Блудное художество - Далия Трускиновская

– Вчера же случилась такая беда - фаворит велел перевезти сервиз к нему в апартаменты, на Пречистенку. Он же там поселиться не постыдился. А Роклор - не дурак, перевезешь вот этак - потом десять лет будешь ходить, свои же собственные деньги выпрашивать. И решил он с перепугу сперва выпроводить сервиз из Москвы, а потом уж дальше со мной тоговаться. Боялся, что фаворитовы люди за ним следят. И уговорился он с одним своим знакомцем, французом, как звать - не помню, славным механистом. Он человеческие фигуры мастерит - шевелятся, как живые, только что не говорят, а сказывали, однажды и говорящую голову изготовил. Тот механист вывез сервиз на возу со своими железными куклами и доставил на Ходынский луг, более ему некуда было, а тут - кто его проверять станет? Везет сундук тяжеленный - стало быть, так ему по его ремеслу надобно. Теперь тебе, Архаров, все ясно?

– Ваше сиятельство, тут только часть сервиза, другая закопана в подвале старого Гранатного двора, - сказал Архаров. - Коли ваш Роклор честный комиссионер, он не мог вам продавать лишь часть сервиза.

– А ты почем знаешь?

– Мои люди ведут наблюдение за Гранатным двором. Мне бы, возможно, следовало те тарелки, откопав, отвезти к себе домой, но я их оставил, потому что не понимал, сколь тонкая игра ведется. И они, смею надеяться, еще там.

– Я все тебе, как на духу, рассказал. А теперь ты мне растолкуй, Христа ради, какая тебе корысть в том сервизе, - приказал Алехан. - Коли не фаворит, то кто тебя по следу направил?

– Того человека, кто меня по следу направил, в России нет. Это, ваше сиятельство, французский начальник полиции господин де Сартин. И его письмо о том, что в Париже был украден сервиз, заказанный для себя фавориткой покойного короля графиней Дюбарри, исправно хранится в моей канцелярии…

– Этой блядищей?!.

– Я, ваше сиятельство, у сводни ее не встречал и в постель с ней не ложился, так что про блядство доподлинно не знаю, - с тяжеловесным ехидством отвечал Архаров. - Письмо хоть сейчас предъявлю, для того придется в контору заехать и послать за кем-то из старших канцеляристов. А еще меня сильно уговаривали искать похищенный сервиз господин граф Матюшкин и госпожа графиня Матюшкина. Было же сие, как сейчас помню, когда праздновали день рождения государыни.

– Архаров, ты врешь… - в отчаянии произнес Алехан.

Архаров только плечами пожал. Обиды он не испытал - в самом деле, кому приятно осознавать, что мошенники втравили его в свою игру и провели, как младенца.

А игра была затеяна опасная. Составляющие ее мелочи, загромождавшие архаровскую голову в неимоверном количестве, только-только начали складываться вместе так, чтобы одно дополнялось другим, и уже ткалась из ниточек ткань с узором, и по крайней мере одну прореху можно было заполнить подходящим завитком… Выстрел из-за графской спины, о котором толковал Федька, собрал вокруг себя все противоречивые подробности, и пистолет, выброшенный из-за парусины к графским ногам, обрел речь…

– Коли был бы жив господин Захаров, мы бы поехали к нему, и он бы разложил вам всю сию интригу, как, знаете, любители отварной рыбьей головы ее на тарелке по косточкам раскладывают. Я же попросту скажу… - Архаров помолчал. - Сервиз отвезли на Ходынский луг единственно потому, что там ночью полно народу и все строения охраняют полицейские драгуны. В месте, где будет среди постороннего народа развлекаться сама государыня, возможны всякие…

И тут нужное французское слово вдруг вылетело из архаровской головы, а на языке завертелось, другое, тоже французское, но совершенно не подходящее: экзерсисы.

– Неприятности, - сказал он, чтобы не длить молчания. - Именно там выстрел, произведенный ночью, тут же соберет множество народу и стрелка изловят, будь он хоть граф Орлов.

– Да какого ж хрена мне стрелять?!

– Причина для стрельбы самая простая - вас разозлила попытка вмешаться в ваши дела, да и то, что вас обозвали вдруг скупщиком краденого, тоже привело в ярость. Но даже не это важно. Важно то, кого бы вы застрелили.

– И кого же?

– Меня, ваше сиятельство.

Сказать это Архарову было непросто.

– Архаров, ты точно сдурел. Я, коли что, тебя кулаком приласкаю, стрелять-то для чего?

– Для того, чтобы убить.

– У меня и пистолетов-то никогда при себе нет!

