Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света. - Иван Шевцов

Дожидаясь утра, Емельян спокойно обдумывал план своих дальнейших действий. Он предлагал самому себе то один, то другой вариант и тут же отклонял их, как неудовлетворительные. Наконец остановился на одном: он показался ему самым подходящим, хотя и самым смелым и рискованным. Это был дерзкий до крайности план. Решиться на него мог только человек, обладающий легендарной храбростью, выдержкой и силой воли, человек, любовь которого оказалась сильнее смерти.

Глебов дважды виделся со штурмбанфюрером Кристианом Хофером, он бывал в его апартаментах, хорошо запомнил расположение и обстановку в его кабинете. Он знал, что Женя находится в гестапо и сам Хофер допрашивает ее. В этом не могло быть никаких сомнений. Глебов несколько раз воспроизвел в своей памяти план освобождения Жени. Он, офицер военно-воздушных сил, идет к штурмбанфюреру по очень важному делу. Он просит принять его безотлагательно. Он заходит в кабинет Хофера и представляется. Хофер сразу не узнает в молодом авиационном лейтенанте со смешными усиками безусого управляющего имением Курта Леммера. Если Хофер окажется не один в кабинете, Глебов прозрачно намекнет, что разговор будет иметь сугубо доверительный характер. Третьему придется удалиться. Когда они останутся вдвоем с Хофером, Емельян выхватывает пистолет и приказывает штурмбанфюреру:

"Если тебе дорога твоя жизнь, наберись благоразумия и делай все, что я потребую. Не вздумай хитрить: три первые пули при любых обстоятельствах я успею влепить в тебя. Четвертая пуля - моя. Понял? Прикажи сейчас же привести сюда девушку, которая убила провокатора Льва Шаповалова".

Потом Емельян прикажет Жене как можно быстрей уходить из города, исчезнуть. Сам он останется с Хофером в кабинете. Они будут беседовать тет-а-тет, может, час, а может, больше. Потом Хофер вызовет свою машину, вместе с Емельяном они выйдут из помещения гестапо, вместе сядут в машину - Хофер рядом с шофером, Емельян сзади - и поедут по шоссе до ближайшего леса. Там они расстанутся.

Таков план Глебова - дерзкий и красивый. Емельян понимал, что на деле может случиться все иначе. Быть может, Хофер, освободив Женю, не согласится уходить из своего кабинета или, выходя, как-нибудь даст понять охране и адъютанту, что идет он под дулом пистолета, спрятанного в кармане мнимого лейтенанта. И тогда - конец. Произойдет короткая, стремительная, но жестокая схватка. Каких-нибудь два-три выстрела оборвут две-три жизни. Одной из них непременно будет жизнь Емельяна Глебова. Если не от фашистской, то от своей собственной пули погибнет он, но живым не дастся в руки фашистов. Ни за что. Он готов умереть. Смерть не пугает его, нет. Он умрет ради жизни человека, дороже которого для него нет никого на свете. Ради жизни своей жены и друга, первой большой любви. Она должна жить. У них будет ребенок. Его, Емельяна, ребенок, который должен жить!.. Как остался жить маленький Емельян Глебов, когда отец его был сражен злодейской пулей врагов Советской власти. "А ведь отцу-то тогда было всего двадцать два года, почти мне ровесник, - вдруг вспомнил Емельян и сам удивился такому неожиданному совпадению. - Я не помнил, не знал своего отца, и мой сын не увидит меня. Но это будет мой сын, мое будущее. Он должен жить".

Он был убежден, что его план - единственно надежный вариант спасти Женю. И поскольку он был единственным, Емельян верил в успех его осуществления и всякие "а вдруг", "но" и прочие отвлекавшие и расхолаживающие сомнения решительно отметал. Вера в успех овладела им непреклонно. Он вспомнил где-то вычитанную фразу, что побеждает тот, кто твердо решил победить. Его решение победить было твердым.

Перед восходом солнца ветер приутих, рассеялись по всему небосводу и улеглись усталые облака, небо казалось высоким и спокойным, угомонились верхушки сосен, набросавшие за ночь к ногам Емельяна усохшей хвои и прошлогодних шишек. С рассветом по шоссе все чаще стали ходить автомашины, гул моторов казался заспанным и каким-то безалаберным.

