Дорога к звездам - Владимир Кунин

— Идите, идите, — вполне миролюбиво сказал им Мальчик по-английски. — Вы тут день и ночь ошиваетесь. Это не для вас. Это вон для того Котика, которого вы загнали на дерево.

Мальчик поднял голову, снова поманил меня рукой и так же, по-английски, обратился ко мне:

— Не бойся. Слезай, слезай, Кыся. Я — с тобой.

Клянусь вам чем угодно, слово «КЫСЯ» в английской фразе Мальчик произнес совершенно по-русски!!!

Как только Псы поняли, что гамбургер им не обломится, а вполне возможно, будет съеден вон тем омерзительным Котярой, который сейчас сидит на дереве, поднялся такой вой, такой лай, такое рычание, что я просто дико испугался за Мальчика!

Я уже видел, как Сука и еще парочка Кобелей покрупнее стали просто-напросто подступать к Мальчику с явно гнусными Собачьими намерениями. «Ну уж дудки!..» — подумал я, как обычно говорил и думал Водила, и стал незаметно для Псов спускаться с дерева, чтобы в нужный критический момент спрыгнуть всеми своими когтями на голову самого здоровенного и отвратительного Пса. Не оставлять же Мальчика в такой ситуации...

Но я и тени страха не увидел на лице маленького Мальчика.

Мальчик как-то очень уж нехорошо ухмыльнулся, сунул гамбургер в большой отвисший карман куртки, а оттуда выхватил черную металлическую трубку длиной и толщиной в мой хвост.

Он резко встряхнул трубкой, и из нее выскочило еще несколько таких трубок — одна другой тоньше! В руках мальчика моментально оказался упругий стальной прут длиной уже в пять моих хвостов.

У нас дома, в Ленинграде, у Шуры Плоткина была старая медная подзорная труба. Купил по пьяни в какой то комиссионке... Так вот, она тоже так выдвигалась, как этот стальной прут Мальчика. Из короткой становилась длинной.

Но самый большой и грязный Пес, на которого я уже нацелился, оказался еще и самым глупым Псом. Он не понял грозящей ему опасности и рванулся к Мальчику.

Честное благородное слово, я даже не сумел заметить, когда Мальчик взмахнул своим оружием!..

Я только услышал хлесткий звук удара, услышал визг Болонки из пасти огромного злобного Пса, который только что лаял басом, и увидел, как тот покатился по земле, зажимая передними лапами свою окровавленную морду!..

А еще я услышал, как маленький американский Мальчик вдруг на чистейшем русском языке прокричал, всей Собачьей своре:

— Ну что, бляди сраные?! Суки позорные!.. Сявки парашные!.. Кто еще хочет, шестерки падлючие?! В рот вас...

Произошло невероятное! Маленький, на вид — десятилетний Мальчик рванулся к стае Собак и стал жестоко исхлестывать стальным прутом длиной в пять моих хвостов всю злобную Собачью свору, изрыгая такие чудовищные русские слова, которых я никогда не слышал ни от пьяного Шуры, ни от разъяренного Водилы, ни от кого бы то ни было в России! А уж у нас на пустыре Мужики иногда так выражались... Но до этого Мальчика им было так же далеко, как от Европы до Америки.

Грязный, тюремно-непристойный российский мат стоял в холодном воздухе американского морского торгово-грузового порта Элизабет в Нью-Джерси штата Нью-Йорк!

Чудовищная матерщина, исторгаемая слегка охрипшим от злости и напряжения нежным мальчишечьим голосом, произвела даже на меня неизгладимое шокирующее впечатление. А уж я в своей жизни наслушался всякого.

Панический визг и лай разных Собачьих голосов слились в единый жалобный вой. «Собачья свадьба» улепетывала в разные стороны, уже не помышляя ни обо мне, ни о гамбургере, ни тем более о каких бы то ни было сексуально-половых играх в своем смехотворном Собачьем стиле.

— Вот так-то, котик, — по-русски сказал мне этот отважный Мальчик, стирая со своего страшного оружия кровь и клочья Собачьей шерсти бумажной салфеткой от гамбургера. — Не ты их, так они тебя... Здесь только разинь варежку! Вмиг схарчат и не подавятся...

Этот маленький виртуоз российского мата и блатного жаргона вдвинул все пять трубок одну в другую, и убийственный стальной хлыст сразу же превратился в короткую невинную трубку величиной с мой хвост.

Он сунул ее в карман куртки, а оттуда вытащил чуть примятый, надкусанный гамбургер, по-братски разломил его пополам и одну половинку протянул мне.

— Слезай, слезай!.. Ой, ты же по-русски не тянешь, а я... — спохватился Мальчик и повторил уже по-английски: — Давай, давай, спускайся... Тебе помочь?

— Не нужно, — сказал я ему и спрыгнул с дерева. Мальчик секунду ошеломленно смотрел на меня, держа в каждой руке по половинке надкусанного гамбургера.

