Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

Затем ему удалось нащупать ногой выступ в палубе. Он закрепился, и нашел справа свисающую трубу. Каншелл со всей осторожностью выбрался обратно на ровный пол. На этот раз тот не прогнулся, металл предательски не затрещал. Серв рухнул на четвереньки, пытаясь отдышаться, и отполз от дыры. Он уставился в голодную тьму, подсвечиваемую слабо мерцающими лампами и искрящейся проводкой, ошеломленный случайностью, что спасла ему жизнь. У него в ушах все еще грохотало эхо падающих обломков, вот только снизу никто не кричал.

Молчание мертвецов оглушало.

Гололитические призраки трех его братьев выглядели хрупкими. То и дело они распадались рваными сполохами, их слова исчезали в статических помехах. Несколько раз Аттик просил трех других капитанов повторить сказанное. И, учитывая то, сколько раз ему самому приходилось делать то же самое для них, передача была не лучше, чем прием. Сейчас литокастовый зал едва ли поддерживал иллюзию присутствия. Когда предложения дробились, а лица теряли четкость, Аттик лишь сильнее ощущал их отсутствие. Слабое свечение гололитов было лучшим свидетельством состояния легиона, того, что осталось от его прежней мощи.

Литокастовая система «Веритас феррум» не шла ни в какое сравнение с теми, что находились на флагманах легионов. Еще она отличалась большей приватностью. Вместо того чтобы быть встроенной в мостик, она занимала комнату рядом с покоями Аттика. В центре помещения располагалась литокастовая пластина, окруженная трехметровыми панелями, что действовали в качестве отражателей звука. Вдоль стен выстроились пульты управления. Изолирование Аттика от остального мира во время сеансов литокастовой связи было вопросом не секретности, но эффективности. Панели должны были ограждать его от сторонних звуков, позволяя капитану уделять все внимание далеким визитерам.

Работа системы поглощала много энергии. Ее использование было задачей не из легких. Конференции, проходившие с помощью литокаста, всегда были делом большой важности. В прошлом их инициатором зачастую выступал сам Феррус Манус.

«В прошлом, — Аттик прогнал эту мысль, ибо за ней таилась другая, худшая, та, с которой он отказывался смириться: — Больше никогда».

— Что показывает ауспик-сканирование? — спросил Кхалиб.

— Ничего необычного. Ожидаемо неустойчивое поведение в такой близости от Мальстрима, которое лишь усугубилось с тех пор, как мы вошли в систему Пандоракс. Сам же источник помех мы определить не в состоянии.

— Но в состоянии кто-то другой, — предположил Сабин.

Аттик кивнул.

— Госпожа нашего астропатического хора полагает, что может отыскать его.

Сабин хмыкнул.

— Не твой навигатор?

— Согласен, звучит странно. Но нет. Хотя навигатор Страссны и помогает госпоже Эрефрен перевести то, что она читает в эмпиреях, в реальные координаты.

— Что она ощущает? — спросил Плиен. Только с третьей попытки Аттику удалось разобрать его слова.

— Она говорит, ее восприятие обрело ясность и зоркость, невиданные прежде.

— Странно, — ответил Плиен. — А моим хорам все сложнее транскрибировать твои послания.

Два других капитана согласно кивнули.

— По-видимому, это еще один аспект феномена, — произнес Аттик. — Чем отчетливее хоры принимают послания, тем сложнее им их отправлять.

Кхалиб сказал нечто, затерявшееся в скрежещущем вое помех. Когда связь на миг улучшилась, Аттик услышал сказанное.

— К чему же это ведет, брат? К тотальному восприятию и абсолютному безмолвию?

— Откуда мне знать? Возможно.

— Ты уверен в разумности своих действий?

— Уверен ли я в конечном результате этой авантюры? Нет, конечно. Уверен ли я в ее необходимости? Безусловно, — Аттик на секунду остановился. — Братья, наши реалии суровы, и нам следует принять такую же безжалостную правду. Мы не можем вести эту войну обычным способом, и не можем достичь Терры, — Аттик не стал добавлять того, что остальные и так понимали — они бы не отправились на Терру, даже если бы могли. Они бы вернулись разгромленным легионом, который ждало расформирование и забвение. Они и так вытерпели слишком много унижений. И у них не было желания по собственной воле подвергаться последнему из них. — Мы решили, — продолжил капитан, — сражаться с врагами, используя все доступные средства. У нас нет флота. Но у нас остались корабли, а этот район как нельзя лучше подходит для хищников-одиночек. Осталось лишь выследить добычу.

