Правила Святой Православной Церкви с толкованиями - Епископ Никодим Милош

На другом месте мы имели случай показать, как понимал Лев великий слова Спасителя, сказанные Петру, когда он исповедал Его Сыном Божиим [978]. Из той же самой беседы, которую мы там разобрали, мы могли бы привести и много других месте о первенстве Петра, напр., когда Лев подчеркивает первенство посвящения Петра, привязывающего его ко Христу, или когда упоминает о власти вязать и решать, данной Петру, которую власть он находит и у всякого епископа, проникнутого правдивостью Петра, т. е. который решает дела так, как если бы то сам Петр учинил; хотя иначе в этой беседе, в виду ее панегирического характера, есть и многое такое, что свидетельствуешь о священном увлечении Льва в отношении к Петру, но что только увлечением и должно назваться, по сравнению с общим учением его об этом. В письме своем к Максиму антиохийскому Лев ставит выше всех кафедру антиохийскую, так как Петром основана; свою же считает во всем подобною ей, и собственно считает ее старше своей [979]. Впрочем, мы увидим ниже, что на преемство свое на кафедре Петра в Риме Лев смотрите совсем иначе, чем позднее римские папы в IX веке.

Проникнутый верой в свою верховную власть, как первого епископа христианского мира и епископа одной из апостольских кафедр, Лев считает своим призванием быть хранителем правил, и как таковой, оставаясь верным принципу, высказанному еще в III веке римским епископом Стефаном в его распре с Киприаном о перекрещивании еретиков, «что не следует вводить никакие новшества в то, что передано» [980], он высказывает, что «никакими новшествами не должны быть изменяемы или насильственно умаляемы привилегии церквей, установленные правилами св. отцев и утвержденные определениями св. Никейского собора» [981], а посему свидетельствует, что его апостольская кафедра никогда не одобрит того, что не согласно с их (никейских-то отцев!) правилами и постановлениями [982], и с этой точки зрения заявляет, что он не может согласиться с требованиями 28 правила халкидонского собора.

Сколь благородною должна почитаться такая священная преданность Льва соборным установлениям; но, с другой стороны, надо сожалеть, что такой святитель, каким был Лев великий, мог настолько увлечься, по крайней мере на первых порах, духом противления, что даже некоторые из западных ученых должны были заподозрить его в зависти к константинопольскому престолу [983]. Впрочем, все это противление Льва вызвано было преходящими обстоятельствами и продолжалось весьма не долго, так как мы далее увидим, как он обо всем этом совершенно иначе судит.

Льву в недостаточной мере было известно иерархическое положение церкви на востоке, равно неизвестна ему была и деятельность халкидонского собора. О первом мы заключаем из его писем, касающихся нашего правила [984]. О деятельности же халкидонского собора он осведомлен был неверно Лукентием, который, проникнутый злобой к восточным, старался вселить тот же дух и в благородное сердце Льва, и если в этом не успел в той мере, в какой хотел, все же успел представить отцев халкидонского собора не менее, как «нарушителями» закона, и побудить римского святителя выразить свое негодование, по поводу постановления собора о константинопольском епископе, императору и императрице, а также Анатолию константинопольскому, отцам собора и другим. А что он неверно был осведомлен об этом деле, свидетельствует содержание его писем.

Как только вернулся в Рим Лукентий и сообщил по своему о случившемся, Лев, не ожидая точных данных о деле, написал четыре письма в один и тот же день (22 мая 452 г.): Маркиану, царице Пульхерии, Анатолию и епископу Юлиану, своему представителю в Константинополе. В первых трех письмах просто-напросто он нападаете на Анатолия, выдвигая его честолюбие (ambitio), которое только и могло якобы дать повод к изданию этого правила; далее утверждает, что лишь апостольские кафедры должны пользоваться первенством, что Анатолий должен довольствоваться тем, что он епископ столицы, что никейский собор установил порядок между первопрестольными епископами и что им установленный порядок не должен нарушаться, и другой собор не может изменять его, что он не знает никакого правила II Вселенского собора, на которое собор ссылается, что отцы, повидимому, принуждены были согласиться на такое постановление, что Анатолий виноват, дозволивши себе противиться доводам его легатов и т. д. Четвертое письмо совсем иного содержания и оно разрешает всю загадку резкости тона писем Льва. Оно адресовано папскому представителю Юлиану и заключает в себе укор ему за то, что он не поддержал Лукентия, а рекомендовал ему даже согласиться с определением собора [985].

