Вожди белых армий - В. Черкасов-Георгиевский

Генерал Краснов смотрел на эту последнюю казачью рукопашную из открытого окна своего барака. К нему бросилось несколько британцев, чтобы выволочь, но офицерская молодежь подхватила старика и на руках отнесла Краснова в кабину грузовика. Там бывший Донской атаман перекрестился, прошептав:

— Господи, сократи наши страдания.

Колонна грузовиков с пятнадцатью генералами и двумя тысячами казачьих офицеров тронулась. В передней машине, будто в авангарде, как в долгом-долгом степном походе сидел старейший донец генерал-от-кавалерии Краснов, в задней арьергардом — лихой кубанский генерал-лейтенант Шкуро со своим штабом. Этот отряд казаков уже был с потерями: ночью в бараках люди вешались на электрических шнурах, резали себе вены осколками стекол. Они-то не сомневались в том, как распорядятся с ними в СССР.

Передавали казачьих офицеров англичане советским в Юденбурге перед мостом над рекой, текущей внизу под утесом в несколько десятков метров. С него успел прыгнуть, разбиваясь насмерть, еще один офицер. Другой тут же полоснул смертельно себя по шее бритвой…

В Юденбурге чекисты согнали офицеров в большой литейный цех пустующего металлургического завода, генералов поселили в его бывшей канцелярии.

Командир охраняющей их советской части воевал в Гражданскую войну и донимал Краснова со Шкуро воспоминаниями. Советский приглашал казачьих генералов к себе в штаб. Послушать их «беседы» набивалась масса офицеров-совков, с детства слышавших эти белые легендарно-зловещие фамилии. Краснова, обладавшего литературным дарованием, слушали с невольным почтением, на сочную матерщину и непристойности Шкуро дружно хохотали. Больше всего советскую военную молодежь восхищала очередная шкуровская байка, в которой красные его казаков "заставили без порток удирать". Былой балагур Шкуро плел и якобы от смеха щурил глаза, чтобы слушатели не заметили в них ненависть…

Массовая депортация казаков из долины Дравы началась 1 июня. Английским солдатам пришлось штурмовать лагерь Пеггец, в каком 15 тысяч казаков с женщинами, детьми молились, чтобы Господь не выдал их коммунистическим богоборцам, не сходя с места. Их, как и офицеров в шпитальском концлагере, гнали к арестантским грузовикам прикладами и штыками. Несколько десятков казаков убили при попытке к бегству, а кто-то погиб в давке, кто бросился в реку или другим способом кончал с собой.

То же творилось в других последних казачьих «станицах». Всего за пять недель англичанами советским властям было передано 35 тысяч казаков.

Арестованных генералов после Юденбурга держали в разных тюрьмах НКВД в Австрии, допрашивая, а 4 июня 1945 года отвезли на аэродром под Веной для перелета в Москву, о чем есть воспоминания бывшего офицера СМЕРШ, позже перебежавшего к американцам:

"Когда мы приехали, на поле уже стоял самолет, готовый к отлету. Возле был грузовик, накрытый брезентом, а рядом собралась группа офицеров СМЕРШа…

Из кабины грузовика медленно вылез старый человек в немецкой форме, на его широких плечах красовались погоны русского генерала, а на шее висел царский орден, какой-то белый крест.

— Это Краснов, — подтолкнул меня локтем подполковник. — А вот это Шкуро. — Я увидел маленького человека в генеральской форме…

— Молодцы англичане! — сказал подполковник. — Наградили Шкуро своим орденом, по имени каких-то ихних святых, вроде Михаила с Георгием, а теперь — нате вам, стоило нам мигнуть — и они тут же доставили голубчика.

Все наши дружно рассмеялись".

Казачьих генералов долго держали в московских тюремных застенках, изнурительно допрашивая. Суд над ними состоялся 16 января 1947 года в столице в Колонном зале Дома Союзов, где вместе с Красновым и Шкуро в закрытом заседании были племянник Краснова-старшего генерал С. Н. Краснов, генерал князь Султан Келеч-Гирей, генералы Т. И. Доманов и Гельмут фон Паннвиц, который как немец не подлежал выдаче советским, однако пошел на эшафот вместе со своими казаками добровольно, доблестно свидетельствуя свою дворянскую честь. Всех приговорили к повешению.

По одним источникам, казнили генералов сразу после окончания процесса на виселице, сооруженной прямо во дворе бывшего Дворянского Собрания, потом — советского Дома Союзов, здание которого и поныне напротив станции метро «Театральная»; по другим — повесили в чекистской тюрьме на Лубянке.