— Думаешь, ты нашел способ? — спросил Плиен.

— Я вижу возможность получить много полезных сведений.

Сабина не убедили его слова.

— Это только предположение.

— Но я считаю, его стоит проверить.

Все три призрака рассыпались в сверкающей фантасмагории. Звук превратился в стонущий электронный ветер. На мгновение Аттик увидел в буре фигуру, возникающую из статики. По ушам как будто заскреб новый голос, нашептывая слоги одновременно отчетливые и неразборчивые. Он попытался вслушаться, но буря так же внезапно стихла, и перед ним опять оказались его братья.

— … ты понимаешь? — говорил Сабин. Когда Аттик попросил его повторить, он сказал: — я спрашивал, понимаешь ли ты, что значит потеря одного корабля для легиона.

— Конечно, понимаю. Как понимаю и то, что нам жизненно важно получить любое тактическое преимущество.

— Нет смысла препираться, — встрял Кхалиб. — Капитан Аттик прав насчет реалий, с которыми мы столкнулись. Кто бы что ни считал насчет разумности его стратегии, решать ему. Согласно нашим званиям и как то диктует необходимость, каждый из нас будет вести свою войну.

Наступила пауза. Это было молчание без статики. Аттик ощутил, как ему на плечи опустился новый груз и понял, что схожее чувство испытывали и его братья. Это была не ответственность командования. Это было нечто вроде изоляции, но куда более сильное, куда более глубокое. Это была утрата. Железные Руки продолжали бороться, но Х легион уже умер. Коллективное тело, частью которого Аттик был на протяжении веков, расчленили. Аттик отказывался верить в гибель Ферруса Мануса. Столь чудовищной невозможности попросту не могло быть, ни в одной Вселенной, неважно сколь безумной. Разве мог ветер согнуть метал? Нет? Тогда и Манус не мертв. Некоторая правда была настолько простой. Она должна таковой быть, если такое понятие как правда существует вообще.

Но Мануса с ними не было. Он был потерян для своих сыновей, а выкованная им великая машина — разбита на немногочисленные рассеянные детали.

Словно выражая мысли Аттика, Сабин произнес:

— Тела нашего легиона более нет, — из всех четырех капитанов Сабин был наименее преображен. Его голос еще мог выразить ту глубину скорби и злости, что испытывали все они. — И наша кровь стала разбавленной.

«Веритас феррум» был не единственным кораблем, который перевозил выживших Саламандр и Гвардейцев Ворона. Остальным капитанам также приходилось смотреть на союзников, что подвели их легион.

Аттик поднял руку. Сложил ее в кулак. Он не был облачен в перчатку, но все равно мог пробить сталь. Сабин был прав — коллективная сущность легиона была расколота, но он мог положиться на свои силы, а также на легионеров под своим командованием, чтобы превратить черепа предателей в пыль.

— Нет, — сказал он, наслаждаясь нечеловеческим, безмясым хрипением собственного голоса. — Мы все еще его тело. Если мы больше не можем бить с мощью молота, то мы изнурим врагов, словно раковая опухоль. Мы в их владениях. Они будут считать себя в безопасности, но они ошибаются. Мы слишком незначительные, чтобы нас обнаружить, но мы здесь. Мы будем терзать и обескровливать их, и даже если им повезет уничтожить одного из нас, то что с того? Разве это повлияет на действия других? Нет. Один удар уничтожил большую часть наших сил. Но чтобы добить остальных, им потребуется куда больше ударов, чем они могут сосчитать. У нас есть сила, братья. Нужно лишь увидеть ее.

Они говорили еще несколько минут. Аттик выслушал планы операций товарищей-капитанов, а также о том, как они надеялись выследить собственные цели. Он слушал. Он откладывал информацию в памяти. Но Аттик понимал, сколь мало значили эти сведения. «Веритас феррум» был сам по себе.

Литокастовая передача закончилась. Призраки исчезли. На миг исчезло и чувство изоляции. Аттику показалось, что стоит ему обернуться, и он увидит нечто иное, стоящее рядом с ним на литокастовой пластине. Капитан подавил это желание и сошел с пластины. Ощущение присутствие испарилось, как он и знал. Неважно, сколько слабой плоти удалил нож апотекария, его разум оставался человеческим, и он не мог устоять пред своевольной и необъяснимой тягой к самообману. Ключ был в том, чтобы распознать эту слабину, и противопоставить ей эмпирическую рациональность, которую он познал от примарха и Императора.