– Зато пистолет был у того мазурика, что стоял у вас за спиной, спрятанный за холстинами. Ваш мусью Роклор, спускаясь сверху, превосходно осветил меня, стоящего у белой холстинной стенки. Тут было бы мудрено промахнуться. А затем, коли помните, после неудачного выстрела пистолет был брошен к вашим ногам. И, смею вас уверить, это был весьма дорогой пистолет. И что же получается, ваше сиятельство? Получается, что вы накануне славного праздника убиваете московского обер-полицмейстера за то, что он помешал вам купить краденую вещь и ту краденую вещь подарить нашей государыне. О том, что я искал сервиз, знали многие. Итак, убийство видят мои люди, это видит мой друг поручик Тучков, это видят полицейские драгуны. Все они, ошалев от ужаса, готовы клясться, что видели пистолет в руке вашей. И оружие мои люди там, в корабле, подобрали…

– Да мало ли пистолетов на Москве?

– Извольте любоваться.

Наконец-то Архаров выставил пистолет-кинжал, который до поры прикрывал полой кафтана.

Горевший в карете фонарь давал довольно цвета, чтобы разглядеть и тонкую работу, и золотую насечку.

– Мой? - сам себя спросил Алехан. - Доподлинно - мой! А я-то на дураков своих грешил…

– И многие ли его, у вас в гостях бывая, видеть успели?

На этот вопрос Алехан не ответил.

– Стало быть, драгуны, прискакав на выстрел, находят мое мертвое тело и при нем - ваш разряженный пистолет. Ну, и господина графа, разумеется, который клянется, что оружие у него три года как украли. Об этом наутро же докладывают государыне, а полчаса спустя это знают все посланники - и английский, и испанский, сколько их там у нас завелось…

– И французский.

– Французский о сем… - опять нужное для красоты слово упорхнуло, пришлось использовать просто русское: - о сем безобразии, боюсь, знал заранее. Такие вот дела, ваше сиятельство. Сие именуется - шкандаль…

Алехан ничего не ответил.

– У меня тут на Москве риваль завелся, - сказал Архаров. - Господин Шешковский, с коим делим подвалы и прочие палаты Рязанского подворья. Как приехал вести следствие по делу маркиза Пугачева, так у нас и застрял. Надоел до полусмерти. Хоть съезжай, и с конторой своей вместе. Коли бы меня убили, а все улики указывали на вас, господин Шешковский в течение двух-трех часов посидев в полицейской канцелярии и сличив все донесения по поиску сервиза, преподнес бы государыне весьма неприятный для вашего сиятельства доклад.

– Стало быть, французы. Ах, черт, как все ловко подстроено! Пристрелить обер-полицмейстера - это ведь столько шуму, вовек не отмоешься! Архаров, это мне за Ливорно…

– Может быть, и так, а может, и нет.

– За Ливорно. Все грехи мне бы тут же припомнили… а знаешь ли, что еще за слух пущен? Будто бы я не настоящую авантурьеру увез, а какую-то похожую девку, настоящую же приберегаю… Так им, может, и эту блядь выторговть бы удалось. Господи, позору-то… И все, что я доброго сделал, - псу под хвост!

– Ваше сиятельство, обошлось. Угодно ли ехать к старому Гранатному двору?

– Да, - подумав, сказал Алехан. - И молчи, Бога ради.

Архаров видел - граф Орлов не желает ему верить, в глубине души надеясь, что обер-полицмейстер заблуждается. Сие Левушка называл иллюзией. Иллюзию следовало развеять. А заодно и забрать треть сервиза - более ей там лежать было незачем.

Чтобы доехать до печально известного подвала, следовало сделать небольшой крюк. Да там еще повозиться, откапывая клад. Архарову уже хотелось домой, спать, и он знал, что уснет, невзирая на все события этой ночи, - настолько велика была усталость. Уснет, как всякий, кто чудом остался жив, но еще толком не осознал возможности своей смерти. Может, завтра осознает…

Когда экипаж остановился, Алехан не сразу решился его покинуть. И Архаров понимал - очень уж графу не хотелось посмотреть правде в глаза. Пока что его слово было против архаровского слова, история про честного комиссионера Роклора - против истории о ворованном сервизе. Правда же хранилась в подвале.

Поэтому обер-полицмейстер молча ждал, пока граф Орлов выйдет из кареты.

У подвала их остановили двое десятских. Они признали Архарова, поклонились, он же их отпустил по домам.

Внизу все было, как оставили архаровцы, - только на прислоненных к стене лопатах давно высохла земля.

Михей и Максимка-попович стали копать, Устин им светил. Очень скоро показалась рогожа. Сверток вытащили и положили к графским ногам.

– Угодно ли сличить сии тарелки с теми, что у вас в экипаже? - безжалостно спросил Архаров.

Вдруг ему пришло в голову, что французы, поди, его высоко ценят: столь дорогую посуду не поленились привезти, чтобы поймать на сервиз, как рыбку на ключок, сперва московского обер-полицмейстера, потом графа Орлова. Ну что ж, он своего звания не посрамил - впредь могут и дороже оценить!