Время «Ч» или хроника сбитого предпринимателя - Владислав Вишневский

— Уже но… нор… нор… мально, — почти бодро просипел гость из Хабаровска, в расчёте на внимательно-задорные где-то там, вверху, девичьи глаза. Видят уж, наверное, оценили. В принципе, был счастлив: лицом в грязь не ударил, не опозорился. Сказали же, что два моржа идут, вот, два моржа в проруби и плавают. Чего ж ещё!

Их благостный заплыв и неторопливую, кажется, светскую беседу прервал чей-то — со стороны мужской злой или встревоженный, не разберёшь, мужской голос.

— Артур, ёшь твою в качель, что за хулиганство, кто это там с тобой… в воде, а? — грозно взревел он.

— О, нам сейчас попадёт, — приникнув к воде, будто за куст прячась, шепнул Артур СанСанычу. — Это Нептун наш. — И тут же Нептуну своему, бодрым голосом. — Семёныч, не ругайся, это друг мой из Хабаровска приехал, Саныч.

— Ну-ка, немедленно оба из воды! Ит-ти вашу… Это что такое!.. — И сетчатым половником, на длинной ручке, льдины которым рыбаки вылавливают, ловко подцепил непрошенного иногороднего моржа под зад. СанСаныч и не возражал: на берег, так на берег. Кстати, и вода, заметил, не такая уж и холодная. Так только, чуть-чуть! Держась за поручни, спокойно, вроде лениво, и поднялся из воды по-ступеньками… За ним, почти пробкой, выскочил и Артур. Запрыгал попеременно то на одной ноге, то на другой, вытряхивая из ушей попавшую воду.

— Ну, Саныч! Ну, ты дал! — затараторил он восхищённо. — Тут же годами закаляются, чтоб в воду залезть. Всё повремени, всё по-секундам, по-научному! А ты! Сразу! Ну, молодец! Бежим скорее греться.

— А мне не холодно, — в разрез проблемы, нахально заявил СанСаныч, действительно чувствуя во всём теле разрастающееся тепло… На воздухе это особенно хорошо чувствовалось. И снег казался тёплым и нежным… и ветерок ласковым. Предложи ему сейчас Артур: ещё разочек… Заплыл бы, не задумываясь. Так уж «в лунке» понравилось.

— А ну-ка бег-гом греться, я сказал! — от чего-то заикаясь, вновь грозно взревел маломерка-Нептун, без замаха, ощутимо шлёпая обоих моржей деревянной ручкой по задницам… по мокрым плавкам. Придал, тем самым, и физическое, и психологическое ускорение. — Греться, я сказал!

Потом уже только, приняв горячий и контрастный душ, растеревшись полотенцами, разогревшись, друзья сели за общий стол.

Тот дядька, у проруби, Нептун который, оказался совсем и не злым, а вполне добрым и весёлым, бодрым, и юморным мужичком. Под бурные аплодисменты бабулек и всей детворы, облачившись где-то в тайной комнате в летнюю форму Бога морей: корону, короткую рыбацкую сеть на плавки, с зубастой короной на голове, в ластах на ногах и трезубцем в руке, — громко шлёпая ластами по полу, пристукивая древком трезубца, неожиданно шумно вошёл в комнату застольных чаепопивушек, и театрально вручил СанСанычу, громко зачитав приказ, большую Почётную грамоту. В ней каллиграфическим детским почерком (старшей русалкой, внучкой, Нептуна писаной) значилось, что такой-то, такой-то, такого-то числа, года 1996, «…награждается великим и могучим Нептуном, Богом всех морей и океанов, луж, рек, болот и озёр, почётным и светлым званием моржа». И ему, отныне моржу, «…разрешается в любое время года и времени суток, бесплатно пользоваться любыми водоёмами земного и других прочих мест для купания, пития, и развлечений, не нанося, естественно, природе физического и морального ущерба».

Подняв грамоту высоко вверх, Нептун показал её настоящую подлинность, скреплённую толстой сургучной печатью, удостоверенную подлинным росчерком пера морского владыки, с подписью его любимой русалки из Великой Морской Канцелярии. «Это вам! Прошу, пожалуйста!» — возвышенно-театрально вручил верительную грамоту счастливому обладателю. Ещё и красивый нагрудный значок клуба Сахалинских моржей со своим изображением, изображением Бога морей — в короне, с бородой и трезубцем (хвоста видно не было, из-за малой величины барельефа на значке) торжественно присовокупил. Настоящий праздник получился, необычный и запоминающийся… Для СанСаныча, так уж точно!

