Задание Империи - Олег Измеров

— Не совсем, но суть ясна. Жирные коты поделили власть.

— Можно сказать и так. В этих условиях слон и осел — ну, республиканцы и демократы, — не могли быть партиями, стоящими на каких-то твердых, приципиальных позициях. Там нет твердой партийной дисциплины, как хотел большевик Ленин. Это конфедерации разных групп со своими интересами. А раз партия — не совсем партия, если она не отстаивает интересы определенного социального слоя, то нет и демократии, как договора разных слоев. Есть видимость демократии, за которой стоят внутрение игры одной и той же олигархии. Говоря словами Босса, обе партии хотят содрать шкуру с простого человека, но расходятся в вопросе, как лучше его для этого подвесить на крюк — верх или вниз головой.

— Вот как? А я, честно говоря, думал, что это со… большевистская пропаганда.

"К чему же, интересно, она клонит?"

— Надеюсь, вы не считаете Даллеса коммунистом? Так вот, Лонг впервые создал настоящую партию, с жесткой внутренней дисциплиной. Однажды он приказал выкрасть своего соратника, который саботировал его линию, и посадил его на неделю на необитаемый остров.

— И как на это посмотрел закон?

— А как надо смотреть на предателей, готовых продать интересы страны и народа? Что с ними делать, когда они, получив власть, торгуют страной направо и налево? По крайней мере, так Босс сам объяснял это поступок. В России не пробовали так делать?

— В России это невозможно.

— Но почему?

— Тогда все острова скоро будут обитаемы.

— Поэтому в России в таких случаях обвиняют в заговоре и отправляют на каторгу или на виселицу?

— Вам хорошо рассуждать — на вашей территории не было мировой войны. А то может быть, тоже островов не хватило.

— Может быть. Не спорю. Америке повезло. В любом случае мы только тогда можем выбирать из партий, когда партии представляют собой нечто определенное. Поэтому народ отверг слона и осла и проголосовал за быка. Бык — это эмблема партии Босса.

— Партия, которая быкует? — усмехнулся Виктор.

— Ну, эмблему посоветовали из ассоциации с биржей. Знаете, "быки" и "медведи"?

— Что-то представляю.

— Вначале хотели сделать эмблемой медведя.

Виктор чуть не поперхнулся пивом. Вот это был бы превед!

— Что это с вами?

— Ну это… бык он как-то американистее. Типа родео и прочее.

— Босс тоже так сказал. Поэтому его и зовут Главрыбой.

— Кем?

С Главрыбой у Виктора твердо ассоциировалось нечто булгаковское.

— Ну, как это точнее перевести… Кингфиш, король-рыба, царь-рыба… В общем, есть мелкая рыбешка, есть крупная и есть главная, главрыба, если следовать новой русской привычке сокращать слова. Сев в президентское кресло, Главрыба уволил из госаппарата почти всех служащих и набрал новых… А вы еще не передумали идти на пляж? Жара уже спадает.

— Ничуть. Обновим новые плавки.

— Кстати, купальные костюмы можно не покупать, а брать напрокат прямо на пляже.

— Белье напрокат? Знаете, это как-то…

— Оно выстирано и выглажено. Вы же пользуетесь в гостинице постельным бельем? Его тоже стирают и гладят.

— Ну, все-таки… Не знаю, как-то это не совсем.

— Слушайте, я наверное, начинаю хмелеть… У меня такое впечатление, что вы, Виктор, родились и выросли в богатой семье. В которой можно не думать о том, что завтра можно остаться без службы, без крыши над головой, без гроша в кармане, без теплой одежды, без всего. Тогда привыкают к таким мелочам, например, покупают себе купальное белье, не думая, что будет завтра, снимая апартаменты, обставляют своей мебелью… Это не критика, просто разница ментальности. Или, может, ваши детство и юность прошли в очень богатой стране. Может быть, когда каждый из нас здесь получит по четыре тысячи долларов, здесь все будут думать точно так же.

"Блин, наш СССР, оказывается, был богатой страной, а мы этого не знали и не ценили."

…Обсыхая в полотняном шезлонге и слушая, как океанские волны разбиваются об американский континет, Виктор пытался представить себя где-нибудь в Евпатории, но получалось плохо. Во-первых, прибой был повыше, грохотал, как в шторм, и воздух сильнее насыщен океанскими брызгами и соленой пылью, а во-вторых, пахло здесь немного не так. Купаться, как оказалось, можно было только в присутствии рядом мистера Сэлинджера, а Джейн бегала окунуться лишь тогда, когда они выходили из воды; вещи, в итоге, все время находились под присмотром. Спасателей, кстати, и на деревянных вышках, и на катерах на этом пляже хватало. Короче, появилась возможность спокойно подумать под транслируемый местной радиосетью фокстрот "Когда я готовлю завтрак для моего любимого".

