Исповедь сталиниста - Иван Стаднюк

В тот же день Виталий Закруткин подтвердил сии, может, туманные суждения именно непредвиденными своими поступками.

Напомню, что это была вторая половина марта. На Дону — распутица. Вечером Закруткин, надев резиновые сапоги, провожал меня к теплоходу на Кочетовскую пристань. Теплоход уже приближался к причалу, и я стал благодарить Виталия Александровича за гостеприимство. Нечаянно у меня вырвалась фраза:

— Жалко расставаться, не наговорились.

— И мне жалко! — ответил Закруткин. А потом вдруг повернулся к своему недалекому дому, где стояла на крыльце и смотрела нам вслед Наталия Васильевна — жена Закруткина — и повелительно крикнул ей:

— Наташа! Неси, дорогуша, мне хромовые сапоги. Я тоже поплыву в Ростов, провожу Ваню.

Наталия Васильевна знала, что перечить ее мужу было бесполезно, и тут же принесла на пристань сапоги.

Утром мы проснулись в Ростове. На речном вокзале нас встречал полковник Закруткин Евгений Александрович — брат Виталия. Он держал в руке свежий номер «Литературной газеты», в которой, как оказалось, была напечатана огромная статья, посвященная пятидесятилетию Виталия Закруткина. Ее автор — Михаил Алексеев!..

А когда приблизилось время отправляться мне в аэропорт, чтоб лететь в Москву, Виталий Александрович вдруг сказал:

— Ваня, я на полпути не оставляю друзей. Провожу тебя до Москвы!..

Как же были изумлены моя жена Тоня и Михаил Алексеев, встречавшие меня во Внуковском аэропорту, увидев рядом со мной озорно улыбавшегося Закруткина в лихо заломленной папахе и серо-голубой шинели.

Вот таким был в общении с друзьями Виталий Александрович.

20

Однажды позвонил мне главный редактор «Огонька» Софронов Анатолий Владимирович, с которым меня познакомил несколько лет назад его заместитель по журналу Михаил Алексеев.

— Ваня, ты знаешь, что Миша меня покидает? — спросил он.

— Знаю, — ответил я. — Алексеева избрали на съезде секретарем Союза писателей РСФСР, и Леонид Соболев зовет его к себе рабочим секретарем.

Соболев, возглавивший тогда (в 1965 году) Союз писателей Российской Федерации, уговорил Алексеева стать «вторым лицом» в Правлении. Михаил Николаевич согласился занять новую должность, а на свое место в «Огоньке» посоветовал Софронову пригласить меня.

— Скажи откровенно, — стал допрашивать меня Анатолий Владимирович, — у тебя были партийные взыскания?

— Не было.

— А почему тебя уволили из армии?

— По моей просьбе… После седьмого рапорта начальнику Главпура, спокойно ответил я, уже зная от Алексеева причину задаваемых мне вопросов. — В кадрах армии не приживаются писатели. Слабо щелкают каблуками перед начальством.

— Можешь приехать сейчас в «Огонек»? Для серьезного разговора.

Минут через сорок я уже сидел в служебном кабинете Софронова.

— У тебя в ЦК есть знакомства? — задал он мне многозначительный вопрос.

Я не успел ничего ответить, как в кабинет вошли Михаил Алексеев и Борис Иванов — давний и весьма надежный «огоньковец» (тоже заместитель главного редактора).

— Ваня, здесь все свои, Отвечай на мои вопросы откровенно.

— Насчет знакомств в ЦК? — переспросил я. — Знаю секретаря ЦК Ильичева Леонида Федоровича, помощника Хрущева по сельскому хозяйству Шевченко и помощника по литературе Лебедева.

— Стоп! — Софронов прихлопнул ладонью по столу. — В какой мере знает тебя Ильичев?

— Ехал с ним в его машине на рыбалку в запретную зону на Учу. У меня не было туда пропуска, и Грибачев, когда машины с рыбаками собрались против Моссовета, у памятника Долгорукому, усадил меня в чей-то ЗиМ. Я тогда понятия не имел, в какой оказался компании.

— Давай подробнее, — попросил Софронов, окинув веселым взглядом сидевших в его кабинете писателей.

— Приехали на Учу, спустились на лед, стали сверлить дырки… А на зимней рыбалке все похожи друг на друга — в валенках, меховых костюмах, шапках-ушанках. Расспрашивать, кто есть кто, не принято. А когда уселись на рыбацких ящиках в кружок обедать, начали травить анекдоты. Я стал рассказывать о проделках Кузьмы-лунатика — героя моего романа «Люди не ангелы», а Ильичев вдруг перебивает: «Я читал это в книге Стаднюка». Тогда Грибачев и раскрыл меня, как автора этой книги. Ну, заинтересовались, Леонид Федорович тут же подарил мне катушку западногерманской лески, наговорил много добрых слов…

— Как ты думаешь, Грибачев не мог бы позвонить Ильичеву, чтоб он поддержал назначение тебя моим заместителем? — спросил Софронов.

— Нет, это не в правилах Грибачева, — ответил я. — Да и сам не люблю протекций.

— Понимаешь, ты не в номенклатуре ЦК, — стал оправдываться Софронов. И я боюсь, что пришлют нам «номенклатурщика», а он ни ухом, ни рылом в журналистике…

Предсказания Софронова сбывались. Посланная им в ЦК бумага-«объективка» с предложением назначить меня в «Огонек» не «сработала»: предлагались на пост заместителя главного редактора другие кандидатуры.

Но вскоре произошло одно важное событие: секретарь ЦК по идеологии Петр Нилович Демичев собрал в своем кабинете группу писателей для разговора о некоторых проблемах литературы. Помню, были там Соболев, Михалков, Софронов, Алексеев, Поповкин… Когда разгорелась дискуссия, попросил слово и я, чувствуя себя в «выигрышном» положении: дело в том, что я только что завершил работу над второй книгой романа «Люди не ангелы» и проблемы села буквально кричали во мне. Без всякого дипломатничания я заявил, что создание двух обкомов партии и двух облисполкомов (промышленных и сельскохозяйственных) серьезно ухудшило положение в стране, хотя бы потому, что промышленность, работающая на сельское хозяйство, неотъемлема в управлении ею от проблем земли. И поставил перед всеми вопрос:

— К сфере какого обкома отнести сахарные, плодоконсервные, спиртоводочные заводы, мясокомбинаты? Ведь они работают на том, что рождает земля. А как можно отучить от земли суперфосфатные заводы или авторемонтные, выполняющие заказы колхозов и совхозов?.. Ведь есть еще и совнархозы, и отраслевые министерства. А теперь в дополнение к ним — два обкома?!.. Это сколько же дармоедства в государстве?!

Это, конечно, была дерзость с моей стороны: произносить такую крамолу в ЦК небезопасно. И писатели глядели на меня со страхом. А я, как говорят, закусил удила:

— Сколько можно терпеть грабительскую практику, когда колхозам и даже целым районам после выполнения ими государственных планов по сдаче хлеба, свеклы, мяса, молока, яиц, навязывают дополнительные — «встречные» и «поперечные» — планы, чтоб область в целом выглядела из цековских кабинетов «благополучной»… Крестьянам вручили акты на вечное пользование землей, а хозяйничать на ней не дают, командуют, что, сколько и где сеять, а чего не сеять, какую скотину разводить, а такую не разводить. В итоге колхозники в конце года получают дырку от бублика. А тут еще нашлись умники и обкорнали их приусадебные участки, заставили крестьян продать в колхозы своих коров… Теперь у них ни коров, ни обещанного молока нет… И убегают селянские дети в города…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});