С удовольствием потом пили чай с разными лечебными травами, мёдом, ели пирожки, пели общие песни. «Хаз-Булат удалой, бедна сакля твоя, золотою казной я усыплю тебя…»

Громко и голосисто пели бабульки, с большим чувством, всей душой, сочувствуя. И Хас-Булата старого им, обманутого ревнивца, жалко было, и коня его, и князя, беднягу, а ещё больше молодую жену, не успевшую познать ни любви по-настоящему, ни семейного, ни материнского счастья… Едва слезами не заливались по загубленной молодой любви, но легко перешли на украинский язык, спели «Взяв би я бандуру». Как в молодости когда-то, радуясь и красуясь невидимыми сейчас цветочными венками на головах, длинными разноцветными атласными лентами, расписными украинскими вышитыми рубашками, аккуратненькими сапожками на ногах. И «Ой, мороз, мороз». И Артур под почтительные аплодисменты — на бис! — спел «коронную», видимо для бабулек, старинный русский романс:

Гори, гори, моя звезда…Звезда любви приветная!Ты у меня одна заветная,Другой не будет никогда!

Особенно эффектно звучала последняя, прощальная фраза песни:

Умру ли я, ты над могилоюГори, сияй, моя звезда!

Мощный, раскатистый — для такой-то комнатушки — с трагической окраской бас-баритон Артура едва не добил сентиментальных бабулек, да и других женщин тоже. Всех, пожалуй, кроме детей. Они, с широко открытыми глазами сидели, молчаливо застыв, впитывая, запоминая, укладывая в сознании счастливые свои, сказочные моменты детства, так каждый зелёный росточек впитывает и солнечные лучики, и дождевые капли, и дуновение ветерка… всё то новое, что открывает жизнь… Здесь, и сейчас… А у взрослых… И хлюпанье, и слёзы, всё уже было в наличии. Но эти слёзы были не дешёво-кухонные, а самые настоящие душевно-благородные, и швырканья такие же… Романс очень уж возвышенно-величественный, про ушедшую светлую жизнь, и трагически красивую любовь…

Ты будешь вечно, незабвенная,В душе измученной моей!..

Да, именно так, незабвенная звезда!..

…вновь чай пили. И снова пели.

Особым вниманием у всех бабулек, оказался, сегодня, конечно же, гость, своим неожиданно смелым, решительным поступком. Все считали это абсолютно невозможным, и очень опасным. «Это да!» «Так уж прямо, сходу!..» «Никогда если ещё до этого!.. Это невозможно! Это опасно!!» «Просто герой!» «Не делайте так никогда больше, молодой человек, не надо. Пейте скорее чаёк, пейте». «А как чувствуете себя сейчас… не знобит? Не жарко?»

— Нормально! — отвечал герой. Да какой там герой. Герой — это из другой «оперы». Героем он себя действительно не чувствовал. Вот моржом — да. Моржом чувствовал. Молодым моржом, сильным, а может и тюленем или финвалом… В общем, был, как они все. И это было здорово.

И чувствовал себя интересно очень… Всё время к себе внимательно прислушивался, твёрдо зная, что вот сейчас именно… в этот момент, обязательно где-то должно заболеть, воспалиться — это точно. Но почему-то не находил — пока! — в себе такого явления. И вновь этому удивлялся: должно это где-то проявиться, должно!.. Ан, нет! Правда, внутри как-то непрерывно мелко-мелко потрясывало, будто стиральная машина на отжим включилась. Что-то с бешеной скоростью там где-то, глубоко-глубоко, в микроточке — в теле, душе? — билось, вращалось, вызывая приливы тепла из каких-то глубин, незамедлительно расходясь, как радиоволны, по всему телу, вызывая приятную истому. Внутри мелко потрясывало, но на внешней стороне, на физической оболочке, ничего такого-этакого заметно не было… Ну нырнул и нырнул, казалось… Делов-то!

Вернулись домой к Артуру. Татьяны, что странно, всё ещё не было, не приходила ещё.

— Вот, ведьма, Саныч! — то ли восхищённо, то ли укоризненно оценил действия супруги Артур. — Всю жизнь она так… Ну, чёртова баба! — Пригрозил. — Ни черта я первым звонит ей не буду. Пусть помучается! — и хохотнул победно.

Ладно-то ладно, но пришлось самим наводить порядок: мыть посуду, готовить ужин, и прочая… Снова потом почти всю ночь просидели за столом… Но водку не пили — разве только Артур не много, — вновь пели песни, разговаривали…

На этот раз разговорчивым был СанСаныч… И не только потому, что чувствовал себя, как заряженный огромный конденсатор, как лёгкий и могучий воздушный аэростат заполненный до отказа чудесным животворным составом, как, в общем, чувствовал себя давно когда-то, раньше… Когда на радостях рождения своего сына, Вовчика, выпил с другим своим товарищем, секретарём комсомольской организации, на двоих, тоже, кстати, сахалинцем, целую бутылку Рижского бальзама не разбавляя и без закуски… Не знал его энергетических ещё свойств, да и ничего другого уже не было… Всё до этого друзья уже съели и выпили, а жена, Татьяна, в роддоме ещё находилась. Вот и сейчас, как тогда, глаза у СанСаныча шесть на девять, сердце, как пламенный мотор, голова необычайно светлая, ни сна в глазу, и сила прёт… «Вот как купание бодро отрикошетило. Бодро, бодро… Пока!»