История России с древнейших времен. Книга III. 1463—1584 - Сергей Соловьев

В Западной Руси король Сигизмунд дал в 1511 году жителям Вильны право, по которому приезжие в их город купцы могли торговать только с ними, исключая ярмарки, когда приезжие купцы могли торговать и с купцами иностранными. Относительно искусства при Василии замечательно известие летописи о поновлении старых икон греческого письма, икон спасителя и богородицы, которые были принесены для этого из Владимира в Москву в 1518 году, торжественно встречены митрополитом Варлаамом и всем народом. Поновляли их в митрополичьих палатах, и сам митрополит, сказано, много раз своими руками трудился в этом деле; по обновлении и украшении иконы были отпущены назад во Владимир также с большим торжеством. В 1531 году также для поновления принесли в Москву две иконы изо Ржевы: одна изображала преподобную Параскевию, а другая-мученицу Параскевию. Стенною церковною живописью славился русский мастер Федор Едикеев; упоминается также иконописец Алексей Псковитин Малый. Замечательнейшим из строительных памятников Василиева княжения остался для нас Новодевичий монастырь в Москве, основанный в благодарность за взятие Смоленска. Мы уже имели случай заметить, что вызов иностранных художников и медиков продолжался и при Василии; в 1534 году по приказанию великого князя слит был колокол в 1000 пуд, лил его Николай немец; одиннадцать каменных церквей были построены при Василии в Москве мастером Алевизом Фрязиным; Ивановскую колокольню построил Бон Фрязин. Кроме упомянутых при описании болезни Василиевой двоих немецких лекарей, Николая Булева и Феофила, был еще третий, родом грек, именем Марко.

Но в то время как плоды европейской гражданственности принимались, хотя медленно и слабо, в Московском государстве, русские люди, двигаясь по-прежнему на северо-восток, продолжали полагать среди здешних лесов, среди дикого их народонаселения основу гражданственности-христианство, и Герберштейн, который так часто смотрит с черной стороны на Московию, не мог, однако, не заметить, что и в его время русские иноки отправлялись в разные страны на север и восток, преодолевая на пути величайшие трудности, терпя голод, подвергая опасности жизнь, — все это с одною целию-распространить христианство. Описывая Пермь, тот же Герберштейн говорит, что здесь и после Стефановой проповеди остается в лесах еще много язычников; но монахи, туда отправляющиеся, не перестают отрывать их от прежних заблуждений. Пустынник Феодорит крестил кольских лопарей; Трифон распространял христианство у лопарей, живших на реке Печенге.

В истории русской церкви времен Василиевых сосредоточивают на себе наше внимание два знаменитых лица: одно уже известное нам-Иосиф Волоколамский, другое-Максим Грек. Восшествие на престол Василия обеспечивало для Иосифа торжество над ересью и обещало постоянное покровительство верховной власти. Мы уже видели, что Иосиф был еще более муж дела, чем слова, был достойный преемник тех знаменитых подвижников, которые собственным примером поддерживали христианскую деятельность в областях Московского государства. Нуждался ли крестьянин в семенах для посева, терял домашний скот, земледельческие орудия-приходил к Иосифу, и тот снабжал его всем нужным. Во время голода в Волоколамской области поселяне стекались в монастырь к Иосифу, который кормил около семисот человек кроме детей, построил подле монастыря странноприимницу с церковию, велел здесь покоить больных, кормить бедных, поставил особого строителя. Когда истощились собственные средства монастыря, Иосиф делал займы и кормил бедных; увещевал и дмитровского князя Юрия Ивановича позаботиться о людях, страдавших от голода: «Бога ради и пречистой богородицы, пожалуй, государь, попекись о православном христианстве, о своем отечестве, подобно древним православным царям и князьям, которые заботились о своих подданных во время голода: который государь имел у себя много хлеба, раздавал его неимущим или приказывал продавать недорого, устанавливал цену, поговоривши с боярами, как надобно, полагал запрет страшный на ослушников, как и теперь сделал брат твой великий князь Василий Иванович всея Руси. Если ты распорядишься так в своем государстве, то оживишь нищих людей, потому что уже многие теперь люди мрут с голоду, а, кроме тебя, некому этой беде пособить; никто другой не может ничего сделать, если ты не позаботишься и не установишь цены своим государским повелением».

Но одною этою деятельностью не мог ограничиться Иосиф; и в княжение Василия он должен был вести сильную борьбу с своими врагами. Мы видели, что при Иоанне III, во время борьбы с ересью жидовствующих, Иосиф, провозглашая необходимость строгих мер против еретиков, навлек на себя ненависть многих и сильных людей. Вопрос об этих мерах продолжался и при Василии: противники их, в челе которых находился инок Вассиан Косой, т.е. князь Василий Патрикеев, начали опять настаивать, что кающихся еретиков должно выпустить из заточения; Иосиф твердо стоял при прежнем своем мнении и, выставляя примеры строгости к виновным из Ветхого и Нового заветов, писал великому князю: «Молим тебя, государь, чтоб ты своим царским судом искоренил тот злой плевел еретический вконец». Старцы Кириллова и всех вологодских монастырей написали колкое опровержение этому мнению, и церковные историки догадываются, что опровержение написано Вассианом. Великий князь принял мнение Иосифа; однако враги последнего не были низложены окончательно; Вассиан переехал в Москву, приблизился опять ко двору и действовал иногда с успехом против Иосифа.

