Ликвидация - Бондаренко Вячеслав Васильевич

По-прежнему бухал духовой оркестр, перешедший с марша Шопена на «Вы жертвою пали в борьбе роковой». Надсадно ревели клаксоны стоявших в заторе грузовиков. И плыл, удаляясь, рыдающий крик женщины: «Ой, Гошенька, Гошенька, на кого же ты нас покинул, сынок!.. Ой, шоб Господь Бог покарал того, хто тебя жизни лишил!..»

— Давай в объезд, — выбрасывая папиросу в окно, процедил Гоцман.

Серый «Опель» начал задним ходом выбираться из затора. Люди провожали его недобрыми взглядами.

Дом был как дом, закопченная покосившаяся четырехэтажка, с ободранным списком жильцов на парадном и плохо замазанными следами румынской вывески, с неизменной тетушкой, застрявшей в дверях подъезда, чтобы послушать, о чем будет говорить участковый уполномоченный со знаменитым Гоцманом, шоб он был здоров. Но участковый, немолодой, с морщинистым лицом младший лейтенант в синей, сильно выгоревшей на солнце гимнастерке с орденом Отечественной войны второй степени и красной нашивкой за ранение, ловко и необидно оттеснил тетушку в подъезд. Рядом мялся еще один мужичок, судя по значку «Отличник коммунального хозяйства», представитель ЖАКТа.

— Ну шо, есть зацепки? — выйдя из машины, мрачно поинтересовался Гоцман у Тишака.

— Зацепок никаких, — вздохнул Тишак. — Арсенина никто не видел.

— В его квартире были?

— Были, тоже ничего. Тут другое, Давид Маркович… Квартира Арсенина в том подъезде… —Тишак ткнул пальцем в дальнее крыло дома. — А в этом… На верхнем этаже… В общем, мы опрашивали всех соседей. Ну, надо ж всех!.. Так расспрашивали и в том подъезде, и в этом…

— Короче, лектор, — обронил Давид.

— В общем, в этом подъезде на четвертом этаже квартира. Запертая. А снимал ее… Родя!

Участковый, с неодобрением слушавший сбивчивую речь Тишака, выдвинулся вперед:

— Разрешите доложить, товарищ подполковник… Его там видели два раза.

— Кто видел?

— Мое доверенное лицо, — четко ответил участковый.— У меня они на каждом этаже. Как полагается…

— Да, два раза видели, — взволнованно вставил Тишак, — он туда приходил.

— Хозяин квартиры кто?

— Инженер Аврутин Иван Михайлович, — высунулся жактовец. — Приехал из Молотова, квартиру получил в сентябре сорок четвертого. Работал на заводе Январского восстания… По наладке кранов «Январец». Но его уже полгода как никто не видел…

Вместе они поднялись по узкой грязной лестнице на четвертый этаж. Гоцман провел пальцами по двери. Дверь была запыленной, а замки хорошие, новые.

— Ключ у кого?

— У хозяина, наверное… У Довжика ж отмычки есть, — понизил голос Тишак. — Любой замок…

Гоцман насупился.

— Довжик в управлении. И… незаконно это.

Он глянул вверх. Узкая заржавленная лесенка, которую украшали пыльные гирлянды паутины, вела на чердак. Гоцман обернулся к участковому:

— Вы здесь. Леня, за мной.

По пожарной лестнице они спустились на уровень четвертого этажа. Между лестницей и балконом нужной квартиры оставалось метра полтора.

— Ремень сымай, — сквозь зубы приказал Гоцман Тишаку.

— С чего?

— Пороть тебя буду! Придержишь… «с чего»…

Одной рукой Давид вцепился в пряжку ремня, другой дотянулся до ветхого, затейливо выплетенного из металлического прута ограждения балкона. Перевел дух. Колодец грязного одесского дворика насквозь прожигало южное солнце. На счастье, жильцов, обсуждавших его появление на балконе, там не наблюдалось. Бегло осмотрел балкон — судя по всему, нога человека не ступала здесь минимум полгода. Детский велосипед без переднего колеса, две разбитые патефонные пластинки, бутылка из-под химреактива— все пыльное, прикрытое серой рогожей. Он запустил пальцы в чуть приоткрытую форточку и отщелкнул шпингалет оконной рамы…

В комнате затанцевала в солнечных лучах накопившаяся за много дней пыль. Гоцман осторожно стянул сапоги и на цыпочках прошел к привлекшему его внимание станку для печати фотографий. Пыльный пол вокруг был усеян тонкими обрезками фотобумаги. Давид нагнулся. Под ножками станка половицы были поцарапаны. Он налег на станок плечом — одна из половиц тонко, противно скрипнула и провисла.

