Хозяйка Мельцер-хауса - Анне Якобс

в какой-то момент письмо окажется в его руках. Ей хотелось в это твердо верить.

Она встала и посмотрела на маленькие маятниковые часы из зеленого нефрита, подаренные ей Алисией. Уже почти два часа – пора отправляться на фабрику.

– Августа? Пожалуйста, отдай это письмо Гумберту, пусть отнесет на почту, вместе с остальными.

Августа выглядела цветущей, ее бедра округлились, и Мари казалось, что она опять находится в интересном положении. Не удивительно – Густав был влюблен в нее и очень старался.

– Будет сделано, госпожа.

– А с Гумбертом сейчас все в порядке?

Позавчера вечером с беднягой опять случился приступ, и поварихе только после долгих уговоров удалось вызволить его из-под стола.

– У него-то все отлично, госпожа, а вот у вашей свекрови все еще мигрень.

И это уже третий день. Бедная Алисия – несомненно, она сильно переживала из-за письма своей золовки Эльвиры из Померании. Рудольф фон Мейдорн, ее единственный оставшийся в живых брат, был тяжело болен, и Алисия с удовольствием поехала бы повидать его еще раз – возможно, в последний. Однако в условиях нынешней военной ситуации и плохого железнодорожного сообщения ехать в Померанию было бы большим риском.

– Скажи моей свекрови, что к шести я вернусь.

Она накинула на себя жакет и надела элегантную черную шляпу с прямыми полями, напоминавшую мужскую. Юбки – к ужасу старшего поколения – стали заметно короче, считалось модным, если они открывали лодыжки и часть икры. Однако выходить из дома без шляпы все еще было более чем неприлично.

Каждый второй день время до обеда Мари проводила в бюро, регулярно приходила туда и после. Еще несколько месяцев назад она с удовольствием занималась разработкой новых образцов тканей, но сейчас все ее мысли занимал лишь один вопрос: как сохранить предприятие. Да, на ткацкой фабрике Мельцера все еще кипела работа: активно изготавливали бумажную пряжу и ткани. Однако что будет, если забастовки, что вспыхивают то тут, то там, перекинутся и на их фабрику? Утром Мари просмотрела бухгалтерские книги, и хоть она и не совсем разобралась в сложной двойной бухгалтерии, все же ей стало ясно, что зарплату ее свекор платил самую что ни на есть мизерную.

Когда сторож открыл ей ворота фабрики, Ханна как раз въезжала во двор со своей тележкой. Еду для военнопленных готовили на кухне виллы, за это им платило военное министерство.

– Ну что, Ханна? С тобой все в порядке? Ты немного бледна, девочка.

– Спасибо, госпожа. Я в порядке.

Ответ Ханны был коротким и ясным, она, не удостоив Мари взглядом, направилась прямиком к воротам. Мари такое поведение возмутило. Разумеется, девочка злилась на нее, потому что она организовала перевод военнопленного Григория Жукова на машиностроительный завод. А вообще-то, Ханна должна быть ей благодарна – как знать, чем бы это могло закончиться.

Мари сходила в прядильный цех, проверила, все ли в порядке, затем заглянула в ткацкий – и с радостью увидела первые тюки ткани с разработанными ею рисунками. К сожалению, качество бумажных тканей еще оставляло желать лучшего: они были жесткими, сильно мялись, а расцветка была довольно блеклая. Что было самым страшным, сшитая из них одежда совсем не выносила стирки: нитки просто расползались. Рекомендовалось вывешивать эти вещи на свежий воздух и обрабатывать мягкой щеткой.

Она приветливо кивнула бригадиру Гундерману – для разговоров в цехе было слишком шумно, да и Гундерман отнюдь не жаждал общения с «молодой директрисой». Как и остальные рабочие, он всегда видел в Мари только посетительницу, а если и называл ее «молодая госпожа директор», то титул этот относился не к ней самой, а подразумевал скорее, что она супруга директора Пауля Мельцера. Да и работающие на фабрике женщины не проявляли к Мари того уважения, с каким они, подчиненные, относились к директору Мельцеру. Только немногие из них понимали, что именно настойчивость Мари спасла предприятие.

Наверху, в приемной, все изменилось, прежде всего это относилось к секретаршам. Теперь и Людерс, и Хофманн, когда Мари просила их напечатать что-то под диктовку, проявляли большое рвение, они также взяли в привычку класть на стол готовые письма, а по утрам сами незамедлительно приносили почту.

– Мы всегда рады, когда вы здесь, фрау директор, – призналась как-то Людерс. – Тогда все в руках спорится. Если вы понимаете, что я имею в виду.

Мари была только наполовину рада этому комплименту, поскольку он подтвердил то, что она сама уже давно заметила: Иоганн Мельцер все больше и больше отстранялся от повседневных дел и мало заботился о сбыте бумажных тканей. В конце концов он предоставил Мари право делать закупки самостоятельно, без него.

Она оказалась осторожной и умной деловой женщиной, и директора это, похоже, вполне устраивало. От него теперь требовалась только подпись, каждая бумажка ложилась ему на стол в ожидании благословения.

Сегодня, в порядке исключения, Иоганн Мельцер сидел в кабинете Пауля за письменным столом, положив перед собой несколько папок и книг.

– Ты снова не пришел на обед, папа, – укоризненно произнесла она. – Чем ты питаешься? Воздухом и цифрами?

Он закрыл книгу и снял очки. Сколько морщин появилось у него на лице. Казалось, его до сих пор такое крепкое тело как-то скукожилось, и даже пиджак вдруг стал смотреться на нем мешковато.

– Зачем тебе понадобились эти книги, Мари? Это все твоя навязчивая идея проникнуть в искусство двойной бухгалтерии?

Вообще-то, он мог бы гордиться тем, что его невестка занимается таким скучным делом, как бухгалтерия. Как ни странно, он часто хвалил ее перед знакомыми, называя «толковой деловой женщиной». Однако когда речь заходила о том, чтобы объяснить ей что-нибудь, он начинал упираться.

– Я попросила господина Брукмана дать мне кое-какие бухгалтерские книги.

Иоганн Мельцер смеялся недолго и отрывисто, затем откашлялся. Ну да, старик Брукман был как раз тем человеком, которого мог пойти у Мари на поводу.

– И? Он рассказал тебе о своей работе? О дебите и кредите? Он такой аккуратист, и почерк у него такой бисерный. А какие у него тоненькие пальчики. Как у монаха, что копирует Библию.

Старый бухгалтер действительно много чего объяснил ей. Однако он любил вдавался в мельчайшие подробности, отчего у Мари сложилось впечатление, что она не все поняла. Вот почему она взяла у него эти бухгалтерские книги.

– Да, он трудолюбив и предан своему делу.

Их взгляды одновременно устремились на бокал, стоявший справа от стопки книг на ее столе. Он был наполовину пуст и явно не принадлежал Мари. Откашлявшись, Мельцер почти вызывающим жестом взял его в руки и допил содержимое.

– Ты, наверное, ждешь, чтобы я освободил для тебя стул, да? – сказал он не без иронии.

– Да нет, сиди, папа. Я хотела кое-что обсудить с тобой.

Сняв шляпу и жакет, она устроилась в кожаном кресле. Мари чуть