Омнибус: Кровавые Ангелы - Джеймс Сваллоу

Капитан Идеон исторг низкий, металлический рык из своей механической глотки.

— Снова предательство, — прорычал он, — Великий Аркио был прав, подозревая лорда Смерть. Он отбросил протянутую руку мира и предпочел атаковать.

Идеон заворчал, что для его неподвижного тела было эквивалентно кивку.

— Тогда так и будет.

Солус нахмурился.

— Мы точно не знаем, кто выстрелил первый. Тут возможно ошибка…

Срываясь с его уст, слова, кажется, затихали.

— Ошибка? — Проскрежетал Идеон, его синтетический голос жужжал как шершень в консервной банке. — Мефистон не делает ошибок, Солус. Это объявление войны!

Стоическое лицо капитана дернулось, и торчащие из его черепа механодендриты зашелестели друг о друга.

— Приготовьтесь атаковать "Европу"!

— "Европа" разворачивается, — произнес сенсорный сервитор, — занимает боевое расположение. Регистрирую импульсы, указывающие на активацию множества орудийных люков.

— Вот видишь? — Прошелестел Идеон. Солус осознал, что слова умерли в его горле и отвернулся. В тот же самый момент его взгляд упал на гололитическую карту в тактикариуме. По призрачному зеленому свету струились предупреждающие руны.

— Здесь есть кто-то еще, — сказал он вслух.

АСТЕРОИДНЫЙ пояс Сабиена был смесью из разрушенных скал высотой с гору и огромных дрейфующих озер замерзшего льда. Набитый тяжелыми рудами, на взгляд духа-машины боевого корабля, пояс был смущающим саваном искаженных, отраженных сенсорных сигналов. На первый взгляд, казалась, что это было идеальным местом, затаится судну, но ни один капитан не был столь безрассуден, чтоб попытаться сделать такое. Беспорядочное покрывало, из которого состоял пояс, так же делало фактически невозможной навигацию в его ограниченном пространстве. "Беллус" и "Европа", оба корабля видели в поясе естественную опасность, просто еще один элемент орбиты. И ни один из кораблей не ожидал увидеть страшное зрелище судна, появляющегося из трясины болота кувыркающихся камней.

Приходя в движение под действием твердотопливных ускорителей, корабль типа "Опустошитель" выдвинулся из Пояса Сабиена подобно окровавленному клинку из груди. Зазубренный нос был опущен как морда охотящегося хищника, непреклонно двигаясь к "Европе".

Астероиды ударялись в судно, пока оно выдвигалось из пояса обломков, пробивая трещины в корпусе; капитан судна охотно позволил людям на внешних палубах умереть, чтоб корабль смог завершить маневр и выдержать повреждения. Экипаж на борту флагмана Мефистона услышал сигнал тревоги и побежал к торпедным аппаратам, толпы слуг ордена загружали боеголовки размером с наблюдательные башни в раскрытые жерла пусковых установок. Чудовищное судно Хаоса продолжило разворот, сканеры целеуказателей носовых орудий вскоре навелись на очертания "Беллуса". Но ни одно из орудий не открыло огонь по боевой барже Аркио; у экипажа корабля были свои приказы, под угрозой длительных и ужасающих пыток, сконцентрировать всю первоначальную ударную мощь на "Европе".

СОЛУС видел, как ланс-батареи подмигнули ему слепыми дулами, когда корабль разворачивался вперед, чтоб открыть огонь по судну Мефистона.

— Они… они не стреляли по нам… — прошептал он, едва способный поверить в то, что видел.

— Сигнатура нападающего подтверждена, — механически тарабанил сервитор из ямы обнаружения, — судно — боевой крейсер "Мизерикордия", линейный корабль на службе легиона Несущих Слово и Губительных Сил.

— Проклятье Вандира! — Выплюнул Солус. — Что это за сумасшествие?

Разум Кровавого Ангела анализировал вероятности — мог ли корабль Хаоса быть своего рода союзником лорда Смерти? Мог ли он поверить в то, что Мефистон или даже сам Данте вели переговоры с отребьем Мальстрема?

— Статус "Мизерикордии", — потребовал Идеон, — они целятся в нас?

— Никак нет, — пришел ответ, — все орудия корабля наводяться на "Европу"!

— Третья сила?

Он моргнул Солусу, в искусственном голосе Идеона слышалось веселье.

— Неожиданная удача! Рука Сангвиния защищает нас…

— Но мы не можем просто игнорировать линейный корабль хаоса! — Вскрикнул Солус. — Это наш долг…

— Ты смеешь говорить со мной о долге? — Рявкнул Идеон, его голос прогремел над кельями мостика подобно грому.

— Со мной, кто служил ордену двести лет, не вставая с этого самого трона? — С низким рокотом падали слова капитана. — Знай, мой заблудший боевой брат, когда судьба сдает тебе карту-таро — руку с клинками, используй ее. Ты знаешь клятву, которую мы принесли.

