Наследники Ваньки Каина - Валентин Саввич Пикуль

времени был только потерпевшим. На основании какой статьи, какого кодекса я мог к нему применять превентивные меры? Например, просить следователя отобрать подписку о невыезде? Нет такого закона!

Алексей Семенович вытащил из кармана трубочку с валидолом и кинул под язык таблетку — жара, асфальт плавится, спишь плохо, а тут еще все наперекосяк. И Купцова можно понять: не дают покоя по жалобе Сараниной, преследуют неудачи, как будто заколдованный круг образовался с этими «драконами». Начальство вроде бы понимает — или делает вид, что понимает, — все сложности, но жмут «наверху», торопят.

Из салона машины вытащили тело Вороны, положили на носилки и, прикрыв простыней, вынесли со двора. К вечеру можно будет получить данные о пуле — вот и посмотрим тогда, прав ли Иван насчет парабеллума? Оперативники из местного отделения уже пошли по квартирам, надеясь установить тех, кто мог что-либо видеть или слышать выстрел. Вдруг кто заметил ту машину, в которую пересели преступники? В том, что вторая машина была и ждала их неподалеку, Рогачев был уверен.

— Хомчик рассказал о Рогожине? — катая под языком таблетку, обратился он к Ивану.

— Мало толку, — устало откликнулся Купцов. — Проверяли. Игнатий Романович Рогожин, тысяча девятьсот десятого года рождения, скончался в Очамчири в восьмидесятом году. Справочка имеется. Котенев наверняка знал этого дельца и валил все на пего. Ловко придумал себе прикрытие.

— Действительно, ловкий тип, — поморщился от колющей боли в области сердца Рогачев. — Что твой художник говорит?

— Не видел его еще, не успел, а сам он не звонил.

— Вот-вот, — опять не удержался Алексей Семенович, — а они, — он кивнул на машину, около которой суетились эксперты, — успели. Грохнули Анашкина — и концы в воду.

— Знаете, товарищ полковник, — обозлился Купцов, — если с вас там, «наверху»…

— Знаю, знаю, — примирительно похлопал его по плечу Рогачев. — И разве в начальстве дело? Мы народ охранять поставлены, перед ним в ответе… Понимаешь?

— Понимаю. Хорошо бы, если бы это начальники понимали.

Алексей Семенович повернулся и пошел к подворотне, стараясь держаться в тени.

— Теперь надо не только «драконов», но и Котенева искать, — вслед ему сказал Купцов.

— Почему? — не оборачиваясь, замедлил шаг Рогачев.

— Одной веревкой они связаны, — пояснил Иван, — не отступятся от него, пока своего не получат. Найдя его, найду их, найдя «драконов», узнаю, где скрылся Котенев.

— Давай действуй, — согласился Алексей Семенович и, немного подумав, посоветовал: — Съезди к его подружке. Ставив, кажется? Попробуй поговорить.

— Съезжу. Но сначала повидаюсь с Буней…

* * *

Буню он увидел сразу — художник сидел на лавочке в чахлом скверике около кинотеатра и рассматривал свои стоптанные, давно потерявшие первоначальный цвет импортные туфли. Подойдя, Купцов сел рядом, блаженно вытянув ноги, — хорошо в тени, можно немного расслабиться.

— Здравствуй, — сказал Иван. — Ждал твоего звонка, но не дождался и решил сам прийти.

— Вот ты пришел, — задумчиво начал художник-оформитель, — чтобы узнать, что тебя интересует. А я, если не желаю неприятностей, должен тебе сказать нечто относительно другого человека, у которого после этого обязательно будут неприятности. Ты же не оставишь его в покое, пока не узнаешь нечто другое, тебя интересующее?

— Допустим. И что? — заинтересованно взглянул на него Иван. — Ну, давай дальше, не стесняйся, чего уж там.

— Кто буду я после этого? — Буня сплюнул. — Как бы хотелось жить, чтобы не было вас на свете — тех, кто приходит и спрашивает или забирает по ночам. Скажи, Купцов, ты же приличный мужик, неужели тебе не противно заниматься малопочтенным полицейским делом, заставлять одних клепать на других, мешать людям жить, не давать им покоя и лишать их свободы?

— О какой свободе ты говоришь? — Иван переменил позу. Ему больше не хотелось расслабляться. — О свободе грабить, убивать, воровать чужое имущество? По-моему, подавляющее большинство людей предпочитают жить в обществе, не имеющем подобных «свобод». К тому же задолго до тебя пытались разобраться, где грань между тривиальным доносительством и гражданским долгом.

— И смешивали эти понятия, — желчно заметил Буня, — возводя донос в ранг государственной добропорядочности.

— Бывало, — вздохнув, согласился Купцов. — Но в одном ты ошибаешься: мне не доставляет удовольствия заниматься раскрытием преступлений. Но если они совершаются одними людьми, то другие должны отыскивать преступников, защищая общество.

— Чего ты ждал? Ну, не звоню я, так приказал бы в участок отвести, там бы и пообщался. Еще Хлебников говорил, что участок великая штука: место встречи поэта с государством.

— Ты не поэт, и тем более не чета Хлебникову, — парировал Иван. — К тому же говорил он про царскую полицию.

— Умеешь языком работать, — буркнул художник.

— Я тебе лозунги повторять не буду — они немногого стоят без дела. Болтовня всем давно надоела, делом надо заниматься. У меня тоже есть свое дело, и я хочу его делать хорошо. Ты желаешь видеть в моих противниках несчастненьких, а я вижу людей, но преступивших закон! Если я их вовремя остановлю, то попробую перетащить из лагеря противников в свой. Поэтому давай сразу решим: не хочешь — не говори. Я все равно своего добьюсь! Но если те, кого мне надо найти, будут продолжать убивать, их жертвы и на твоей совести.

— «Кабул» знаешь? — после паузы спросил художник.

— Бар с видиками? — уточнил Купцов.

— Он самый, — подтвердил Буня. — Там часто бывает человек по кличке Карла. Как зовут и как его фамилия, не знаю. Его и ищи. Он тебе про фальшивки все рассказать может.

— Спасибо.

— Не за что, — художник повернулся к Ивану спиной и глухо, словно разговаривая сам с собой, добавил: — Совесть-то псе же хочется чистой иметь…

* * *

Рогачев, брезгливо оттопырив нижнюю губу, слушал инструктора политчасти, рассуждавшего о прискорбном падении нравов вообще и среди сотрудников милиции в частности. Разглагольствования этого моложавого майора, совсем недавно надевшего милицейскую форму, но успевшего уже стать старшим офицером, раздражали Алексея Семеновича. Но он сдерживал себя, боялся сорваться и наговорить резких слов, прекрасно понимая, что этим он только навредит Купцову, о котором шла речь.

— Все как-то складывается одно к одному, — приглаживая ладошкой редкие волосы, тихо говорил майор. — Заявление гражданки Сараниной, медицинские справочки о родах, показания свидетелей. Вы меня понимаете? А Иван Николаевич ведет себя, прямо скажем, несколько странно: не хочет открыться, все отрицает.

— Чего же странного? — не выдержав, прервал его Рогачев. — Неужели вы не допускаете мысли, что он с ней действительно никогда не был знаком?

— Возможно, — уводя в сторону глаза, вздохнул майор, — но как увязать многочисленные совпадения фактов биографии Купцова с фактами, изложенными в заявлении? А Иван Николаевич иронизирует, я даже не побоюсь сказать, издевается над нами.

Алексей Семенович