Емельян огляделся. Действительно, он сидел на старой, заброшенной могиле, крест которой, наверно, давно сгнил. Почувствовал себя неловко, поднялся и медленно побрел мимо холмиков и могил за железными оградами, мимо гранитных плит и мраморных ваз. Это было кладбище старого города. Читал надпись на сизой глади гранита: "Здесь покоится прах достопочтенного гражданина купца второй гильдии Полушкина Евдокима Пименова. Скончался 10 ноября 1901 года, 78 лет от роду". Плита тяжелая, у изголовья массивный крест тоже из полированного гранита. А рядом могилка совсем маленькая, в железной ограде, к которой прикреплена дощечка белого мрамора с подписью бронзой. Бронзу смыли дожди и ветры, и только одну фразу можно было прочесть: "…Спи, наша пташенька…" Кресты, кресты. Добротные дубовые и хилые березовые, железные и мраморные. И здесь люди не были равными: бедные и богатые узнавались сразу. Деревянных крестов было больше. "И здесь, как среди живых, - субординация", - с горечью подумал Глебов и направился к обелиску из бетона. На верху обелиска торчал металлический штырь, - очевидно, на нем крепилась кем-то сбитая пятиконечная звезда. Глебов всмотрелся в фотографию, вмонтированную в обелиск, под которой была надпись: "Заврайзо тов. Тихонов А. А. Род. в 1886 г. Убит кулачеством в 1930 г.".

Вспомнилось кладбище в Микитовичах, могила отца - без ограды и без надписи на деревянном кресте. Подумал: "А где похоронили мать?.. Когда-нибудь я поставлю им железную ограду и посажу кругом сирень и вишню… А где будет моя могила?"

Гнетущие, тяжелые мысли наполняли душу. Он встрепенулся, точно очнувшись: "Зачем я здесь? Пришел искать для себя место?.. Ну нет! Мы еще поборемся". Он посмотрел на часы - без пяти минут девять. Пожалуй, пора идти в город. Отсюда до особняка, в котором размещались гестапо и абвер, минут двадцать ходу. Острый взгляд Емельяна отыскал в кирпичной стене ворота. Направился туда, к выходу. И вдруг заметил новый крест, скромный, неброский. Он был в стороне, совсем не по пути к выходу, но что-то подсознательное, очень сильное, как магнит, потянуло Емельяна к этому белому кресту. И он не смог противиться странной, непонятной силе, завернул. На свежей могиле сочным пятном алел скромный букетик густо скрепленных росой астр. Никаких надписей на кресте не было. "Кто этот безыменный, нашедший здесь свой вечный покой? - подумал было Емельян. - А может… Женя?.." Он поежился - то ли от этой неожиданной мысли, то ли от прохлады мглистого утра, а может, от того и другого, - стряхнул с себя тяжесть дум и торопливо зашагал к выходу. Вышел из ворот и спокойно, с задумчиво-независимым видом пошел по шоссе. Навстречу мчались машины, он не обращал на них внимания, устало отвечал на приветствия солдат, с достоинством отдавал честь старшим. А через четверть часа уже совсем спокойно чувствовал себя на центральной улице города, где было много военных разных родов войск - офицеров и рядовых, - и на него никто не обращал внимания.

Несмотря на бессонную ночь, Емельян не чувствовал усталости, и сон отступил под напором нервного напряжения и огромной силы воли, собранной для того главного, основного что ожидало впереди.

Возле особняка, в котором располагался штурмбанфюрер Кристиан Хофер, стояли машины, сновали военные, главным образом в форме гестапо, СД и СС. Реже появлялись люди в штатском. Напротив в скверике несколько человек сидели на скамейках под липами и ясенями, ронявшими на аллеи последние листья. Утихший перед восходом ветер теперь снова проснулся и раскатал по всему небу тонкую марлю, сквозь которую солнце просеивало едва теплые лучи.

Емельян посмотрел на часы - было половина десятого - и, решив выждать еще минут пятнадцать, сел на скамейку лицом к особняку. Наискосок от него на другой стороне аллеи сидели двое в военной форме - молодой человек и девушка. Оба курили сигареты и о чем-то разговаривали весело и громко. Девушка обратила внимание на Емельяна и, продолжая оживленно, вперемежку с задорным хохотком болтать со своим собеседником, совсем не украдкой, а довольно откровенно стреляла в Емельяна наметанным, опытным глазом. И хотя Емельян принял ее острые, меткие "выстрелы" за чисто женское любопытство, ему было неприятно, что на него обращено внимание. Больше всего теперь он опасался какой-нибудь случайности, которая может помешать свиданию с Хофером. "Главное - войти в кабинет", - хладнокровно внушал он себе и уже решил было не ждать больше, а сию минуту подняться и идти к Хоферу. Но, на его счастье, девушка и молодой человек встали и разошлись в разные стороны по аллее.

Девушка медленно, игриво, с еще не успевшей погаснуть улыбкой и розовым от задорного смеха лицом направилась в сторону Емельяна. В ее стройной, с легким, кокетливым изгибом фигуре, обтянутой темной тужуркой и такой же юбкой, в развязной и свободной походке, в молодом лице, в маленькой головке, увенчанной пилоткой, было нечто зазывное и привлекательное. И чем ближе она подходила к Емельяну, тем пристальней и внимательней становился ее взгляд, таяла улыбка на маленьких, пухлых, ярко накрашенных губах, а тонкие черные брови круто изгибались над удивленными темным глазами. Поравнявшись с Глебовым, который смотрел на нее с не меньшим любопытством, девушка отдала честь и, остановившись, спросила по-немецки, округлив приветливо и как будто даже обрадованно глаза: