Императрица - Перл Бак

Она часто поворачивалась к нему, ее огромные глаза чернели на бледном прекрасном лице, и иногда она говорила, а иногда молчала.

— Нет ли другого пути отделаться от моих врагов, кроме как уступить? — спросила она однажды.

Никакого, ваше величество, — сказал он.

Она больше не спрашивала. Безмолвная, она подняла свои глаза к его глазам, и он печально улыбнулся и не ответил. Однажды вечером, когда она одна сидела в сумерках во дворе, он появился перед ней, не будучи объявленный, и сказал:

— Я пришел как твой родич. Почему ты не уступишь своей судьбе? Сможешь ли ты всю жизнь жить здесь в вечном изгнании?

На коленях у нее лежала маленькая светло-коричневая собачка, родившаяся в изгнании, императрица играла с ее длинными ушами.

— У меня нет желания убивать тех, кто был мне верен. Я не говорю о меньших… Но подумай, умоляю тебя, как я могу убить своих славных министров? Не думаю, что они верили в волшебную силу боксеров. Их ошибкой было поверить в силу их оружия. Однако иностранцы настаивают, чтобы они были обезглавлены… И подумай также, что от меня требуют казнить принца Чя, а как я могу выдать Ю Сяня? Остается еще Ци Сю. И я отказываюсь казнить принца Дуаня… Увы… я не могу назвать больше никаких имен. Все верны мне, и многие последовали за мной в изгнание. Как я могу предать их?

Жун Лу был воплощением нежности и терпения. Его лицо, тонкое и высохшее от времени и скорби, светилось добротой.

— Ты знаешь, что не можешь быть счастлива здесь, — сказал он.

— Я давно уже забыла о моем счастье, — вздохнула она.

— Тогда подумай о своей стране, — убеждал он с неиссякаю-щим терпением. — Как можно сохранить страну, снова объединить народ, если ты находишься в изгнании? Мятежники захватят город, если иностранцы его оставят. Страну будут делить, как воры делят свою добычу. Люди будут жить в страхе и проклянут тебя десять тысяч раз, потому что всего лишь из-за нескольких жизней ты не согласилась вернуться на трон и собрать вместе разорванные нити и снова сплести их в одно целое.

Он говорил горькие слова, но она прислушалась к ним. Когда ей напоминали о величии, она становилась великой. Маленькая собачка скулила у нее на коленях, прося ласки, и она, в раздумий, гладила шелковую головку и уши. Наконец она опустила с колен беззащитное существо и поднялась, чтобы встретить ожидающий взгляд Жун Лу.

— Я думала только о себе, — сказала она. — Теперь я буду думать только о своем народе. Я снова возвращаюсь на трон.

На двадцать четвертый день восьмого лунного месяца, который является десятым месяцем солнечного года, дороги высохли от летних дождей и земля стала твердой. Императрица начала долгое путешествие домой, обставленное с торжественностью. Она вернется, сказала она, но не смиренно, а с гордостью, дающей забвение. У ворот города, где был храм, она остановилась, чтобы совершить жертвоприношение богу Войны. Оттуда она приказала двигаться равномерно, со скоростью двадцать пять миль в день, ибо всегда была милосердна к носильщикам паланкинов, к мулам и монгольским лошадям, которые везли дары и подношения, полученные ею во время изгнания.

Стояла прекрасная осенняя погода, и не было ни ветра, ни дождя. Одна лишь грустная весть, полученная перед отъездом, омрачила возвращение: это было известие о смерти по причине преклонного возраста ее верного генерала Ли Хунч-жана. Она иногда бывала недовольна этим генералом, ибо он единственный из всех ее генералов осмеливался говорить ей правду. Когда он был наместником в Чжили, то оставался выше продажности и соблазнов и построил неподкупную армию. В преклонном возрасте против его воли она послала его на далекий юг, чтобы подавить кантонских мятежников, и он отправился туда, чтобы служить ей верой и правдой. Когда она снова призвала его на север, ему уже было много лет, и он отложил свое прибытие, пока она не согласилась, наконец, отречься от боксерской шайки. Затем он приехал в Императорский город и вместе с принцем Пином подготовил мир с иностранными врагами, печальный мир, но который мог сохранить страну. Теперь, когда он умер, императрица воздала ему должное, она объявила, что прикажет построить усыпальницу в самом Императорском городе, кроме тех, что были сооружены ему в провинциях, где он служил. Да, в своей милости она часто бывала непостоянной, но со временем страх и потери изжили из нее капризы.

