Стальные сны. Серебряный клин - Глен Кук

Чем дальше мы ехали, тем больше просохший окончательно Ворон становился похож на настоящего Ворона.

Не на того Грая, каким он был, когда мы впервые встретились. А на повидавшего виды головореза, крутого, отчаянного и смертоносного, как чума. Думаю, ему и в голову не приходило напиться с тех пор, как он решил, что у него есть дела поважнее.

Каждое утро, перед тем как тронуться в путь, и каждый вечер, после того как мы разбивали лагерь, мы тренировались в стрельбе. Пока он был еще слаб, мне не удавалось уломать его ни на что другое. Когда же Ворон начал приходить в себя, он быстро дал мне сто очков вперед во всем. Кроме швыряния камней и ходьбы на скорость.

Его бедро все никак не заживало.

Он никогда не останавливался ни на постоялых дворах, ни в деревнях. Думаю, избегал соблазна.

Если кто захочет меня удивить какой-нибудь небылицей, а сам ни разу не видел Башни в Чарах, зря будет стараться. Вряд ли где еще найдется вторая такая громадина. Сто пятьдесят футов в высоту и насквозь черная, как сердце сутенера. Никогда раньше не видал ничего подобного и вряд ли когда увижу.

Мы не стали подходить к ней слишком близко. Ворон сказал, что нет смысла привлекать внимание этих людей. Что верно, то верно. Там находилось сердце Империи, дом Госпожи, где когда-то обитали древние сущности, именуемые Десять Взятых.

Мы отъехали на несколько миль. Мне удалось поспать, пока Ворон шнырял вокруг, пытаясь что-нибудь выяснить. Отдохнуть после многих сотен миль, проведенных в седле, было настоящим счастьем.

Он возник, как призрак, со стороны заката, окрасившего горизонт багровыми огнями ада.

— В Башне их нет, — сказал он, усевшись напротив. — Они останавливались здесь на пару недель, а потом снова двинулись на юг. С ними ушла Она.

Я чуть не взвыл. За годы службы чего только не было, и все же я никогда не распускал нюни. Но эта гонка меня доконала. Нормальному человеку такое не под силу.

— Мы скоро нагоним их, Кейс. Если они проваландаются в Опале столько же, сколько и здесь, мы их там достанем. — Ворон одарил меня насквозь фальшивой улыбкой. — Ты ведь мечтал увидеть мир.

— Но не весь же сразу и за одну неделю, — буркнул я. — Я рассчитывал наслаждаться его красотами не спеша.

— Если мы не догоним их и не заставим повернуть назад, навстречу беде, этот мир может провалиться в преисподнюю. Со всеми красотами вместе.

— Тогда хотя бы поищи своих детей. Пока мы будем в Опале, — сдался я.

Мне хотелось увидеть море. Всю жизнь мечтал. С тех самых пор, как забредший в наши края странник рассказывал детишкам вроде меня всякие байки. Про самоцветные города, про море Мук. И так далее. После этого, копая картошку и выдергивая сорняки, я всю дорогу думал о море. В мечтах я представлял себя матросом на палубе, посреди бескрайних волн… А позже собирался стать капитаном.

Много я тогда понимал.

Мне и теперь хотелось увидеть море. Но куда больше я хотел увидеть Ворона загладившим старые грехи, примирившимся со своими детьми и с самим собой.

Он как-то странно посмотрел на меня. Мои последние слова остались без ответа.

По пути мы не забывали пополнять запасы оружия и накопили приличный арсенал. Почти под самыми стенами Опала подвернулся случай пустить его в дело. На пользу нам это не пошло. Из городских ворот вихрем вылетела громадная старинная чугунная карета и помчалась по дороге прямо на нас. Лошади неслись так, словно только что наглотались огня. Никогда ничего похожего не видел.

— Карета Госпожи, — сказал Ворон, выхватил лук и натянул тетиву. — Остановим ее!

— Остановим? Карету Госпожи? Да ты рехнулся! У тебя, верно, гнездовье вместо мозгов. — Я тоже схватил свой лук.

Ворон поднял руку, приказывая им остановиться. Мы старались выглядеть получше. Огой, где стоишь! Кошелек или жизнь! И всякое такое. Старались изо всех сил.

Карета даже не замедлила хода. Казалось, кучер нас просто не заметил. Я вверх тормашками полетел в придорожную канаву, на фут заполненную жидкой грязью. А когда поднялся, увидел, что Ворон закончил свой полет в кустах ежевики на другой стороне дороги.

— Ублюдки! Высокомерные недоноски! — истошно орал он оттуда вслед карете.

— А как же, — подтвердил я, — Ну прямо никакого уважения к парочке честных грабителей с большой дороги.

Ворон посмотрел на меня и расхохотался. Я посмотрел на него и сделал то же самое. Отсмеявшись, он слегка озадаченно сказал:

— А ведь в карете никого не было.

— Когда ты успел заметить?

— Успел. Похоже, я знаю, в чем дело. Надо спешить. Лови свою лошадь.

Свою-то я поймал быстро. Она была слишком глупа и не попыталась отомстить мне за прошлые обиды. Но лошадь Ворона долго играла с ним в пятнашки, оглядываясь через плечо. Черта лысого я тебе дамся, скотина, было написано на ее морде. Игра затянулась. Наконец я прекратил это безобразие, подкравшись к зверюге с другой стороны.

Мы ухлопали на эти маневры добрых полчаса.

А когда добрались до порта, оказалось, что большой черный корабль вышел в пролив как раз примерно полчаса назад. Я было подумал, что Ворон пустит своего мерина на корм рыбам. Тут же. Но он всего-навсего спешился, подошел к краю пристани и долго глядел вслед кораблю. Когда же грузчики начали ворчать, что мы путаемся у них под ногами, он просто разок глянул на них. Тем самым взглядом, от которого душа уходит в пятки. Те тут же испарились.

Значит, к нему вернулась вся его прежняя сила. Ведь парни здесь, в порту, были не из робких.

Черный корабль растаял в туманной морской дымке. Ворон вздрогнул, мысленно возвращаясь к шуму и сутолоке провонявшего рыбой порта.

— Наверно, придется продать лошадей, а потом найти корабль, который пойдет в Берилл, — сказал он.

— Осади назад, парень. Пошевели мозгами. Может, хватит? Или ты готов гнаться за ними хоть на край света? Оглянись вокруг. Это Опал. Сколько тебя знаю, столько слышу разговоры о том, что ты должен вернуться в Опал и найти своих детей. Ну, так протри глаза. Мы уже здесь. Давай искать.

Этот парень был моим другом. Но он вечно искал приключений на свою задницу. Он был Граем до того, как стать Вороном. И он был Вороном до того, как стать Граем. А до того, как его первый раз назвали Вороном, он был кем-то еще. Из благородных, наверно. И у него были дети в Опале. Двойняшки. Он бросил их, когда присоединился к Костоправу и той шайке, которая направлялась на север, чтобы сражаться в Форсберге.

Он просто оставил их на произвол судьбы. Но с тех пор терзал сам себя, поскольку не знал, что с Ними случилось. Все-таки он был их отцом. По мне, так сейчас было самое время разобраться со всеми этими делами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});