Такое долгое странствие - Рохинтон Мистри

фотографию. Начал рисовать. Закончив эскиз, принялся за масляные краски. Но однажды вечером мимо проезжал полицейский инспектор, который тоже тут живет…

– Инспектор Бамджи, – вставил Густад.

– На ходу он разглядывал новые рисунки, но вдруг резко затормозил и стал кричать, чтобы я немедленно прекратил рисовать. Я, как вы понимаете, испугался – у меня было достаточно неприятностей с полицией. Они ничего не понимают в искусстве и обращаются со мной как с нищим бродягой. Со всем своим смирением я сказал ему: прошу прощения, сэр, джентльмен с маленькой белой собачкой уважительно попросил меня нарисовать этого человека, потому что он парсийский святой человек.

Инспектор расхохотался. Святой человек? Аррэ, этот тип шарлатан и позор парсийской общины. Дурачит доведенных до отчаяния людей, продает им свои фотографии в рамках, самодельные амулеты и прочий мусор. А подобные вещи зороастризм отнюдь не поощряет, сказал инспектор.

– И что было потом?

– Мистер Рабади как раз вышел выгулять собаку, услышал то, что говорил инспектор, и начал спорить: мол, дустурджи Бария никогда не нажил ни одной пайсы на своем священном даре, а те, кто так говорят, просто грязные завистливые собаки, ленивые бездельники, недостойные даже лизать следы его сандалий. А кроме того, у нас, мол, светское государство, и люди имеют право верить во что хотят, а дустурджи Бария имеет право красоваться на стене, так же как любой другой.

С последним аргументом я был вынужден согласиться. Инспектору, видимо, стало неловко участвовать в уличной ссоре. Он сказал: делайте что хотите, шарлатан останется шарлатаном, даже если нарисовать его среди пророков и святых, и уехал.

А мистер Рабади сказал мне, что существует много скептиков и клеветников вроде инспектора Бамджи, но настанет день, и все они увидят правду. И добавил, что у него есть доказательство святости дустурджи Барии. Когда его большая собака, Тигр, умерла несколько лет тому назад, с фотографии дустурджи Барии, которая стоит у него в квартире в рамке, лились слезы. Поразительно!

– И вы в это поверили? – широко улыбаясь, спросил Густад.

– Видите ли, я не люблю подрывать чью бы то ни было веру. Чудо, волшебство, фокус, совпадение – какая разница, если это помогает? Зачем анализировать силу воображения, силу внушения, силу самовнушения, силу физиологических возможностей? Слишком пристальный взгляд разрушителен, под ним все дезинтегрируется. Жизнь сама по себе достаточно трудна. Зачем делать ее еще труднее? В конце концов, кто может сказать, почему происходит чудо и как получаются совпадения?

– Это правда, – согласился Густад, – но мне больше нравятся такие чудеса, как эта стена, они более полезны и истинны, чем слезы с фотографии. Вонючее грязное безобразие превратилось в красивое благоухающее место, где всем хорошо.

– И оно будет становиться еще более притягательным теперь, когда началась война. В такие времена люди делаются великодушней и набожней.

– Согласен, – сказал Густад. – Смотрите, сандаловая палочка погасла. У вас есть спички?

У художника спички были. Пока Густад пытался снова поджечь палочку, мимо промчалась пожарная машина, сбавила скорость и заехала во двор. Бросив возиться с палочкой, он заспешил домой. Пожарные как раз разворачивали шланг.

Темул увлеченно наблюдал за ними. Он взволнованно помахал Густаду.

– ГустадГустадГустад! Диньдондиньдондиньдон. Забавнозабавно. Крутитсякрутитсявогневогне.

– Не сейчас, Темул, – нетерпеливо сказал Густад. Дым шел из квартиры мисс Кутпитьи. Все ли с ней в порядке? – встревожился он.

III

После отъезда пожарных все сошлись во мнении: то, что квартира мисс Кутпитьи осталась почти неповрежденной, – чудо. Как выяснилось, дыма было куда больше, чем огня.

Соседи передавали из уст в уста: маленький дымный огонек превратился в ревущее пламя, которое потом разрослось в неуправляемый пожар. Ходадад-билдинг оказался на грани того, чтобы стать поживой для огненного ада. Но на помощь пришло божественное вмешательство – так с жаром утверждали одни. Другие приписывали счастливое избавление стене: поскольку люди останавливаются возле нее, чтобы вознести свои мольбы и благодарения, говорили они, стена, безусловно, постоянно излучает благотворные вибрации. Как же могли не восторжествовать добро и справедливость в доме, находящемся под постоянным покровительством столь благословенного места?

Ущерб внутри квартиры мисс Кутпитьи свелся к закрытым комнатам. Бесценные реликты, подпитывавшие ее горестные воспоминания о любимых племяннике и брате, почили внутри кирпичных стен этого склепа. Серый пепел, смешавшись с тридцатипятилетним слоем пыли, покрывал теперь полы и мебель. Влажная зола окутала все, словно целый мешок ее, купленный у продавца золы и опилок, был рассыпан повсюду чьими-то старательными руками, чтобы отскрести и тщательно вымыть эти две комнаты.

Мисс Кутпитья и Дильнаваз оценили урон, и Дильнаваз пообещала привести с собой Дариуша, чтобы он помог им вычистить грязь и навести порядок. Ее удивило, как спокойно мисс Кутпитья приняла случившееся. Более того, она была позитивно настроена на предстоящие хлопоты, радуясь сочувственному вниманию соседей, решивших забыть о ее репутации женщины злобной и чокнутой. Все без слов согласились, что силы добра, должно быть, на ее стороне, раз провидение послало ей столь счастливое избавление из челюстей огненной смерти.

Но только самой мисс Кутпитье была внятна тайна этого милостивого огня. Сама суть всех хранимых ею тридцать пять лет реликвий действовала как мягкий бальзам на ее немилосердные раны. Она смягчала ее душевную боль своей потаенной энергией.

Но понимала старушка и то, что качества, делавшие все эти предметы особыми, заставлявшие их светиться аурой, коей наделили их владельцы, не вечны, что настанет день, когда свечение померкнет и реликты лишатся своей сути. И когда это случится, она станет свободной.

Теперь, после пожара, стало очевидно, что день настал. Огонь ясно донес до нее: все, что было целительного и животворящего в ее памятных сокровищах, она уже впитала из них, остались лишь хрупкие оболочки, слишком иллюзорные, чтобы поддерживать горение. Мисс Кутпитью нисколько не удивило, что огонь так послушно угас.

* * *

В промежутках между помощью мисс Кутпитье, готовкой и прочими домашними делами Дильнаваз слушала историю Джимми в пересказе Густада. Первый раз за много месяцев на душе у нее было легко и радостно. Весь ужас, стыд и чувство вины за участие в невероятных ритуалах сгорели в огне вместе с прошлым мисс Кутпитьи.

Густаду хотелось, чтобы она села и спокойно выслушала его. Он желал донести до нее боль, которую испытал при виде ужасного состояния Джимми.

– Знаешь деревянные прессы, которыми уличные зеленщики выдавливают сок из фруктов? Когда я вошел в палату Джимми и увидел его, мое сердце как будто стиснули внутри такого пресса. – Его голос дрожал, но Дильнаваз этого не замечала. Домашняя суета и облегчение, которое снизошло на нее после несчастья с ящерицыным