Одно знаем точно — 78-летний генерал-от-кавалерии П. Н. Краснов и 61-летний генерал-лейтенант А. Г. Шкуро стояли на эшафоте совершенно спокойными: до последнего воевали с советскими, погибали не сдавшимися. С такими же чувствами четверть века назад умирал генерал-лейтенант К. К. Мамонтов.

Это была в Гражданской войне XX века на Руси самая последняя большевицкая казнь казачьих вожаков.

ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЕ АТАМАНЫ

Генерал-лейтенант

Г. М. Семенов

и

генерал-лейтенант барон

Р. Ф. Унгерн фон Штернберг

Этой главой заканчивается наша книга, и вспомним цитату, какой сборник начинался в первом очерке, где, хотя и советской терминологией, но верно отмечена возвратность «равнодействующей, которая образовалась от соотношения реальных сил белой коалиции и возможностей в борьбе с РКП (б) и Советской властью»:

«Маятник этой равнодействующей поочередно останавливался то на эсеро-меньшевистской (Комуч), то на эсеро-кадетской программе (Директория), потом он дошел до чистого правого кадетизма (режимы Деникина и Колчака), еще более поправел при Врангеле и, наконец, соединился с черносотенным монархизмом (гене рал Дитерихс)».

Так вот, увенчивающему конец Белого дела в России в 1922 году Правителю Земского Приамурского края генерал-лейтенанту М. К. Дитерихсу предшествовали в 1921 году главком Вооруженными силами Дальнего Востока, атаман Забайкальского казачьего войска гене рал Семенов и его «пара» в этом очерке — начальник Азиатской конной дивизии, монгольский «цин-ван («светлейший князь») генерал барон Унгерн.

Белая борьба в европейской России окончилась в 1920 году, но на наших самых дальних азиатских рубежах белые армии сражались еще долгие месяцы. Генералы Семенов и Унгерн, возможно, от того, что являлись удивительными белыми вождями, выпустили из рук знамя едва ли не самыми последними поединщиками с силами уже целой коммунистической страны. Феномен этой отлично взаимодополняющейся «пары» наглядно иллюстрирует жизненность русского евразийства. «Тандем» родовитейшего наследника европейского рыцарства барона Унгерна и возможного потомка Чингисхана атамана Семенова как бы последними куполами белого Китежа уходит в кровавый кумач большевистской пучины, которая захлестнет нашу Родину на следующие 70 лет.

* * *

Григорий Михайлович Семенов родился в 1890 году в караульском поселке Куранжа забайкальской станицы Дурулгиевской на правом берегу реки Онон, текущей из Монголии по Читинской области. Сам он утверждал, что является прямым потомком Чингисхана. Так сказать, документально это доказать невозможно, однако его отец Михаил Петрович был исконным уроженцем здешних краев и дальневосточного казачества с сильной примесью то ли монгольской, то ли бурятской крови, что сразу приходило на ум по широко расставленным глазам, разлету бровей Семенова-младшего.

Мать Гриши Евдокия Марковна в девичестве носила фамилию Нижегородцева и, очевидно, происходила из старообрядческого рода. Семенов-старший в Куранже считался весьма образованным казаком, имея семь сундуков книг, среди которых были буддистские сочинения, история Монголии. В роду Семеновых все свободно говорили по-монгольски и по-бурятски.

Мальчиком Гриша Семенов зачитывался книгами, подростком уговорил отца подписаться на газету впервые в их поселке. Окончил он двухклассное училище в Могойтуе, потом помогал бате управляться с их скотом: табуны насчитывали до полутораста лошадей, овечьи гурты — до трех сотен голов. Тогда по распоряжению наказного атамана в забайкальских станицах собирали экспонаты для войскового краеведческого музея в Чите. Семенов-младший с воодушевлением взялся за археологию в родных пенатах и нашел в окрестностях Куранжи «кости мамонта», «посуду из морских раковин величиной с тарелку», каменный топор, сдав все это в музей.

В 1908 году Григорий поступает в Оренбургское военное училище и через три года выпущен хорунжим (в пехоте — подпоручик, в кавалерии — корнет) в Верхнеудинский полк Забайкальского казачьего войска. Семенов был необычайной физической силы: среднего роста могучий атлет с кривоватыми ногами, широченной грудью. Несмотря на массивность, которую ему также придавала крупная, рано полысевшая голова, хорунжий Семенов являлся великолепным наездником и фехтовальщиком с молниеносными, легкими движениями.

Эти умения и крепость мышц обусловили Семенову рыцарский уровень владения телом и холодным оружием, из-за чего японцы будут признавать в нем самурая также и по духу. После училища 21-летний Григорий некоторое время преподавал в бригадной гимнастическо-фехтовальной школе.