Танец маленьких искр. Антре. Том 1 - Иван Аккуратов

она посмотрела на Аллека, передавая ему этот вопрос. Затем на Бриту, которая как раз подошла к ним.

— Сегодня он проснулся слегка взволнованным, — произнесла Брита, и Элиза с ужасом поняла, что женщина выглядит крайне довольной всем случившимся. Интересно, она специально собиралась разбудить её в самый последний момент? Или её вполне устроило бы, если бы Аллек всё же получил один или два удара плетью? — Так что посетил тренировку, чтобы раздать указания. Кажется, всему виной стал меч, которым срубили одну из ваших Сейтай, вон там. А затем к нему пришли друзья из флота, и... В общем, я больше его не видела.

Элиза почувствовала, что её голова сейчас просто взорвётся. Боги, она ожидала, что хотя бы это утро пройдёт иначе. Пройдёт нормально. И, проклятый Персиваль, ведь это он должен был везти Аллека в порт!

— Хорошо, Брита, — процедила Элиза, не дожидаясь, пока служанка сочтёт необходимым рассказать что-то ещё. — С Персивалем я разберусь позже. А ты... — Она посмотрела на сына. — Если здесь ты уже закончил, немедленно одевайся и помоги загрузить твои вещи в экипаж. Нам пора ехать.

И, развернувшись, в громогласной тишине Элиза отправилась искать свои туфли.

Глава 14. День перемен. Часть 2

В экипаже они ехали молча. Колёса громко стучали, отдаваясь головной болью. А город вокруг стремительно оживал. Жители украшали улицы, вешали гирлянды на балкончики и питьевые фонтаны. На карнизах появлялись вырезанные из дерева и раскрашенные игрушки. Бешено крутились флюгеры из нержавеющей стали с позолотой. Вдоль дорог вырастали разноцветные тенты палаток, где улыбчивые торговцы спешили разложить сувениры и сладости. Да и сами горожане будто бы стали ярче, веселее и начали улыбаться.

Наверное, только с улыбкой можно встречать такой праздник. Празднование выхода Иль’Пхора из безопасности облачного пушистого одеяла. Празднование Спуска, а вместе с тем и начала кровопролитной войны, которая совсем скоро вновь изуродует лица людей скорбью, стараясь забрать у них самое дорогое.

Долгое, как будто бы бесконечное, время, раз за разом наступающее после затишья лета.

Она смотрела на сына, почти не обращая внимание на убранство города. Жадно впитывая в себя этот момент. Думая — а она не могла об этом не думать, как не старалась, — а что если это их последние минуты вместе. Последние минуты, которые они проведут в тишине. Думая о том, как именно завезти разговор, как вместить в него всё, что ей хотелось сказать, и не находя даже единого слова.

— Отец был вчера чем-то расстроен? — спросил неожиданно Аллек и обернулся от окна, и она едва не расплакалась просто от того, что слышит его голос. Он посмотрел на неё своими добрыми, полными тепла глазами. Будто догадался, что её гнетёт. Или и сам переживал не меньше.

Боги, как же часто она забывала, что Аллек, как бы не старался перенять все повадки отца, был совершенно на него не похожим.

— Да, дорогой, — ответила она. — На службе случилось кое-что плохое, и он никак не мог перестать об этом думать.

— Служба на флоте — сложная вещь, — глубокомысленно изрёк Аллек. — Даже не представляю, как тяжело отцу раз за разом так надолго покидать дом.

— Он... — Элиза слегка задумалась, ища нужное определение. — Он — сильный.

— Это точно, — согласился Аллек. — Что бы ни было впереди, отец со всем справиться, разве нет?

Элиза прикусила губу, не найдясь с ответом. В словах сына крылась правда, которую ей не хотелось признавать. Персиваль действительно был сильным человеком — одно из качеств, которым она в нём восхищалась. Но даже несмотря на это, сейчас он казался ей разбитым. Словно получил тяжёлый, невыносимый удар судьбы. Рану, которая потрясла его и подкосила. Рану, которую она могла бы помочь ему зализать, вместо того, чтобы на него злиться.

Вместо того чтобы самой отдаляться от него. Но... Всё не могло вечно крутиться вокруг Персиваля, вокруг войны. Ведь ей порой тоже требовалась поддержка, на которую Персивалю никогда не хватало сил. Требовалась опора, которой прямо сейчас он не мог для неё стать. А значит, ей было необходимо найти что-то другое — спасти себя, прежде чем пытаться спасать других.

Экипаж вдруг дёрнулся и замер, сбив её с мыслей. Кучер спрыгнул с повозки, открыл скрипящую дверцу и выпустил её и Аллека на бурлящую шумом и суетой площадь. Поток людей подхватил их, взявшихся за руку, понёс вперёд — к серому, с ржавыми прожилками, небу. К парапетам причала. К кораблю, который вот-вот собирался забрать у неё сына.

Она крепче сжала его руку, прикусила губу, будто шла на плаху. Но шаги неумолимо приближали её к цели. Пока наконец они не замерли между трёх небольших групп людей, ожидающих начала посадки.

Корабль пропел низкую тошнотворную ноту, и люди медленно потекли в сторону трапа, огибая Элизу с Аллеком, норовя утащить за собой, отобрав даже эти последние мгновения.

— Мама, я... — начал Аллек, вновь глядя прямо на неё. Он стоял ровно и уверенно, словно и не тревожимый потоком людей. — Я рад, что ты поехала со мной сегодня.

Элиза с удивлением захлопала ресницами, стараясь расшифровать слова, будто они были на незнакомом языке.

— Не потому, что отец не смог, — пояснил Аллек. — Я люблю его и хотел бы услышать несколько наставлений перед полётом, но...

Он не договорил, отведя взгляд. И Элиза осознала, что всё время — даже в этом коротком пути в порт — она думала лишь о своей боли. Зациклилась на ней, совершенно забыв о чувствах сына.

— Тебе страшно, — догадалась она.

— Ну... — он смущённо засмеялся. — Самую малость. Я знаю, что в переезде нет ничего смертельного — в конце концов, в порту меня встретят Фил и Ричард. Но... я никогда не покидал дом так надолго. Вдруг я растеряюсь в нужный момент. Одно дело тренироваться у нас на заднем дворе и совсем другое...

Без слов она обняла сына. Прижала к груди и уткнулась в волосы. Они пахли теплом и домом. Странно. Только теперь она вдруг поняла, что у дома есть особенный запах.

С корабля донёсся второй гудок. Ещё настойчивее и громче первого. Будь он проклят.

Сын слегка отстранился, косясь в сторону тех, кто первыми спешил по трапу.

— Я боюсь разочаровать тебя и отца, — серьёзно сказал Аллек.

— Ты никогда