Каждый из Людей, с которыми я когда-либо решал войти в шелдрейсовский Контакт — при длительной ли подготовке, как с Водилой, или при внезапном, мгновенном решении, как с Мастером, — все они начинали с того, что первое же слово, которое я ПРОИЗНОСИЛ, они или не воспринимали вообще, или им начинало казаться, что они ОСЛЫШАЛИСЬ.

За очень редким исключением. Вроде Фридриха фон Тифенбаха. Но Фридриху уже далеко за шестьдесят, что несомненно приближает его к кое-каким особенностям детского восприятия мира...

Ребенок же... Вот, пожалуйста, — живой пример!..

А этот ребенок, этот маленький Мальчик, судя по тому, КАК он вел себя в бою с Собаками, и по тому, ЧТО он им кричал, — прошел, как говорил Водила, «огонь, воду и медные трубы».

Так вот, этот ребенок, этот Мальчик сразу же откликнулся на мой зов! Сразу сообразил, что я обращаюсь именно к нему. И сразу же с распахнутым сердцем потянулся ко мне. Он тут же поверил в РАЗГОВАРИВАЮЩЕГО КОТА!!!

Обнаружив, что на свете может быть и ТАКОЕ, он пришел в неописуемый восторг. В его глазах сверкало искреннее и доверчивое детское восхищение, а рот сам по себе радостно растягивался от уха до уха.

А я смотрел на него и был потрясен этой метаморфозой! Так говорил Фридрих фон Тифенбах... Будто бы это вовсе и не он, этот маленький Мальчик, минуту тому назад, рискуя жизнью, встал на мою защиту и отважно сражался с несколькими охреневшими от ярости Псами; будто не он только что грязно и ужасно матерился очень-очень «взрослыми» словами...

Сейчас это был РЕБЕНОК, который не мог оторвать от меня сияющих и счастливых глаз!

— Ты... Ты!.. ТЫ — ГОВОРЯЩИЙ КОТ?! — слегка заикаясь, спросил он.

— Нет, Я — ДУМАЮЩИЙ, — ответил я ему. — Давай сюда свой гамбургер!..

* * *

Мы ехали шагом,

Мы мчались в боях

И «Яблочко» — песню

Держали в зубах... —

часто бормотал Мой Шура Плоткин, бесцельно сидя за пишущей машинкой и глядя в потолок.

Обычно это случалось на следующий день после очередной кухонной или «домжуровской» поддачи или после долгих и изнурительных проводов какой-нибудь барышни, ночевавшей у нас и совершенно не желавшей утром покидать нашу квартиру.

Ах, песенку эту

Доныне хранит

Трава молодая —

Степной малахит... —

бормотал Шура, и я каждый раз знал, что произойдет дальше. Шура должен был закинуть руки за голову, тупо посмотреть на чистый лист бумаги, заправленный в пыльную машинку, и горестно признаться:

— Ах, Мартын-Мартышечка... Интеллигентское распиздяйство к добру не приводит. Очеркишечко-то (статейку-то, заметочку-то, рассказик-то...) завтра уже в редакцию волочь. А головка — бо-бо, и денежек у нас в доме... сам понимаешь—тю-тю.

— Только без трагедий! — говорил я самым жестким тоном. — У меня есть хек, у тебя — полпачки пельменей. Выпусти меня и садись работать. И чтобы у нас сегодня вечером никого не было! Вернусь — проверю.

Я уходил из дому на целый день, возвращался запоздно — очерк был готов. При всех своих Человеческих слабостях Шура был сильной Личностью!

Мы ехали шагом,

Мы мчались в боях

И «Яблочко» — песню

Держали в зубах.

Это я так часто слышал, что поневоле запомнил эти строчки.

— А откуда ты знаешь эту песню? — спросил меня Мальчик.

— Какую еще песню? — удивился я.

— Ну, вот эту: «Мы ехали шагом, мы мчались в боях...»

Я чуть не подавился остатками гамбургера!

Ничего себе КОНТАКТИЩЕ!!! Это что же — он МОИ мысли читает?! Не Ребенок, а просто рождественский подарок мистеру Ричарду Шелдрейсу!

— Это не песня, — назидательно сказал я. — Это стихи.

— Песня, — уверенно возразил мне Мальчик. — Ее Никитины поют. Такие — тетка с дядькой и с гитарой. Так тихо поют, но отпадно!.. Они к нам в колонию приезжали петь.

— В какую еще колонию? — не понял я.

— В обыкновенную, — отрезал Мальчик. — Лезь в рюкзак!

— Зачем?

— Нам знаешь сколько в автобусе ехать? Потом столько же на метро. А в автобусы и метро с животными даже в клетках — и то запрещается! Так что залезай, не гордись.

— А куда мы поедем?

— К нам. В Квинс.

— Но мне завтра с утра нужно опять быть в порту...

— Мне тоже, — сказал Мальчик. — Вместе и поедем. Залезай в рюкзак. Или ты хочешь, чтобы тебя здесь портовые Собаки разорвали?