Добрые друзья - Джон Пристли

— О да, ужасно густой туман! Мерзкая это штука, знаете ли. Никогда не любил туманы. — Иниго с удивлением обнаружил, что выпалил эти идиотские фразы с невероятной скоростью, точно пулемет. — Вы уж меня извините, мистер Морд, я страшно занят! Пора бежать. — И он убежал — в коридор, где стал раздумывать, чем ему заняться и куда пойти. В спальне было жутко холодно и уныло — сидеть там придется в пальто, слушая кашель бедной старухи за стенкой. Если отправиться бродить по дому, встретишь, чего доброго, ту загадочную страшную девицу, которая подглядывает за тобой из-за углов, а потом хихикает и уносится прочь. С другой стороны, сидеть в гостиной и наблюдать за невыносимо медлительным мистером Мордом Иниго тоже не мог. Он подошел к входной двери и высунулся на улицу — там было холодно и жутко. Иниго прокрался наверх, в спальню, закутался в пальто и стал читать старый затрепанный экземпляр «Нашего Тома Берка»[51].

Тем вечером в театре тоже было холодно и жутко. Артисты играли, пели и танцевали, точно персонажи какого-то унылого сна. Никто еще не слег, но никто и не выздоровел. Все ворчали и ныли пуще прежнего; между бранящимися и рычащими актерами труппы вот-вот разразилась бы неприкрытая вражда.

В четверг туман сменился черным дождем. По четвергам большинство тьюсборских лавок были закрыты, и все надеялись, что зрителей соберется больше обычного. Мистер Окройд, пробыв в театре полчаса, днем вернулся домой — погреться у камина, выкурить трубочку с Иниго и заодно рассказать ему о выкупленных заранее билетах.

— У торговцев здесь побольше денег будет, чем у остального люда, так что сегодня авось кой-какая публика да соберется, — заметил он. — Но у нас ведь не одно, так другое.

— Что вы имеете в виду, о премудрый браддерсфордец? — праздно осведомился Иниго.

— Беда с труппой, — поспешно ответил мистер Окройд. — Помяните мое слово, скоро будет большая ссора. Все к этому идет. Кой-кому и от меня достанется, ей-богу, если они не угомонятся. А старый Джимми того и гляди слягет, бедолага. И еще. По дороге в театр я видел, как твой Мортон Митчем выходил из паба — уже малость косой. А прямо перед моим уходом он пришел с тем малым, Финнеганом, оба на рогах, да еще с непочатой бутылкой виски. Они ее сегодня раздавят, как пить дать. Ты присматривай за своим приятелем. Вечером он будет в стельку, или не сойти мне с этого места.

Иниго не смог присматривать за мистером Митчемом, поскольку тот исчез и не объявился даже к началу концерта. Зрителей собралось больше, чем во все предыдущие вечера, вместе взятые: почти ползала. Многие приехали из соседних деревень и городков, атмосфера в театре сразу стала поживей, отчего повеселели и сами артисты. Только Джимми Нанн совсем раскис и дрожал еще сильней, чем прежде. В конце третьего номера, после песни Джо, когда публика еще аплодировала, на сцене появился мистер Митчем. Грима на нем почти не было, глаза имели несколько стеклянный вид. На ногах он держался довольно крепко, но все-таки умудрился сшибить стул, на который хотел сесть. Минут десять, пока в его аккомпанементе не было нужды, эта огромная скрюченная гора сидела смирно и глазела на свое банджо. Однако не успел Джимми Нанн объявить следующий номер, как мистер Митчем внезапно приосанился и заиграл. Джимми не понял, что на него нашло, и вытаращил глаза, однако никакого действия это не произвело. Мистер Митчем продолжал играть — очень громко и быстро, — а остальные делали вид, будто это часть программы. Прошло десять минут, четверть часа, двадцать минут, а мистер Митчем все еще дергал струны, пока публика, отчасти восторженная, отчасти заскучавшая, не разразилась аплодисментами. Тогда он прекратил играть, встал, пошатнулся, отвесил поклон и внезапно заревел:

— Леи и шенельмэы!.. Я хачу кое-шо сказзать… всего два слова… тока два… — Сделав глубокий вдох, он изрек: — Я шетыре раза объехал округ света. — И вновь поклонился. Зрители опять захлопали, а остальные артисты, онемев от ужаса, старательно напускали на себя непринужденный вид.

Глупо улыбаясь, мистер Митчем поднял длинную дрожащую руку и сказал:

— В прожолжение концэрта… ш вашего позоленя, леи и шенельмены, я хачу приглассить на сцену доб… доба… добровольса. Любую леи, любого шенельмена, кавво угодно… — Он на секунду умолк… — Хто вытянет карту? — И протянул залу банджо.