Картина получалась, как говорили во времена Горбачева, пестрая. В голове Виктора сложились сразу два образа Хью Лонга, которого он должен был склонить, как помнит читатель, к созданию атомной бомбы. Первый Хью Лонг выглядел провинциальным бунтарем, бросившим вызов богатой элите, чтобы создать в Америке средний слой, среднего зажиточного американца. Второй Хью Лонг смотрелся циничным демагогом, спекулировавшим на мечтах американцев, беспринципным политическим карьеристом и полуграмотным самодуром. Как это все сочеталось в одном человеке, можно было только догадываться. А может, эта двойственность есть всенепременное качество каждого здешнего политика?

Плюс к тому было непонятно, кто же за Лонгом стоит. Кто стоит за этим гигантским переделом накопленных в стране денег, сосредоточенных в руках кучки семей. Население — это, конечно, опора, это, конечно, активисты и голоса, но листовки, эфирное время, те же поездки по стране — на это нужно конкретное бабло. Средний класс тут пока хилый. Значит, в Лонга вложились богатые. Кто и зачем, вернее, подо что?

— Сейчас везде негры, — раздался громкий голос где-то позади и справа. Здесь на пляже говорят громко, видимо, из-за океанского прибоя. — Этот южанин привел с Юга целые полчища негров и женщин, и они выживают нас! Зачем наши предки освободили Юг?

— Разумеется! — донесся ответ. — Эти квоты! Эти феминистки, которым место на кухне! Феминизм — это от машин. Когда женщина готовила у очага, он не думала о политике. Мясокомбинаты, автоматические кафетерии, рефрижераторы — все это портит америанское общество.

— И негры — от машин. Машина чистит обувь за монету, лифт ходит без лифтера, а на Юге машина собирает сама хлопок! Неграм стало нечего делать!

"Ну вот и расизм тут вполне открыто, а заодно и сексизм", подумал Виктор, "вот почему они теперь за политкорректность-то взялись! Это у них не достижение, политкореектность, а результат пороков общества."

Он повернул голову и увидел то, что можно было бы назвать кучкой местных пикейных жилетов — пятеро дедуль с бронзовым загаром. "Интересно, а тут они могут свободно звездеть на весь пляж то, что не совпадает с политикой Главрыбы?"

— А что, в США можно открыто призывать к расовой дискриминации? — спросил Виктор у Дика — белая купальная шапочка Джейн выскакивала на мгновения между волн.

— Это ест димокраси, — ответил Сэлинджер. — Димокраси в Америка ест традиций. Шеф может спалит любой служащий, это значат уволит, за чего-нибуд или за ничего. Но ест традиций. Шеф должен поздоровается с маленкий служащий, кто делает ничтожный работа, шеф должен говорил "Хелло, Билл", "Хелло, Мери". И служащий отвечал просто "Хелло, Джеймс", не говорил "сэр", просто "Джеймс". Служащий думает, он и шеф одинаковый рыба. Для говорит есть традиций тоже. Каждый думал, он ест то же как сенатор или президент. Конечно, он не ест сенатор, он должен только думает, он как раз это самое. Европа иметь традиций дворянство и поклонство. Америка иметь традиций все равны. Слово ест свобода.

"Интересная мысль. Значит, дело не в самой демократии, а в том, чтобы все внешне было по традициям общения? Типа ты можешь меня не уважать, но выпить со мной обязан, так что ли? Чтобы было панибратство, как у первых переселенцев, типа свои парни, просто чтобы не замечать, что жизнь не совсем такая, как кажется? В СССР рабочие тоже не были полными хозяевами заводов, но эту веру надо было поддерживать, потому что они, то-есть мы, лучше работали, и, в конечном счете для себя же и лучше делали? Потому что такие же, как мы, строили нам дома, мы им давали технику или возили щебенку на самосвалах, создавали лекарства… ну, номенклатура что-то прихватывала, но кто видел общество без имущего класса? И здесь демократия — это просто во что-то надо верить? Подождите, а как же наши перестройка, гласность, демократия? Это что, янки тоже просто свои обычаи нам подарили? Это для нас все равно что дать американцам бригады комтруда, праздник Первомая и комсомольские ударные стройки? Или переходящее Красное Знамя?

— Скажите, Дик, а что бы вы делали, если бы за хорошие успехи государство вас премировало звездно-полосатым знаменем? Ну, премию дали и еще знамя? Стар эд страйпс флэг?