Сжав зубы, он запустил руку в тайник. Сильнее запахло пылью, лежалыми бумагами. Гоцман повертел в руках стопку удостоверений личности офицера, уже готовых, с вписанными черной тушью фамилиями и вклеенными фотографиями, и еще чистых. Аккуратно приподнял бланки нескольких паспортов, бегло взглянул на спецчернила, спецмастику на печатях. Усмехнулся, увидев несколько пожелтевших, так и не пригодившихся спецудостоверений личности работника железной дороги — они были отменены два года назад. А вот спецудостоверения для работников угольной промышленности никто пока не отменял… Они тоже были в тайнике, штук двадцать. Все это можно было смело фотографировать в качестве иллюстрации к статье 72-й Уголовного кодекса. Фотоаппарат, кстати, тоже лежал в тайнике — аккуратно завернутый в несколько газетных слоев громоздкий ФЭД.

Он с минуту подержал в руках «документы». И аккуратно положил на прежнее место. Станок тоже задвинул обратно, прикрыв им провисшую половицу.

В задумчивости Давид достал папиросу, но тут же, спохватившись, спрятал ее обратно. Осторожно подобрал с полу просыпавшиеся крошки табака. Подошел к оконной раме и бережно вытер с пыльного стекла отпечаток своей руки…

— Ну как? — нетерпеливо поинтересовался Тишак, втянув его обратно на лестницу.

— Каком кверху. Пусто. Обычная квартира…

— Но Родя же туда ходил! — непонимающе захлопал ресницами Тишак…

Тот же вопрос — «Ну как?» — задали участковый и жактовец, стоявшие у дверей квартиры, снаружи. Но Давид только раздраженно сплюнул в ответ.

— Товарищ подполковник… — Участковый суетливо оттер Тишака плечом от Гоцмана. — Я ж могу организовать понятых… Вскроем квартирку…

— С какого переляку? — сурово осведомился Давид, спускаясь по лестнице.

— Ну если трэба…

— Не трэба, — непреклонно обронил Гоцман, пресекая дальнейшие разговоры. — Тишак, шо по Арсенину?

— Ну шо? — почесал тот в затылке. — Запрос в штаб округа послал… Будет через два дня.

— Он до Одессы служил три месяца в Херсоне, — перебил Гоцман, — ты за это знаешь?

— Знаю. В военном госпитале…

— Так шо ж за это не крутишь?! Може, там и след есть…

— Так Херсон — это ж уже другой округ, — почесал в затылке Тишак, — Таврический.

— Ну, и шо дальше? — зло бросил Давид.

— Пошлю запрос в Симферополь, — растерянно ответил Тишак.

— Ждать еще неделю? — перебил Гоцман. — Ноги в руки и дуй прямо на вокзал. В Херсоне обойди госпиталь и найди, где он жил. И всех, кто знал, понял?.. — Давид порылся в карманах, протянул Тишаку несколько смятых купюр. — Бумаги оформишь по возвращении… И пока все не обнюхаешь, не вертайся.

— Давид Маркович, да вы бы хоть объяснили, с чего такая спешка?.. — жалобно и растерянно протянул сбитый с толку Тишак, комкая в руках деньги.

Гоцман, взявшийся было за ручку автомобильной дверцы, вдруг усмехнулся и наставительно ткнул указательным пальцем в грудь Тишака.

— Ну слушай, Леня. Рассказываю один раз, не упусти чего… Значит, до войны был у нас в отделе такой сержант Лева Рейгель, хороший хлопец. Искал он известного бандита Муху, на котором самая легкая статья была 76-я…

— Оскорбление представителя власти при исполнении? — растерянно переспросил Тишак.

— Во-во, — согласно кивнул Гоцман. — Значит, гонял он за ним по всей Одессе. Почти поймал, но Муха с Одессы вовремя утек… Рейгель сильно расстроился, взял отпуск и поехал у Гагры. Отдохнуть… Утром вышел на приморский бульвар, красиво одетый, с мороженым в руке, и носом за нос столкнулся с этим самым Мухой!

— И шо? — хором не утерпели участковый и жактовец, тоже внимательно слушавшие историю.

— А то, шо тот Муха был Паганини в стрельбе из пистолета, — договорил Гоцман. — Быстрый морг! И надо ж было Рейгелю так отдохнуть?..

Тишак, участковый и жактовец растерянно моргали. Похоже, что они не очень-то уловили смысл поучительного рассказа.