Вассиан, по свидетельству одного из современников, враждовал много на Иосифа и хотел разорить монастырь его. Вассиан хотел этого вследствие старинной борьбы, вследствие противоположности убеждений; по другим побуждениям хотел разорить Иосифов монастырь удельный князь Федор Борисович волоколамский. Но пусть сам Иосиф расскажет нам о притеснениях, которые монастырь его терпел от удельного князя: «Князь Федор Борисович во все вступается: что бог пошлет нам, в том воли не дает; иное даром просит, другое в полцены берет; если его не послушаем, то хочет кнутом бить чернецов, а на меня бранится. И мы боялись его, давали ему все, что благочестивые люди дарили монастырю, — коней, доспехи, платье; но он захотел еще денег и начал присылать за ними-мы ему послали шестьдесят рублей; прислал просить еще-послали еще сорок рублей, и эти деньги уже десять лет за ним; мы вздумали было послать попросить их назад, а он нашего посланца, монаха Герасима Черного, хотел кнутом высечь да денег не отдал. Все, что ни пришлют на милостыню или на помин по усопших, все хочет, чтоб у него было; прислал князь Семен Бельский полтораста коп грошей на помин родителей, и князь Федор сейчас же прислал к нам просить этих грошей; купили мы на полтораста рублей жемчугу на ризы и на епитрахиль-и князь Федор прислал жемчугу просить. К чернецам нашим подсылал говорить: „Которые из них хотят идти от Иосифа в мою отчину, тех берусь покоить; а которые не хотят и заодно с Иосифом, от тех оборонюсь; голову Павла если не изобью кнутом, то не буду я сын князя Бориса Васильевича“. И вот некоторые чернецы побежали из монастыря. Увидавши, что князь Федор решился разорить монастырь, я хотел было уже бежать из него и объявил об этом братии; но братия стала мне говорить: „Бог взыщет на твоей душе, если церковь Пречистыя и монастырь будут пусты, потому что монастырь Пречистая устроила, а не князь Федор; мы отдали все имение свое Пречистой да тебе в надежде, что будешь нас покоить до смерти, а по смерти поминать; сколько было у нас силы, и мы ее истощили в монастырских работах; а теперь, как нет больше ни имения, ни сил, ты нас хочешь покинуть! Тебе известно, что нам у князя Федора жить нельзя, он и при тебе нас хочет грабить и кнутом бить; знаешь сам хорошо, как князь Федор на Возмище, в Селижарове и в Левкиеве монастыре не оставил ничего денег в казне, и у нас ничего же не оставит; но в тех монастырях чернецы, постригаясь, оставляют имение при себе и тем живут; а мы, постригшись, отдали все Пречистой да тебе“. Я побоялся осуждения от бога и не посмел покинуть монастырь, предать его на расхищение. Мы били челом самым сильным у князя людям, чтоб просили его жаловать нас, а не грабить; но они отвечали: волен государь в своих монастырях: хочет жалует, хочет грабит. Тогда я бил челом государю православному самодержцу великому князю всея Руси, чтоб пожаловал монастырь Пречистыя, избавил от насильств князя Федора; а не пожалует государь, то всем пойти розно, и монастырю запустеть. Государь князь великий не просто дело сделал, думал с князьями и боярами и, поговоря с преосвященным Симоном митрополитом и со всем освященным собором, по благословению и по совету всех их монастырь и меня грешного с братиею взял в великое свое государство и не велел князю Федору ни во что вступаться. После этого жили мы в покое и в тишине два года». По прошествии этих двух лет гроза поднялась снова, потому что князь Федор не хотел отказаться от надежды получить в свои руки опять Иосифов монастырь; с тремя приближенными к себе людьми он придумал, что нет для этого другого средства, как действовать чрез архиепископа новгородского, к епархии которого, по старинному политическому разделению, принадлежала Волоколамская область; и вот по внушениям князя Федора новгородский владыка Серапион послал на Иосифа отлучительную от священства грамоту в самый великий пост. Поступок этот произвел сильное волнение; при дворе волоцкого князя торжествовали, начали говорить: «Достали мы Иосифов монастырь: владыка наш замел не одним Иосифом, замел и Москвою». Но в Москве спешили показать, что ее трудно замести уделом: Серапион новгородский был вызван в Москву, лишен епархии и сослан в Троицкий монастырь за то, что без обсылки с великим князем и митрополитом отлучил Иосифа, который перешел от волоцкого князя по согласию великого князя и митрополита. Дело это произвело сильное впечатление, стало предметом толков; у Иосифа было много врагов, и ему дали знать, что на Москве многие люди говорят: лучше было бы Иосифу оставить монастырь и пойти прочь, чем бить челом великому князю; вследствие этого Иосиф счел за нужное написать длинное оправдательное послание с подробным изложением всего дела; ученик его, Нил Полев, также писал в защиту учителя.