Кочевники неба - Вадим Павлович Калашов

уж где разобраться в этой науке вчерашнему подростку.

– Погодь, Келчи. Давай я тебе помогу.

– Не стоит, я справлюсь.

– И тем не менее!

– Да нет, правда, не стоит.

Келчи вовремя почувствовал, что раскрыт, и успел нырнуть в ближайший панцирь, избегая арбалетного болта.

– Ау, мальчик! – крикнул Бартоломео, не найдя его там, и искажённый пустотой панциря голос капитана-злодея приобрёл по-настоящему инфернальный оттенок. – Долго со мной в прятки собрался играть?

– Почему в прятки? – ответили из другого панциря. – В догонялки! Вот только вода буду не я, и не ты.

И словно пелена спала с глаз капитана, когда он увидел, как со всех сторон подступает темнота.

Вопреки своим изначальным планам, хорошо знавший о её опасностях, как любой круштан, Бартоломео явился на Мёртвую гору ночью. Нет, на случай цейтнота, он предусмотрел и такой вариант. Вот только…

– Идиот! Какой же я идиот! Будь ты проклят, Келчи! Будь я проклят! Будь всё на свете проклято!

Обнажив мечи, талледские воины образовали круг. Они ещё не видели своих новых врагов, но слышали их вой. Напоминающий волчий, но с примесью змеиного шипения. Мерзкий, зловещий, пробирающий до костей.

Как бы им сейчас пригодились шары с негасимым пламенем! Собственно, для возможной встречи со стражами Мёртвой горы и берёг их Бартоломео. Но истратил, когда мстил боевому крушту.

Он вспомнил главы «Учения о неправде», где говорилось о том, что гнев – худший спутник неправедного человека. Никогда ещё запрещённая книга так точно не отражала жизнь.

– Твои воины что, глухие? – спросил Келчи, выскочив из панциря. – Я же на чистом Странникусе сказал «догонялки», а не «вышибалы».

Юноша в откровенную издевался. Он прекрасно знал, что утомлённые длительным переходом и несколькими схватками воины не смогут спастись от стрылгов тем же путём, каким Варэк и Лилле в детстве.

– Ты тоже можешь не успеть! – крикнул Бартоломео.

– Ну, значит, тогда и я погибну.

Спокойствие, с которым мальчишка, которого он знал как циничного проныру, поставил свою жизнь на карту, так заинтересовало капитана, что он передумал в него стрелять.

– Неужели Миртару и правда может так изменить человека?

– Странный ты мужик, капитан секретного отряда. Марти говорил, что ты помнишь наизусть редчайшие еретические книги. А родные священные тексты запамятовал!

С пафосом, позаимствованным у Лилле, Келчи процитировал строки, где говорилось о том, что Миртару никого не в силах изменить, только открыть истинного себя.

– И если Варэк прав, и ты действительно из наших, знай: не Миртару сделало тебя таким. Эти семена ты нёс в своей душе с самого начала, просто Миртару создало идеальные условия для их роста.

– Ложь! – потерял самообладание Бартоломео. – Любой бы на моём месте стал злодеем! Никто не переживал того, что вынес я!

Он всё-таки выстрелил из арбалета, но в гневе промахнулся, чего с ним очень долго не случалось.

– А откуда ты знаешь? – продолжал разбивать его позицию Келчи, поглядывая по сторонам, не появились ли стрылги.

– Их очень мало, но мы оба, уверен, их встречали: юношей, из которых клещами не вытянешь истории о своём взрослении. А что, если им просто страшно его вспоминать? Но никто от этого не озлобился, не искал виноватых, прилежно исполнял послушания на родном круште и заботился о Сонной Долине.

Заблестела чешуя – на горе появился первый стрылг. Келчи приготовился бежать, но не ответить на новый вопрос капитана не мог.

– Да, ты прав. Эти мысли звучали слишком убедительно, чтобы я их придумал только для того, чтобы привести тебя в ловушку. Варэк считает себя главным специалистом по кощунству. Знал бы его друг, праведный Лилле, что порой прилетало в мою голову… Прилетало очень много месяцев назад. Ты посчитал за серьёзную философию мысли боязливого мальчика. Который всё бы отдал, чтобы не ходить в Миртару, чтобы не летать на круште, чтобы сама идея небесного кочевья канула в Лету. А сейчас я, как и положено взрослым, улыбаюсь своим подростковым страхам. Я – другой. А ты – нет. Великий воин, опытный убийца, а присмотреться – тот же подросток.

Стрылги уже вступили в схватку с воинами Бартоломео и подбирались к нему самому и его собеседнику. Но Келчи, поддавшись тому гипнозу юности, когда ты уверен, что смерть – это точно не про тебя, продолжал говорить:

– Да, крушты – реликт. Да, небесные кочевники – анахронизм. Но кто сказал, что это плохо? Какие законы сейчас правят нижним миром…. всё самое лучшее там давно анахронизм. Анахронизм – любовь до гроба и дружба навсегда. Анахронизм – служить людям, а не правителю или собственному кошельку. Бескорыстие – анахронизм. Геройство – анахронизм. Но только в какую жуткую современность скатился бы ваш мир, если бы не цеплялся за прошлое всеми анахронизмами. И как это захватывает – быть последними исполинами в обмельчавшем мире! Прощай, Бартоломео. Жаль, что последним круштаном ты видишь меня, а не Варэка. Твой образ не давал ему покоя, у него больше тем для разговора с тобой.

И Келчи побежал. То тут, то там дорогу ему перебегали стражи Мёртвой горы, но каждый раз он успевал избежать встречи с их зубами. Любая ошибка стоила бы ему жизни, но парень отдавался азарту бегства так, словно бы это была всего лишь игра.

Убедившись, что больше его никто не преследует, Келчи рухнул в траву. Казалось, он будет приходить в себя до рассвета, но уже через пять минут парень вскочил на ноги так легко, словно бы отдыхал сутки.

Эмоции переполняли его. И в них не было места негативу. Он ничего не знал о судьбе сестры и друзей, но был уверен, что с ними всё хорошо, ибо ничто не имеет права портить такую ночь.

Именно он, а не силач Варэк, не праведный Лилле, решил, получается судьбу Долины. Келчи знал, что друзья придумали этот план больше для того, чтобы нашёлся повод списать самого бесполезного в драке юношу с боевого крушта. Кто бы предположил, что он сработает.

– Ну, разве я не имею право собой чуток погордиться? – спросил он Долину, по привычке лукавя – «чуток» было совсем не тем словом, чтобы обозначить распиравшую его гордость.

Келчи прислушался, словно ожидая, что духи Долины ему ответят, и понял, что он здесь не один.

Ещё одному человеку удалось спастись от стражей Мёртвой горы. Ничего удивительного, он был моложе всех из воинов Бартоломео.

Несколько стрылгов всё-таки успели его зацепить – кровь сочилась из бедра талледского ровесника Келчи. Закрыв лицо руками, он тряс головой, словно был не в силах поверить, что дело, обещавшее быть