Вскоре стало очевидно, что Жун Лу был прав в своем совете. Возвращение в столицу было величественным. Повсюду люди приветствовали императрицу похвалой и пиршествами, веря, что теперь, когда ее изгнание кончилось, их страна в безопасности и все пойдет как прежде. В столице провинции Хэ-нань ее ждали блистательнейшие театральные представления, и она приказала двору отдохнуть, чтобы насладиться своим любимым развлечением, в котором себе отказывала, пока страна была в состоянии войны. Она во всеуслышанье, хотя и мягко, упрекнула наместника, что раньше он советовал ей не возвращаться в столицу, а жить в изгнании. Когда наместник предложил, что в искупление своей вины он проглотит золото, она проявила милосердие, сняв с него вину, и за это народ воздал ей похвалу.

Следующую остановку сделали у Желтой реки. Осеннее небо было темно-лиловым и безоблачным, а сухой воздух был теплым в дневное время и прохладным ночами.

— Я совершу жертвоприношения богу Реки, — заявила императрица, — совершу омовение и вознесу благодарность.

Ритуал прошел с большой пышностью и великолепием. Сияющее полуденное солнце блестело на роскошных цветах ее парадного халата и на одеждах, которыми блистал двор. Совершая обряд, императрица была приятно удивлена, увидев среди толпы на берегу реки белокожих людей. Из какой они были страны, она не знала, но теперь, когда она решила быть милостивой и любезной к своим врагам, она послала двух евнухов отнести в дар этим людям вина, сушеных фруктов и арбуз и приказала министрам и принцам, чтобы иностранцам разрешили наблюдать, как она будет въезжать в столицу страны. Завершив обряд, процессия ступила на огромную баржу, которую построили специально, чтобы императрица и ее двор пересекли реку. Баржа была сделана в виде могучего дракона, чешуя которого отливала золотом, а в глазницах сияли огненно-красные рубины.

Еще одним доказательством ее решимости быть вежливой к бывшим врагам было то, что в условленном месте она сошла с паланкина на землю и села в поезд. Поезд покатился по железным рельсам. Железная дорога, как известно, была забавой императора, которую она всегда ему запрещала. Теперь, однако, она сама прибегнула к этой забаве, чтобы показать иностранцам, что она изменилась, стала современной и принимает теперь их обычаи. Тем не менее она не захотела въезжать в священный город в чреве железного чудовища. Из уважения к императорским Предкам она приказала, чтобы поезд остановился перед городом и чтобы ее пронесли через императорские ворота в ее паланкине. В связи с этим за пределами города была построена временная станция, и возле нее были возведены просторные павильоны для отдыха. Здесь императрицу должны были приветствовать чиновники и иностранцы. Павильоны были убраны чудесными коврами, изящными фарфоровыми вазами, деревьями в горшках и хризантемами и орхидеями позднего цветения. В центральном павильоне были установлены троны, один для императрицы, покрытый золотой эмалью, и меньший для императора, сделанный из твердой древесины, покрашенной в красный и золотой цвет.

Для имущества двора потребовалось тридцать железных вагонов. Длинный поезд, извиваясь, миновал скалистые горы и прибыл на станцию. Императрица выглянула из окна, и сердце ее наполнилось радостью, когда она увидела огромную толпу своих подданных, которые ожидали ее. Принцы, генералы и городские чиновники стояли впереди, облаченные в торжественные одежды. Она увидела также иностранных послов в странных темных пальто и уставилась на их хмурые лица, испытывая отвращение к их бледности и крупным чертам, но затем заставила себя любезно улыбнуться.

Встреча прошла с должными почестями. Когда принцы и генералы, маньчжуры и китайцы увидели в окне лицо императрицы, то все упали на колени, а главный распорядитель закричал, чтобы иностранцы сняли шляпы, хотя они уже сделали это. Первым сошел с поезда — с большой гордостью и торжественностью — главный евнух, Ли Ляньинь. Он ни на кого не обратил внимания, а сразу же занялся проверкой и изучением многочисленных ящиков с дарами, которые выгружали носильщики из товарных вагонов. Затем с поезда сошел император, но императрица подала знак, и он поспешил к паланкину, ожидавшему его, и ему не было отдано никаких почестей. Наконец, пришло время, и с поезда сошла сама императрица. Поддерживаемая принцами, она сошла по ступенькам и остановилась в лучах сияющего солнца, чтобы осмотреть сцену этого пышного действа и быть увиденной самой. Ее подданные, стоя на коленях, склонились к чисто выметенной земле.