В Константинополе все эти письма Льва произвели самое неприятное впечатление по своей необычайности и новизне. Да кто же лучше мог знать нужды восточной церкви, как не члены халкидонского собора, которые все, кроме папских легатов, были восточными епископами? Кроме того, разве западные лучше могли знать мысль отцев Никейского (восточного) собора, руководившую ими при издании своих правил, нежели восточные? Далее, не показали ли западные, что не знают никейских правил, ибо смешивали их с правилами сердикского собора, а если и знали их, то в фальсифицированном виде, что доказал один из легатов, прочитавший из какого-то своего сборника 6 правило Никейского собора? При этом, на каком основании один епископ поместной церкви восставал против решения вселенского собора, раз и преимущества его церкви установлены не кем-либо иным, как собором же? За такую необычайность писем, Константинополь должен был бы ответить Льву тоном, какой его письма заслуживали. Однако, он этого не сделал по основаниям, которые мы уже приводили, а ответил самым миролюбивым тоном, уверяя святителя, что неверно был осведомлен о деяниях собора и что дела совсем иначе обстоят, чем ему представлены. Когда ответ из Константинополя был получен, Лев стал, надо полагать, обо всем иначе думать; тогда он обратил большее внимание на донесения своего специального легата, Юлиана. Живя в Константинополе и имея случай собственными глазами ознакомиться с настоящим положением дел на востоке, Юлиан во всяком случае мог сообщить Льву более точные сведения, нежели Лукентий, который с восточными делами только тогда ознакомился, и, как мы уже знаем, не был чужд пристрастия. Кроме того, Юлиан пользовался большим доверием у Льва, что можно заключить из одного из его писем, в котором рекомендует его особенно императору и императрице [986]; а потому донесения Юлиана, хотя на время и могли быть оставлены Львом без внимания, однако не надолго, тем менее теперь, когда из Константинополя получился совсем иной ответ, чем какого он ожидал.

Вследствие этого, Лев обратился в следующем году с письмом к Юлиану, требуя выслать ему все протоколы халкидонского собора в точном латинском переводе, так как протоколы, полученные им, не были вполне вразумительны и давали место многим недоумениям [987]. Очевидно, святителю хотелось во всем самому разобраться и проверить сообщенное ему Лукентием и лишь тогда произнести свой окончательный приговор. Это было в начале марта 453 г., когда Лев решился на такой шаг; однако, немного спустя, он иначе поступает, что объясняется снова дурным влиянием на него Лукентия. Не дожидаясь на письмо свое ответа Юлиана, имевшего доставить ему подлинные протоколы собора, Лев снова посылает несколько писем на восток, сначала отцам халкидонского собора, а затем Максиму антиохийскому, подтверждая прежнее свое суждение о нашем правиле и осуждая «амбицию» Анатолия [988].

Ниже мы увидим, как Лев в своем письме Анатолию от марта 458 года обо всем иначе судит; теперь же бросим беглый взгляд на доводы, которые Лев приводите в своих письмах.

Лев защищает принцип, по которому лишь епископы апостольских кафедр, т. е. церквей, основанных апостолами, имеют право на первенство, остальные же, какое бы значение их город ни имел, должны довольствоваться местом после них. Здесь Лев несправедливо рассуждает. Не апостольское происхождение какой-либо церкви служило основанием для первенства одной церкви перед другою, а всегда политическое значение известного места. Разительнейшим доказательством этого служат сами апостолы, которые не искали незнатных в политическом отношении месте, чтобы основывать епископские кафедры, а всегда важные в этом отношении места, политические центры, между которыми Рим, конечно, как главное место запада, Александрию как главное место Египта, Антиохию как главное место Сирии и др. Петр, напр., по свидетельству Деяний Апостольских, проповедовал в Лидде, в Иоппии, в Кесарии, во многих местах Понта, Каппадокии, Вифинии, Асии, Галатии и др., и все-таки эти церкви, основанные Петром, имевшие своих епископов и даже митрополитов, не получили особенных привилегий, несмотря на то, что были и старше других, Петром основанных, а таковые привилегии получили лишь главные политические центры. (Также и Андрей, и Павел и др. апостолы). Такими своими действиями апостолы дали пример, как должны впоследствии поступать их преемники. Если бы Константинополь в апостольское время имел в политическом отношении такое значение, какое приобрел после Константина, апостолы во всяком случае не обошли бы его, а, по всей вероятности, Петр и Павел первые основали бы там кафедру, как в центре, из которого легче было бы распространять христианство, и лишь потом заботились бы о других центрах. Константинополь во всяком случае пользовался бы приматом, который достался, так как не было Константинополя, Риму, как столице императора. Подражая апостолам, апостольские преемники, когда Константинополь стал столицей, сделали то, что сделали бы на их месте и апостолы. Не повторяя здесь того, что мы сказали на другом месте по этому вопросу, обращаем лишь внимание на то, что определение, сделанное антиохийским собором, по которому церковное деление областей должно совпадать с делением политическим, усвоено было и западною церковью и там этим принципом руководствовались во все века. Приводить примеры излишне, ибо их слишком много. Достаточно взглянуть на кафедры архиепископов, примасов и патриархов не на востоке, а именно на западе, и на места, в которых они находятся, и сравнить их с местами, в которых апостолы без всякого сомнения проповедовали и церкви основывали, и на низкие в иерархическом отношении степени, занимаемые этими местами и их предстоятелями, чтобы убедиться, что и западная церковь в своей практике следовала тому же принципу, который Лев вынужден был в данный моменте отрицать в теории [989]. Кроме того, и 17 правило этого собора категорически требует, чтобы политическое значение какого-либо места имело значение и в церковных делах. А упомянутое правило не только не вызвало протеста со стороны легатов Льва, а напротив, на него ссылается, о чем была уже речь в толковании 9 правила этого собора, Николай I, доказывая впрочем то, что восточные не сочли нужным даже опровергать [990].