Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так что же ты думаешь делать?
— Мы уже выпустили прокламацию. Это министр юстиции граф Пален воспользовался освобождением Веры Засулич, чтобы настоять на применении к осужденным жестоких кар. Против него мы и хотим принять меры, а мои товарищи из здешнего кружка «троглодитов» хотят, кроме того, организовать временную боевую группу для того, чтоб освободить хоть одного из твоих по Большому процессу.
— По дороге в Сибирь?
— Нет! Их повезут в Чугуевскую или Александровскую центральную тюрьму в Харьковской губернии.
— А можно будет и мне принять участие в их освобождении?
— Надо поговорить с другими. Ты знаком с «троглодитами»?
— Как же! Перед отъездом я познакомился с Ольгой Натансон, с Адрианом Михайловым, с Баранниковым, с Оболешевым, а с Зунделевичем я знаком давно. Это он сплавлял меня за границу четыре года тому назад. Помнишь, меня еще переодели тогда еврейской девушкой?
— Да, помню!
— А из товарищей, выпущенных вместе со мной из заточения, кто-нибудь будет участвовать в освобождении?
— Все выпущенные с тобой разъехались по разным местам, и ни о ком нет ни слуху ни духу.
— А как же наше восстановленное «Большое общество пропаганды»?
— Осталось мертворожденным. Если ты хочешь не только мечтать о деле, но и делать что-нибудь, то примкни, как и я, к «троглодитам». Это удивительные люди! Они мало говорят, но зато много делают. И Лизогуб теперь у них, и все его средства в их распоряжении. А ты знаешь, что, для того чтоб вести серьезные дела, мало иметь одних людей, но нужны также и средства[51].
— Но я не могу вступить ни в какое тайное общество до тех пор, пока меня не освободит то, к которому я уже присоединился.
— Но кто же тебя освободит, когда все члены рассеялись?
— А вдруг они снова соберутся, отдохнув? Нельзя ли сделать так, чтобы «троглодиты» приняли меня к участию в делах не как члена своего общества, а как постороннего помощника?
— Постараюсь устроить. Нужно тебе сказать, что я и сам еще не состою у них формально, но я обещал вступить после первого серьезного дела, которое совершу вместе с ними.
— Значит, переговори и обо мне и скажи, что мне теперь более всего хочется участвовать в освобождении кого-нибудь из моих товарищей по заключению.
Наш разговор перешел постепенно на чисто личные и даже философские предметы, о которых я теперь лишь смутно помню.
Я пообедал с ним в кухмистерской. Он нанимал меблированную комнату в одной семье, но обедал не у своих хозяев, так как не имел возможности ежедневно возвращаться домой в определенное время.
Вечером зашли к нему и некоторые из «троглодитов», охотно согласившиеся устроить меня в предполагаемой ими освободительной дружине.
Я был в полном восторге. Переночевал я эту ночь у Кравчинского на диване, потому что не был в силах с ним наговориться до самой поздней ночи. Так много всяких замыслов, интересных для обоих, обнаружилось в наших головах!
4. Приготовления
Темно-голубая Нева волновалась под лазурным безоблачным небом. Сильный ветер с моря поднимал на ней большие крутые валы и срывал с их гребней брызги белой пены. Ярко сверкали солнечные блестки на склонах волн, и еще ярче горела золотая игла Петропавловской крепости. Прыгая на волнах в маленькой лодочке, я переезжал от Кравчинского с Петербургской стороны на другой берег недалеко от того места, где находится теперь Троицкий мост. Я «омывался водою» в полном смысле слова, так как брызги волн, ударявшихся о корму моего утлого челна, постоянно кропили меня.
Я долго смотрел на Петропавловский шпиц, на серые бастионы крепости и искал за ними выступа, за которым сидели теперь восемнадцать моих товарищей по процессу, которым император не захотел сделать смягчения, несмотря на ходатайство особого присутствия сената. Мне страшно тяжело было представить в этом море солнечных лучей их полутемные камеры, их тусклое прозябание уже четвертый и пятый год вдали от жизни и свободы под ежеминутным, непрекращающимся ненавистным надзором врагов.
«Чувствуете ли вы теперь, дорогие друзья, — говорил я им, — что я с моими новыми товарищами, сильными и смелыми, может быть, скоро освобожу одного из вас?»
Я раскрыл дождевой зонтик, данный мне Кравчинским, чтоб носить всегда с собой, употребляя как палку в ясную погоду и как свою защиту в дождь, и поставил его в лодке как парус. Бурный ветер быстро повлек ее, так что гребцу оставалось только править своими веслами. Но это продолжалось недолго. Сильным свистящим порывом воздуха вывернуло мой зонтик наизнанку и начало трепать и вырывать его из моих рук, так что, лишь выйдя на берег, я смог привести в порядок подарок своего друга.
«Хорошо, что я не верю в предзнаменования! — подумал я. — А то легко было бы подумать, что это ответ на мои мысли и что наши планы также будут вывернуты наизнанку бурей!.. Надо быть осторожнее!»
Я поспешил к Обуховым и в первый раз употребил при этом придуманный мною конспиративный прием. Номер их квартиры был четырнадцатый, а напротив их в пятнадцатом жил, как я видел на двери вчера, ходатай по частным делам Петров.
— Дома Петров? — спросил я дворника у ворот.
— Кажется, не выходил! — ответил он.
Я побежал вверх по лестнице, но вошел, конечно, не к Петрову, а в квартиру Обуховых.
Я был очень доволен своим способом мистифицировать привратников, а с ними и тех, кто будет у них справляться обо мне, если меня заметят.
«Буду так поступать всегда, — думал я. — На лестницах обыкновенно никого не встречаешь, и потому никто никогда не узнает, что я хожу не туда, куда предполагает дворник. Теперь если за Обуховыми следят и спросят его обо мне, то он скажет, что я хожу к Петрову».
И моя предосторожность с первого же раза оказалась не напрасной.
На лестнице все было тихо. Подойдя к квартире Обуховых, я приложил ухо к щелке входной двери и начал прислушиваться. Там раздавались только женские голоса.
«Значит, они дома и нет засады!» — подумал я, нажимая потихоньку ручку двери, чтоб войти тихонько, если дверь не заперта. Но она не поддавалась, я позвонил, и мне отворила сама Обухова.
— Здравствуйте! — воскликнула она, смеясь. — А у нас всю ночь были гости! Посмотрите-ка!
Я вошел в столовую, где ночевал позавчера и должен был ночевать в эту ночь, если бы меня не удержал Кравчинский. Квартира вся была перевернута вверх дном.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- От снега до снега - Семён Михайлович Бытовой - Биографии и Мемуары / Путешествия и география
- Беседы Учителя. Как прожить свой серый день. Книга I - Н. Тоотс - Биографии и Мемуары
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- История рентгенолога. Смотрю насквозь. Диагностика в медицине и в жизни - Сергей Павлович Морозов - Биографии и Мемуары / Медицина
- Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - Кристоф Рехаге - Биографии и Мемуары
- Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - Кристоф Рехаге - Биографии и Мемуары
- Беседы Учителя. Как прожить свой серый день. Книга II - Н. Тоотс - Биографии и Мемуары
- Фридрих Ницше в зеркале его творчества - Лу Андреас-Саломе - Биографии и Мемуары
- Рассказы - Василий Никифоров–Волгин - Биографии и Мемуары
- Мифы Великой Отечественной (сборник) - Мирослав Морозов - Биографии и Мемуары