«Если», 2006 № 1 - Журнал «Если»

После неплохих, но все же явно не «прорывных» романов середины 1980-х — «Против бесконечности», «Артефакт», «Сердце кометы» (в соавторстве с Дэвидом Брином) — Бенфорд снова удивил мир научной фантастики своей новой трилогией. Но на сей раз романы, составившие цикл о Галактическом Центре — «Великая небесная река» (1987), «Приливы света» (1989) и «Плывя в сияющую вечность» (1995), — скорее, напоминали творчество других классиков жанра, например, Станислава Лема. Как и польский фантаст-философ, Бенфорд замахнулся на масштабную сагу о путях эволюции (с обеими приставками — «био» и «техно») во Вселенной. Вдобавок к биологической жизни и цивилизации «механосозданий» автор вводит еще и третью силу — киборгов, которые, используя особые «космические струны», опутывают ими, как сетью, звезды, выкачивая из них необходимую энергию. Тут уже не профессор-физик берет слово, а философ-космист, последователь Пьера Тейяра де Шардена и Вернадского. А из коллег-фантастов можно добавить Стэплдона и раннего Кларка[24]…

«Все это началось еще в 1969 году, — вспоминает Бенфорд. — Причем первым толчком была не идея, а, скорее, образ — английский астронавт Найджел Уолмсли, предельно ироничный и совсем не вписывавшийся в научный истеблишмент. Фактически, я списал своего героя с человека, которого хорошо знал — с английского писателя и критика Кингсли Эмиса. Потом вокруг персонажа «закрутилась» вся эта идея насчет возможного присутствия в нашей Галактике самых разнообразных цивилизаций, в том числе прошедших механическую, а не органическую эволюцию. Разумеется, когда-то предков этих разумных машин создали существа органические. Но, если говорить честно, у механических созданий, снабженных интеллектом и способных к автоэволюции, шансов пережить своих создателей куда больше. На галактических просторах эти «разумные машины» чувствуют себя вполне комфортно, как дома, поскольку на планетах и в космическом пространстве есть все, что им необходимо для поддержания жизнедеятельности: «сырые» полезные ископаемые (в частности, металлы), энергия… Меня интересовали не столько эти «венцы механического творения», сколько конфликт между нашим восприятием машин и восприятием самих себя. Отношение людей к творениям своих рук и мозгов всегда отличалось понятной двойственностью. Да, нас окружают многие игрушки цивилизации, значительно упростившие и обогатившие повседневную жизнь; но сколько было и других, поставивших эту жизнь на грань полного уничтожения…»

Некоторые критики поспешили прилепить к трилогии Бенфорда броский ярлычок «интеллектуальная космическая опера», но самого автора это никоим образом не шокирует: смотря что понимать под «космической оперой». Масштабы? Верно, в них себя Бенфорд не ограничивал — да и не получится это, если ведешь речь о Вселенной и эволюции разумной жизни в ней: «Мы очень, очень незначительные, едва различимые актеры на той гигантской сцене, которая называется Вселенной. И одной из практических задач, которые по силам, пожалуй, только научным фантастам, является как раз показ нас самих в реальном масштабе пространства и времени. Демонстрация того, что мы вовсе не «пупы Вселенной» и, скорее всего, даже не венцы творения. В этой Вселенной мы, вероятно, почти невидимы. Поэтому для высокоразвитой «машинной» расы люди — это не что иное, как неведомо откуда взявшиеся «насекомые», «мошки», если и вызывающие эмоции, то преимущественно неприятные и брезгливые! Словно крысы, скребущиеся за стенкой… Как к осознанию этой удручающей перспективы отнесутся те, кто по старинке продолжает мнить себя венцами творения, мучило меня, будто неразрешимая головоломка. Я провел немало времени, размышляя над тем, каким образом, с одной стороны, обрисовать конфликт, волнующий меня как писателя; а с другой — что сделать, чтобы при этом не потерять читателя».

Писатель Бенфорд с грустью соглашается: да, эти книги «светлыми» не назовешь. А ученый Бенфорд настаивает: он воспитан в той вере, что нужно стараться воспринимать мир таким, каков он есть — по крайней мере, каким мы его знаем. А не таким, каким хотели бы его видеть. «Что касается задач чисто писательских, то нарисовать образы людей, продолжающих нести свое бремя даже перед лицом удручающей правды, — кто из уважающих себя писателей пройдет мимо такого вызова! Хотя самым трудным оказалось другое: как донести эту драму до читателя — не на уровне высокой, отвлеченной философии, а на индивидуально-человеческом? Может быть, именно в этом разошлись наши пути с «космической оперой» в ее традиционном исполнении. Последняя часто скатывается к грандиозным, монументальным вагнеровским ариям, а мне хотелось чего-то менее масштабного — более камерного, преходящего, человечного…»

Последние полтора десятилетия Грегори Бенфорд продолжал активно писать свою научную фантастику, но его романы вызывали скорее споры, чем безудержный восторг. Он отдал дань всеобщему поветрию — «продолжению» классиков в романах «После прихода ночи» и «Страхи Академии», изданном и в России. Пытался развить успех «Панорамы времен» в трех новых романах о близком будущем — «Косм», «Марсианские гонки» и «Пожирательница». Собирал с Мартином Гринбергом оригинальные антологии на тему альтернативной истории. Опубликовал немало ярких, запоминающихся рассказов. Но повторение его невероятного успеха — еще впереди.

Поводы к оптимизму имеются — в отличие от многих коллег по литературному цеху писатель не поддался на известные соблазны книжного рынка. Не стал шлепать бестселлеры (хотя в совершенстве овладел этим ремеслом), не впал в столь привычный в научной фантастике «сериальный грех».

Хорошо, что он не спешит окончательно порвать с наукой. Ученый в душе — оказывается, это неплохое, вполне эффективное противоядие от указанной выше заразы, которая унесла не один десяток талантливых, мыслящих авторов. Истинный ученый — как, впрочем, и истинный НАУЧНЫЙ фантаст — никогда не променяет острую, смелую, нетривиальную мысль на банальности и примитивные стереотипы, без которых трудно рассчитывать на бестселлер. Чудесные исключения, конечно, случались, но на то они и исключения, чтобы подтверждать правило.

О том, что Бенфорд по-прежнему ясно и нетривиально мыслит — пусть порой и провоцируя аудиторию на резкие эмоциональные контраргументы, — свидетельствует его недавнее интервью. Я долго думал, давать ли нижеприведенную длинную цитату «на десерт» к юбилейной статье — готов держать пари, что эти строчки вызовут агрессивное неприятие у многих читателей. Особенно тех, кто считает себя патриотами, а всех тех, кто понимает патриотизм по-своему, — агентами влияния известно каких вражин…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});