Солус механически и на автомате повторил литанию.

— За корабль, орден, примарха и Императора.

— Да, и когда "Мизерикордия" враг Императора, "Европа" враг нашему примарху и нашему ордену. И истребление Мефистона первоочередная задача.

В ответ на ментальную команду, пикт-экраны станции Солуса моргнули, выводя изображения битвы на Сабиене со сканеров дальнего действия.

— Тебе нужно только взглянуть на разворачивающуюся под нами битву, чтоб узнать правду.

— "Мизерикордия" открыла огонь, — сказал сервитор контроля, — пустотные щиты "Европы" держаться.

— Давайте покажем этим совращенным глупцам как это делается, а? — Сказал Идеон. — По моему приказу, навести орудия на "Европу" и открыть огонь.

Солус смутился.

— Ты понял мой приказ, Солус?

В голосе капитана отчетливо слышалось острое как лезвие предостережение.

— Открыть огонь, — потухшим и лишенным тонов голосом сказал Солус.

ПЛОЩАДЬ была адским котлом, когда посреди щебенки и камней столкнулись силуэты в оттенках красного. Тысячная армия илотов Аркио в своих терракотовых робах и преданные космодесантники, которые дрались вместе с ними, налетели на Кровавых Ангелов Мефистона, и все вместе они стреляли и рубили Несущих Слово, роившихся на разбитой арене. Там не было плана битвы, не было точной тактики, чтоб окружить и сразить врага — вместо этого, каждая сторона была втянута в ужасно изнуряющую рукопашную схватку. Площадь наполнилась выстрелами и криками, когда люди и предатели сошлись вместе чтоб убивать или быть убитыми.

В гуще боя Рафен был водоворотом разрушения, силовой меч раскалился в его руке, когда он разрубал на части фанатиков и вскрывал десантников Хаоса. В равной мере, темное очарование битвы было возбуждающим и отталкивающим, обжигающий поток адреналина с призрачной нежностью захлестнул его. Неистовая битва уже захватила треснутые и разрушенные стены площади и окружающие улицы. Некоторые воины Мефистона — ветераны-штурмовики, в своих характерных шлемах желтого цвета солнечных лучей — взлетели на своих прыжковых ранцах. У них было плазменное вооружение и огнеметы, они выискивали ракетчиков, все еще прятавшихся в руинах и окунали их в жидкое пламя. Ветер разносил запах жареного мяса и, похожий на хруст костей, треск сверхперегретого керамита.

Кинжалы и рабочий инструмент, превращенный в дубины, шумно застучали по силовой броне Рафена, когда группа воинов Аркио попыталась окружить его и повалить на землю. От их идиотизма Рафен грубо рассмеялся; он испытывал к этим глупцам жалость, они охотно верили фонтанирующему догмами Сахиилу. Быстрыми и экономичными движениями, он использовал каждую часть силового меча, чтоб разделаться с ними, ломая черепа тупым концом меча и эфесом, раскалывая туловища острой кромкой, разбивая грудные клетки шипастой гардой. Если эти имбецилы хотели умереть во имя их фальшивой мессии, тогда Рафен более чем охотно поможет им в этом.

Схватка то нарастала, то убывала, двигаясь подобно приливам океана. Топким болотом налетали на него фигуры, пресс из стали и плоти заставлял Рафена пошатываться. Где-то в гуще боя он потерял свой шлем. Несколько раз он был вынужден останавливаться и искать направление, и несколько раз он едва уводил смертельный удар от десантников из отряда Мефистона. Рафен уже удостоверился, что не допустит такую же ошибку, выжигая эмблему копья и ореола со своего наплечника отброшенным ручным огнеметом. Грязный, черный шрам от ожога на его боевой броне парадоксально заставил его почувствовать себя чище, как будто прикосновение горящего прометия выжгло порчу и развращенность Штеля.

С глухим звуком, ботинок Рафена звякнул обо что-то, и это привлекло его внимание. Там, у его ног, где пролитая кровь и серый дождь превратили сухую кирпичную пыль в дегтеобразную субстанцию, лежало тело в белом и красном керамите. Труп был втоптан в грязь, искореженный и разломанный паническим бегством илотов, но Рафен мгновенно его узнал.

— Сахиил…

Пока сражение кочевало туда-сюда, мертвый жрец оставался там, где упал, безукоризненная и безупречная броня, которую он когда-то носил, теперь была испачкана кровавыми отпечатками ног и измазана запекшейся кровью. Открытые глаза апотекария слепо уставились на шипящий ливень. Рафен никогда не чувствовал к этому высокомерному противнику ничего кроме неприязни, но сейчас, когда он смотрел на застывшее на мертвом лице воина выражение ужаса и отчаянья, он чувствовал к жрецу только жалость. Однако Сахиил невольно поставил свою собственную славу превыше преданности ордену и здесь, в этом грязном месиве, он полностью отплатил за свою лживость.