили еще. Сходив в свою комнату, я принес пару шоколадок. Детям. Светлана засобиралась. Свернув из клочка газеты пробку, заткнула недопитую бутылку водки, сунула в карман висевшей в прихожей шубы.

— Проводишь? — обернулась ко мне.

— Конечно, это моя обязанность.

На пороге комнаты появилась мать, критическим взглядом окинула нас обоих:

— Светлана, прощу тебя, больше не наливай ему, — устало поморщилась она. — Еще завалится где, ищи потом. Или ночью начнет колобродить.

— Ни в коем случае, — незаметно подмигнув, заверила та. — Немного пройдемся и отправлю домой.

На улице потрескивал мороз. В Ростове в первых числах марта обычно появлялись лужи талой воды. Здесь высокие сугробы под лунными лучами отливали синевой, под ногами похрустывали заледеневшие гребешки. Было пустынно и холодно. Перекресток погрузился во мглу, лишь кое-где на широкой короткой улице, на столбах, светились лампочки. Взяв Светлану под руку, я вжался в ее теплую шубу. Осеннее пальто не задерживало тепла.

— Холодно у вас, — поежился я. — Глухо, как в танке. Я провожу тебя до дома.

— Хочешь посмотреть новую квартиру? — грустно усмехнулась она. — Вряд ли доставит удовольствие. Кстати, не желаешь послушать новость о своих братьях? Все равно расскажут.

— Какую?

— Славик переспал со мной. Я долго его избегала, но он достал. Тогда я сказала, что ты лучше, добрее, благороднее, что-ли. Больше он не приходил. Володя тоже добивался, приглашал работать в ларек. Я отказалась, семья, дети. А может, просто хотел поддержать. Не знаю.

Мы прошли всю улицу. Дальше возвышался забор воинской части с ярко освещенной проходной. Светлана свернула в сторону, к одному из четырехэтажных новых домов из белого кирпича. Замусоренный подъезд, заплеванные ступени. Квартира оказалась на первом этаже. Пошарив по карманам, Светлана чертыхнулась, толкнула плечом дверь. Она отворилась с долгим громким скрипом, словно едва держалась на петлях. Так и было на самом деле. Под потолком вспыхнула голая лампочка. В прихожей погром, оголенные провода по стенам, на кухне бардак. Но в единственной комнате за застекленной дверью чистота и порядок. Телевизор, ковер, кровать с покрывалом, на полу палас. Возле стены на тумбочке старенький магнитофон с разбросанными вокруг кассетами.

— Ты закрываться не думаешь? — оглядываясь вокруг, спросил я. Светлана успела сбросить шубу на стоящий рядом с кроватью стул.

— Замки поломаны, — равнодушно, как обычное дело, сообщила она. — Любовник, старший лейтенант, по пьянке вышиб ногой. Раздевайся, чего стоишь.

— А дети где?

— У матери. Я забухала, поругалась с ними, они уехали к ней. В домике за рекой, в сосновом бору живут, недалеко от знаменитого монастыря Оптина Пустынь. Ты, писатель, знаешь, почему реку назвали Жиздра?

— Слышал краем уха.

— Во времена Батыева нашествия по берегам ходили русские ратники. Дозорные. Жив? — кричали они через реку. Здрав — отвечали с другой стороны. А после побоища речушку через Коэельск назвали Другусна, Другу — сна, потому что на дне ее много погибших. Теперь-то иной раз и по-татарски обзывают — Тургуской. Проходи на кухню, допьем. Одной скучно. Мой постоянный на точке на неделю, дежурство. Ревнивый, скотина, сил нет.

— Ты так и спишь не закрываясь?

— А чего здесь брать! Телевизор не работает, ковер облысел, денег не нажила.

С опаской опустившись на жалобно скрипнувший стул, я отодвинул подальше по грязному столу закопченную сковороду. Ну что-же, коли судьба повернулась боком, уходить бесполезно, потому что начало положено еще до посещения этой квартиры. Не будь инцидента с уголовниками, она все равно подбросила бы какую пакость. От судьбы не убежишь. Бороться можешь сколько угодно, если есть здоровье и сила воли. Один хрен умрешь в назначенный срок от начертанного ею. Правда, один из фашистских главарей, крепко верящих в предсказания, когда цыганка нагадала, что он закончит жизненный путь на виселице, попытался увернуться от судьбы. Но все равно в девяностолетнем возрасте был удавлен в капитально охраняемой тюрьме. Пожить сумел. В застенках.

— Останься со мной, — попросила Светлана, когда бутылка опустела.

Качаясь, мы дотащились до кровати. Задравшаяся юбка обнажила темные прозрачные колготки с белыми трусиками под ними. Наверное, Светлана специально надела чистое нижнее белье, а может, до сих пор сказывается старая привычка. Несмотря на кружение в голове, вид его возбуждал. Слабыми пальцами женщина сама скользила по ширинке, пытаясь расстегнуть пуговицы.

— Я хочу тебя, — ловя мои губы, пьяно шептала она. — Хочу… хочу…

Стащив колготки с трусами с одной ноги, я расстегнул ремень на брюках. Разочарование не замедлило ждать. Казалось, до меня здесь уже побывал оставшийся нерасформированным полк. Весь. Даже курортная толстушка, минимум в два раза мощнее, представилась девочкой. Большая дыра между ног, прохладный колодец без дна и сруба. Сдвинув по прежнему полненькие ножки бывшей любовницы, подложив под круглую попку ладони, я попытался создать хоть какое-то трение. Немного получилось. Полные зовущие губы дорисовали эротическую картину. Минут через пятнадцать, изрядно вспотев, я все-таки сумел вытолкнуть семя. Приятного расслабления не наступило. Поцеловав меня в щеку, Светлана отвернулась к стене, решив, что доставила удовольствие. Через некоторое время послышалось тихое сонное сопение. Я долго лежал, вылупив глаза в темноту. Затем снял ее отяжелевшую руку со своей задницы и встал.

— Ты уходишь? — промямлила она.

— Да, мать волнуется. Как закрыть входную дверь?

— Прикрой и все.

— Могут ввалиться пьяные.

— Никто не войдет. Все равно…

Мороз на улице усилился. Пока добрался до дома, щеки задубели. Мать не спала. Открыв дверь, она вздохнула и направилась в свою комнату.

— Завтра воскресение, сынок, ты поможешь мне довезти товар до рынка? Володя обещал подвезти на своей машине, но вряд ли приедет. Дела, о матери вспоминает редко.

— Помогу.

— Тогда ложись спать. В шесть часов утра уже надо занимать место, иначе не пристроишься.

Показалось, едва успел коснуться щекой подушки, как снова услышал голос матери. Нагрузив две тележки ящиками с коробками, мы поволокли их на базар, который примкнул к одной из сторон огромного кладбища с древними крестами, памятниками и новыми железными пирамидками с пятиконечной звездой на вершине. Красных военных пирамидок было больше. Рынок уже шумел. Визжали поросята, мычали коровы, гоготали гуси, кудахтали куры, привезенные на продажу колхозниками из ближних деревень. Рядом пытались развернуться длинные рефрижераторы с Украины, с Белоруссии, нагруженные продовольствием и одеждой. Разложили свой товар челноки из заморских стран. Не Ростов, конечно, но выбор тоже богатый.