Голос Вессема - Теа Сандет

если я говорю тебе уехать — значит, ты должна уехать. Все.

Он отошел, а Кристина так и осталась стоять, сжимая в руках тарелку с чем-то, что она собиралась предложить ему на ужин.

— Я тут давно уже не только… из-за сестры, — услышал Андрей ее шепот.

Джехона не обернулся.

Когда Кристина мечтала, что встретит мужчину — героя войны — и полюбит его, и что у них будет дом, двое детей и собака — она не думала, что все это свалится на нее вот таким образом. В двадцать лет она оказалась матерью двоих детей, одному из которых восемь, другой четыре, и хозяйкой собаки, которая ее ни во что не ставила. С сестрой она никогда не ладила, виделись они лет пять назад — кажется, еще до войны, да и переписывались не часто. И когда в Селиполе объявились Макс и Хейке, она была обескуражена. О существовании Хейке она вообще не знала, и еще большой вопрос, кто ее отец. Макс-младший был копией Макса-старшего, а его сестра — чернявая, смуглая — непонятно, на кого похожа. И что это за имя вообще — Хейке?

В полиции, передавая ей детей и оформляя временное опекунство, сказали, что Анна исчезла несколько недель назад, ее муж — и того раньше, и что сначала дети жили с соседкой, бабулей Неле, но потом бабуля тоже куда-то делась, а беспризорников в Озерувице было столько, что на еще двоих никто и внимания не обратил, и, не дождавшись матери, они решили пойти искать родню из соседнего города.

Кристина схватилась за голову и кинулась на поиски сестры — в конце концов, сейчас же не война, не должен человек просто взять и исчезнуть, и даже смогла узнать, что Анна пошла в какой-то эксперимент — ей должны были заплатить за испытание нового импланта, а дальше она будто наткнулась на стену. Но она не бросила искать, и эти поиски привели ее сюда, в подвал лесного домика, в группу Джехоны.

Сначала она была связной в городе — за обещание Джехоны узнать о судьбе ее сестры. Потом, когда он рассказал, что из нее сделали и где она сейчас, она попросилась в его группу.

— В войну я делала бомбы, — сказала она.

При этих словах воспоминания накатили на неё все разом. Рваные, пропитавшиеся машинным маслом перчатки, резкий запах ацетона, радужная бензиновая плёнка на лужах, скрип крошащегося пенопласта, вес полной бутылки в руке, жар горящего фитиля…

— И еще я умею готовить. И стрелять.

Готовила она лучше, чем стреляла, и Джехона взял ее в группу связи. На практике это означало сидеть в подвале и ждать сообщений, встречать каких-то людей и передавать им закрытые пакеты, следить за тем, чтобы оборудование Андрея было в порядке, и слушать полицейскую волну.

Она упрашивала сделать из нее настоящего солдата, говорила, что пойдет за ним на штурм лаборатории и куда угодно, но он ее словно не слышал. А потом она узнала про его план — про Амелию Лукаш и про то, что лаборатория — это подземный лабиринт, штурмом ее не взять, поэтому он решил добровольно пойти в Программу и открыть им двери изнутри.

Она знала о том, что он сражался при Караге, что там полег весь его взвод, а потом, когда Измененные ворвались в город, погибла и его семья, он пытался спасти их, но не успел, и с тех пор он стал вот таким.

Иногда, сидя где-нибудь в темном углу, она смотрела на него, смотрела, как он говорит, как раздает приказы, и ей хотелось схватить его за плечи, встряхнуть, закричать: «Ну посмотри на меня, вот она я, живая, посмотри, какая я живая, разреши мне тебя любить!» — чтобы он очнулся уже от своего бесконечного кошмара. Но, конечно, она ничего не говорила. С ним и взглядом-то встречаться было страшно, глаза как сталь, посмотришь — порежешься. И сам он с ней не заговаривал. Кроме того раза, когда он сказал: «Бери детей и уезжай».

Кристина закусила губу так, что во рту появился металлический привкус, и запихнула в рюкзак детскую одежду.

«У тебя будет не так много времени, пара часов».

Остался один час и сорок минут.

Андрея не было — он оставил ее дежурить за мониторами и поехал куда-то, сказав, что вернется к утру. Двадцать минут назад она получила сигнал от Джехоны, установила связь с лабораторией, запустила программу, которую показал ей Андрей, убедилась, что она сработала и двери лаборатории открыты, отправила шифрованное послание боевой группе, дождалась подтверждения приема, обесточила компьютер и выдрала жесткий диск — все по инструкции. И только тогда ее начало трясти.

Все это время, все эти месяцы он спал с этой выдрой — доктором Амелией Лукаш, скажите, пожалуйста! — с этой сукой, которую по ошибке не расстреляли в Радостоке, улыбался ей, наверное — Кристине он никогда не улыбался, боже мой, да она ни разу даже не видела, как он улыбается! — столько месяцев, а для нее у него не нашлось ничего, кроме «бери детей и уезжай»!..

— Макс, Хейке, — она потрясла их, и на нее уставились две пары заспанных глаз, голубые и черные, — подъем, мы уходим.

Хейке начала было хныкать, Макс тоже попытался что-то возразить, и Кристина от души влепила им обоим по затрещине.

— Ни звука, — сказала она. — Ни одного гребаного звука. Поднимайтесь наверх и ждите меня.

Вскарабкавшись по лестнице, она вылезла из подвала, пробралась через хлам, которым был завален сарай, быстро перебежала через лужайку и постучала в дверь.

— Эй, Норт, — позвала она шепотом, — ты там?

Занавеска на окне дрогнула, дверь приоткрылась.

— Ты знаешь, который час вообще? Я уже сто раз пожалел, что с вами связался.

— Дай мне ключи от машины, — попросила она появившегося на пороге мужчину.

— Зачем это? Что случилось? — спросил он, прищурившись и глядя на нее с подозрением.

— Не знаю, — сказала она. — В смысле, ничего, мне просто надо в Чарну. Вот, смотри, — видя его сомнения, она сняла кольцо и сунула ему, — это настоящее золото. Плата за аренду. Я тебе потом машину пригоню, честно.

— А где Джехона?

— Нету Джехоны, — Кристина почти сорвалась в истерику. — Ну дай ключи, ну пожалуйста!

— Вот сукин сын. — Мужчина потер переносицу, потом взял кольцо, которое все еще протягивала ему Кристина. — Сдается мне, надо всем сваливать. Подожди, Белле совсем плохо…

— Черт, Норт, нету времени!

— Машина моя, — сказал он, — ключи я тебе не дам. Хочешь — иди пешком, не хочешь — жди меня.

Дверь