Беллона - Елена Крюкова

Снег хрустел под ногами еврейки. Снег стонал.

Снег кричал, снег хрипел. Снег умирал.

Девочка была так худа, что ее качал ветер.

Вот она пошатнулась и вздернула руки.

Она стала падать, и падала медленно-медленно, как во сне, как вылетевший из печи уголек летит, легкий и жгучий, на доски, на половицы.

Она выпала из печи, в которой хотели ее сжечь, да не сожгли.

Она осталась жива. Зачем?

Еды ведь больше нет, да и жизни нет.

Да и детства нет: вон оно лежит, мертвое, невидимое, никто его не видит, кроме нее.

А может, и ее больше нет.

Когда она упала, снег набился ей под халат. Ожег ребра. Она задрожала, ей стало холодно, зубы застучали, она всунула кулак себе в рот и грела кулак дыханьем, и сама сказала себе: нет, я живая, ведь я дрожу. И засмеялась над самою собой.

Ветра не было. Тишина.

Плоские крыши. Плоская земля. Плоская белая кровать, на ней покрывало снега. Не распахивай покрывало, не стаскивай с кровати его. Под ним -- страшное. Лучше тебе этого никогда не видеть. Не слышать. Там пепел. Там зубы и волосы. Там отломанные на морозе пальцы и золотые серьги, вырванные из кровавых мочек. Там смерть, которая так долго притворялась живой.

Еврейка с трудом встала. Отряхнулась. Опять пошла. Без тропы. Прямо по снегу. По чистому снегу. Ноги вязли в снегу. Босые ноги.

Она должна дойти вон до того барака. Там лежат дети. Мертвые дети. Она знает. Она снимет с мертвого ребенка сапожки и наденет на свои ноги. И тогда она ноги не отморозит. И ей их не отрежет хирург, герр Менгеле.

Девочка шла. Прижимала ладонь ко рту. Смотрела прямо перед собой. Не видела ничего, кроме снега. Белого, чистого снега.

Издалека, с высоты длинных каменных гусиных шей, труб крематориев, она казалась черным цыпленком, которого сначала убили, потом зажарили, а потом оживили и сняли с тарелки, и пустили в мир, в мертвый мир, и сказали, глумясь, неистово хохоча: беги, цыпленок, шагай, ты теперь один тут живой.

[елена дьяк-померанская - ажыкмаа хертек]

Дорогая тетя Ажыкмаа, здравствуйте!

Давно не писала вам. Надеюсь, что вы в добром здравии. У нас все хорошо, все идет своим чередом. Муж недавно сделал персональную выставку в школе, ее торжественно открывали в зале школьной библиотеки, пришли все школьники и их родители, и было столько народу, что библиотека всех вместить не могла. Аншлаг, как в Большом зале Консерватории, когда в былые времена там выступала Галина Вишневская или Елена Образцова.

Я играла на школьном пианино (оно тут старенькое, "Красный Октябрь", и плохо настроенное, я иногда сама его настраиваю, подтягиваю струны разводным слесарным ключом), на столах разложили для детишек угощение - плюшки с сахаром, чай и мандарины, и все были очень довольны, все у нас было, как на настоящем открытии. Даже красную ленточку разрезали.

Вот пишу вам и все думаю: а я к вам в Америку так и не съездила, а сил все меньше и меньше. Да и дорого теперь авиабилеты стоят. А школьная зарплата у нас очень маленькая, на нее пропитается только Дюймовочка. Поэтому мы с мужем подрабатываем: у меня в доме стоит мамина швейная машинка, и я часто беру на дом шитье, я научилась очень аккуратно шить, выкройки свожу из модных журналов, а муж летом, когда в Павлово по Оке приплывают туристы, продает свои этюды. Все думаю: Ника, если бы жива была, научилась бы не только рисовать карандашом, а красками тоже. Простите, что я Нику все время вспоминаю, но я не могу иначе, она же все время со мной. И муж тоже ее полюбил, по моим рассказам.

Милая тетя Ажыкмаа, все-таки годы у вас уже большие, я все больше беспокоюсь за вас, как вы там одна. Получу письмо от вас - и успокоюсь немного. Вы уж мне пишите, не ленитесь. Звонить вам в Нью-Йорк я так и не научилась, да и дорого это.

Дай Бог, чтобы там у вас не было никаких ураганов и стояла хорошая погода, а то вот передали по телевизору, что в Северной Америке торнадо, как бы эти торнадо не навалились на Нью-Йорк. Будьте здоровы, молитесь за Нику, и я за нее тут тоже молюсь. Муж вам низко кланяется. Берегите себя.

Всегда ваша Лена.

ВОЕННАЯ СИМФОНИЯ. ADAGIO AMOROSO

Я хочу всех простить.

Всех. Даже тех, кто не просит прощенья.

Я хочу всех любить. Но я не могу, а только хочу.

Мне этот мир не по плечу; да я и не хочу с ним бороться. Человек ошибается, выбирая борьбу. Человек неправ, записывая себя в воины, идя в солдаты. Армии погибают, а люди опять рождаются, и на заводах делают снаряды и боеголовки; зачем? К чему? Только ли из-за денег? Может, вы просто не знаете, как выбраться из сетей войны, просто боитесь обидеть ее, Беллону, мужчины, люди?

О да, она дама, Беллона. А вы - мужчины, и вам негоже женщину обижать. Да, она женщина, война. Может, она как та свинья, что съедает своих поросят? Или как та хозяйка, что забивает, едва вынув из клетки, крошечных крольчат и пухлых кроликов - на мясо, на шкурки, да просто чтобы не плодились?

А вы к ней попробуйте ласково: милая Беллона. А вы к ней попытайтесь нежно: дивная Беллона! А вы никогда не пробовали у нее, у войны, попросить прощенья? За то, что вы снова и снова насилуете время и рождаете ее?

Я прощаю всех, всех. Кто варит варево войны. Кто еще сварит его в обозримом будущем и в необозримом прошлом. Как это в прошлом? А так: времени ведь нет, вы заблуждаетесь, мысля, что время течет из прошлого в будущее. Время варится в одном котле, и женщина над котлом хозяйка, не мужчина. Мужчина лишь с вожделением глядит на вкусный обед, на яростный огонь. Что, сладко пахнет? Сколько тел сегодня обожгли над огнем, чтобы перья сжечь, волоски подпалить, обнажить белое мясо?

Мои руки, я гляжу на них. Мои руки, они умеют так много. Женские руки, женская нежная кожа. Шрамы на руках: это мужчины разрезали мне плоть, а потом опять зашили ее.

Еще сварите мужчинам еду? Еще разольете суп по тарелкам? Еще нарежете хлеб?

Да, конечно. Да, потерпите!

Ведь я люблю вас, люблю, а другая война еще не началась.

А она разве начнется, женщина?

А разве нет, о мужчина?

А когда, женщина, скажи!

А ты думаешь, я все знаю, мужчина? Я знаю: вот свежая хорошая еда, и я сейчас подам на стол.

Женщина, а может, тебя зовут Беллона?

Нет! Меня зовут Ника.

Ника, какое красивое имя!

Уж какое мать дала.

Женщина, а может, это ты рождаешь войну? Может, все войны из-за тебя?

Может, все войны в тебе? У тебя под фартуком? У тебя за пазухой?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});