Иниго, поймав страдальческий взгляд Джимми, немедленно заиграл, а Джо сумел вытолкать мистера Митчема со сцены так, что зрителям все произошедшее показалось хорошо разыгранной сценкой. Очутившись за кулисами, Джо позаботился о том, чтобы ее не разыграли вновь, и отвел сопротивляющегося мистера Митчема в гримерную, пока остальные продолжали играть.

Мисс Трант всегда говорила, что пьяные люди наводят на нее ужас, но в тот вечер страх ее не обуял. Она так разозлилась, что настояла на немедленном разговоре с мистером Митчемом. Даже когда он встал, шатаясь, и навис над ней, сияя глупой ухмылкой, мисс Трант ничуть не испугалась: она бы с удовольствием вбила немного разума и приличий в голову этого ужасного глупого младенца.

— А, добрррый вечеррр, миш Тран! — искренне обрадовался он. — Я нынче в форрме, слыхали, как я з…заввел зал?

— Пожалуйста, немедленно уходите домой, мистер Митчем! — воскликнула мисс Трант. — Постыдились бы!

Он будто обиделся и несколько секунд глазел на нее с укором.

— Миш Тран, так друзззьям не грррят! — Он скорбно покачал головой. — Хто заввел ззал? Не я, шкажете? Щетыре раза округ света! Щетыре раза, ущтите! Щетыре! И до сих пор завввожу ззал! От я какой, Мортон Митчем.

Мисс Трант с отвращением отвернулась и умоляюще взглянула на Джо, который еще стоял в дверях.

— Пойдем, старик, — сказал Джо. — Вставай и пошли.

Мистер Митчем счел свои слова блестящим и остроумным ответом несправедливой начальнице.

— Умно, умно, — сказал он, качая головой. — Но с дрррузьями так низзя! Чо ж, раз я не нужен, я пойду. — И он внезапно поплелся прочь, шатаясь из стороны в сторону. Джо подхватил его под руку, сказал мисс Трант, что вернется до начала второго отделения, и отбыл. Мисс Трант вдруг тоже захотелось сбежать, забыть об этом жутком театре и спокойно прийти в себя в гостиничном номере. Она решила как можно скорей выгнать Митчема из труппы — в груди у нее по-прежнему бушевал гнев. Так ужасно себя вести, когда дела и без того плохи, — это откровенное вероломство!

Однако то было не самое худшее событие вечера. Прямо посреди второго отделения Джимми Нанн внезапно лишился чувств. Он спел одну песню — точнее, кое-как пробубнил, — поклонился залу и на секунду ушел за кулисы добавить несколько штрихов к костюму: Иниго уже заиграл вступительные аккорды второй его песни (про почтальона), но Джимми вдруг уставился в пустоту, сдавленно простонал и рухнул бы как подкошенный, не подхвати его вовремя мистер Окройд. Джимми смертельно побледнел под гримом, губы его посинели, а руки и ноги задергались в страшных мелких конвульсиях. Мистер Окройд знал, что бедный Джимми везде носит с собой фляжку с бренди, и ее тут же отыскали в гримерной. Дрожавшей мисс Трант удалось влить несколько капель спиртного между его синих губ, пока мистер Окройд придерживал голову и плечи. Труппа засуетилась, но Иниго продолжал наигрывать то же идиотское «пом-пом-поппа-пом, пом-пом, поппа-пом» для песни, которой, вероятно, уже не суждено было вновь прозвучать со сцены. Публика забеспокоилась, на последних рядах кто-то принялся топать ногами.

Джимми шевельнулся; щеки его чуть порозовели, и он открыл глаза. Ему удалось глотнуть бренди.

— Надо вызвать врача, — сказала мисс Трант.

Джимми потряс головой.

— Нет, никаких врачей, — пробормотал он. — Сейчас я приду в себя. Продолжайте.

Первым, как ни странно, нашелся Джерри Джернингем. Он прыгнул за кулисы, перекинулся словечком с мисс Трант и, бледный, но собранный, вернулся на сцену. Остановив Иниго, он объявил:

— Леди и джентльмены! Вынужден с прискорбием сээбщить, что мистер Джейми Нэнн не может продолжить свое выступление… в свези с внезапным… э-э… недомэгэнием. — Он ненадолго умолк: из зала послышался какой-то шум, словно кто-то в спешке уходил. — Следующим нэмером… э-э… неподрэжэемэя мисс Стелла Кэвендиш споет вэм бэллэду.

Тут, как водится, публика захлопала, и к пианино, с невероятным достоинством, но роняя ноты от волнения, вышла миссис Джо. Мистер Джернингем, этот неустрашимый денди, торжественно сел, и концерт продолжился.

Джимми отнесли в его гримерную, и он все еще бормотал, что не хочет видеть никаких врачей, когда из коридора донеслись чьи-то голоса.

— Ну, я прям не знаю, миссис, — проговорил мистер Окройд.

В следующий миг в гримерную ворвалась худая дама средних лет, вся в черном, и, не обращая внимания на мисс Трант и Джо, склонилась над Джимми, который таращился на нее, широко разинув рот.